Расхаживая по каюте флагмана, Апраксин проводил рукой по отсыревшим переборкам, наказывал Си-версу:
— Прикажи печки протопить в кубриках, да так, чтобы не спалить судно. На палубах все забито грузами да скотиной, распорядись капитанам шлюпки все убрать на берег, кроме одной командирской. Да на «Ингерманланде» государеву шлюпку приведи в полный порядок. Чаю, там вице-адмирал флаг держать станет.
Спустя два дня корабли по одному начали вытягиваться по прорубленным во льду каналам на внешний рейд, где уже льдины покололись от солнца и ветра.
Отправляя эскадру в плавание, Апраксин еще раз попомнил Сиверсу строгий наказ царя:
— Тебе ведомо, четвертый месяц Змаевич с галерами пробирается под берегом к Ростоку. Шведы про него беспременно пронюхали. Но и твою эскадру поимеют в виду. Когда сторожить станут, не ведомо. Потому в походе дозор держи беспременно впереди по курсу. Опрашивай всех купцов. Ежели появится, не дай Бог, неприятельская эскадра в превосходстве, ни в коем разе не азардируй. Помни: каждый корабль на вес золота. Ворочай без раздумья на обратный румб. Возврат чини в Ревель. Береженого Бог бережет.
«В 19-й день поутру генерал-адмирал на корабле капитан-командора Сиверса был и поручил ему указ царского величества и инструкции, что ему чинить. Також отдал ему письмо царскому величеству с приложенными о состоянии эскадры табелями… При отъезде с корабля приказал ему немедленно учинить сигнал к выниманию якоря… Потом, быв на корабле „Ингерманланд“, возвратился в гавань, чтобы для вставших солдат и матросов, которые на корабли не поспели, оставить до вечера корабль „Рафаил“ под командой капитана Гаука…По половине дня учинил сигнал к походу… В первом часу пополудни пошел на парусах наперед корабль „Ингерманланд“ и потом капитан-командор на „Екатерине“, отдав честь крепости из 5 пушек. В то же время г. адмирал стоял на батарее по приказу его ответствовало с крепости равными выстрелами. И за капитан-командором до вечера все корабли, кроме „Рафаила“, который оставят для забирания оставших людей, следовали. Ветер был изрядный…» —
появилась запись в журнале генерал-адмирала.
Финикус эскадра прошла благополучно, правым галсом. Дул ровный северный, с прохладцей, ветерок. Повернув на южные румбы, эскадра прибавила в скорости. Ветер зашел за корму, паруса вздулись пузом. Попутный ветер, фордевинд, люб морякам. Слева на горизонте угадывалась полоска земли — берега Курляндии. Справа за горизонтом, по счислению пути, прятались обрывистые берега острова Готланд. Земля шведская, неприятельская.
Попался навстречу первый парусник — немецкая шхуна из Гамбурга. На вопрос о шведах шкипер путано пояснил, что видел на горизонте десяток парусов, но не знает, чьи это суда.
Сиверс усилил дозор, к фрегатам присоединились две шнявы. Крейсировали впереди, по курсу на видимости.
Минули сутки, и под берегом заметили два парусника. Сиверс отрядил шняву «Лизетту» опросить о неприятеле.
Эскадра, подобрав паруса, легла в дрейф, ожидая результатов опроса. После полудня «Лизетта» подошла к флагману, на борт по штормтрапу ловко поднялся и легко спрыгнул на палубу лейтенант Ипат Муханов.
— Два брига под английским флагом, — начал рапортовать Ипат, — оба шкипера твердят, что у Борнхольма собрался чуть ли не весь флот швецкий, вым-лелов три десятка, не менее.
Сиверс сдвинул брови:
— Откуда вызнали?
— О том весь месяц в Копенгагене толкуют.
Брови капитан-командора взлетели кверху.
— А как же они сумели улизнуть?
— Так что, господин капитан-командор, шли они ночью под берегом, под конвоем двух своих фрегатов.
Сиверс заложил руки за спину, несколько минут размышлял, шагая по палубе от борта к борту, потом отрывисто проговорил:
— Поднять сигнал, капитанам прибыть к флагману.
Одна за другой подходили шлюпки. В каюте флагмана задымили трубки, загомонили капитаны. Почти три недели не собирались вместе, отводили душу в байках.
Потом военный совет слушал капитан-командора:
— По всем доносам у Борнхольма крейсируют шведы, вымпелов тридцать. У нас втрое меньше. Указ его величества в таком случае не азардировать, в бой с неприятелем не ввязываться. — Сиверс оглядел примолкнувших капитанов и закончил: — Посему единое мое мнение. Возврат в Ревель, ждать указа государя.
Обратный путь занял две недели.
Корабли эскадры еще становились на якоря, а на палубу «Святой Екатерины» поднялся Апраксин. Выслушав Сиверса, генерал-адмирал облегченно вздохнул:
— И то верно. Вестей от тебя не получал, намучился. Пошлем сей же час гонца к государю. Он рассудит, ему виднее, он там у шведов под боком.
В далеком Мекленбурге у царя будто бы все налаживалось с союзниками. После свадебных торжеств в Данциге Петр приказал генералу Репнину поспешить с войсками из Померании к осажденному Висмару:
— Нам надобно в Мекленбурге обезопасить берег для нахождения флота. Датчане и саксонцы копошатся у Висмара. Ты подоспеешь, мы по закону Висмаром завладеем с алиртами нашими.
Но со взятием Висмара произошла осечка. Датчане, саксонцы и пруссаки, прослышав, что русские войска идут маршем к Висмару, всполошились. Никак не хотели делить добычу с русскими войсками. Быстро послали к шведам в Висмар парламентеров. Объяснили, что русские, мол, вас тут грабить будут, и шведы сдали крепость.
Когда генерал Репнин подошел к городу, то перед ним закрылись ворота.
— У нас нет приказания наших повелителей пускать русское войско, вы не штурмовали Висмар, — объявили Репнину.
— Так пошлите за таким приказом, — настаивал Репнин, — а не пошлете, так я своей силой в город войду.
Узнав о выходке «союзников», Петр с досадой сказал Репнину:
— В горой не лезь, разбивай лагерь под стенами, там видно будет. Нам сейчас не с руки с ними свариться. Шведа воевать станем вместе.
По пути из Данцига царь виделся с королем Пруссии и датским королем. Уговорил совместно произвести высадку войск на южном берегу Швеции, в Сконе. Петр питал надежду и на англичан, что они десантируют войска на западный берег. Без поддержки английского флота перебрасывать войска через пролив Зунд было рискованно.
На севере Мекленбурга, в порту Росток, царя уже ждала галерная эскадра Змаевича с пятью тысячами войск.
Залпами салюта приветствовала галерная эскадра вице-адмирала Петра Михайлова. Здесь он узнал, что Ревельская эскадра вернулась в гавань.
В Ростоке царя ждало донесение князя Долгорукова из Копенгагена. Король Дании вдруг объявил ему, что на помощь английского флота рассчитывать не стоит.
— Король Георг весьма встревожен союзом царя Петра с Мекленбургом, — пояснил датский король, — англичане подозревают вашего царя в стремлении навсегда укрепиться в Мекленбурге. Ваши войска и флот оккупировали владения герцога Леопольда.
Петр нервничал, кусал губы. «Начинается свистопляска». Но Долгоруков не знал подноготную этого недовольства, хотя и догадывался, о чем речь.
Английская корона давно метила присоединить к своим владениям, Ганноверу, земли Мекленбурга и выйти к берегам Балтийского моря. А теперь вдруг дорогу перебежали русские.
В отличие от Долгорукова, царь разгадал точно замысел английских министров и послал Куракину указание во что бы то ни стало склонить короля к заключению союза против шведов…
В конце июня галерная флотилия двинулась к Копенгагену. Царь решил на месте рассеять туман недоверия у союзников. В этот же день разведка донесла, что шведская эскадра покинула позиции у Борнхольма и ушла на пополнение припасов и отдых в Карл-скрону. Без промедления Петр направил берегом с нарочным офицером указ Сиверсу: «С получением сего, через 5 часов выйти в море и следовать в Копенгаген».
Нарочный вез указ генерал-адмиралу: «Галерному флоту перейти к Аландам, быть готовым совершить диверсию против шведских берегов, но только с прибытием датской эскадры для прикрытия».
По пути из Ростока в Копенгаген царь отдыхал в родной стихии. Море всегда, даже в шторм, прибавляло бодрости, поднимало настроение, освежало мысли.
