Флагман эскадры Крюйс считал это недостаточным. Для особых случаев провинности объявил для наказания матросов принятый в голландском флоте так называемый способ «килевания».
Посреди судна, поперек палубы, в небольшом расстоянии располагали два каната, которые спускали за борт в воду, протягивали под килем и вытаскивали на другой борт. К этим канатам крепили решетчатый деревянный люк.
Провинившегося матроса привязывали к люку, перебирая канаты, опускали в воду, протягивали под килем и вытаскивали полуживого матроса из воды с другого борта. Иногда, для пущей острастки, матроса протаскивали «с выдержкой» под килем. Частенько такой «выдержки» не переносили, и на палубу поднимали бездыханное тело.
О «порядках» Крюйса знал царь, но не возражал. Надо было держать всех в узде. А Крюйс потом узаконил свой метод и разослал на корабли приказ, который прозвали «Крюйсовыми статьями»…
Видимо, и сам Крюйс почувствовал на себе злобные взгляды матросов и, убедившись, что все идет ладно, отправился в гавань. Там его ждала ластовая эскадра — единственные суда, которыми сейчас командовал вице-адмирал.
Название это прочно закрепилось в русском флоте.
Каждый флот, как и любой военный организм, требует для своего существования самых разных припасов. Экипажи — провианта; оснастка корабля — запасных парусов; рангоут — деревянных частей мачт, стеньги, рей и прочего; такелаж — веревочных и других подвижных частей для управления парусами и оснастки рангоута. Пушки не игрушки, гавкают, когда их снаряжают порохом, стреляют, когда в достатке ядра.
Все эти припасы пополняются по мере расхода. Хорошо, если родные гавани неподалеку. Зашел, стал на якорь, наполнился припасами и гуляй себе в море.
Для перевозки припасов с пристани на рейд, на корабли, стоящие на якорях, требуются особые транспортные суда. Они, эти суда, не имеют, как правило, вооружения, пушек, но вмещают в свои емкие трюмы различные припасы.
Когда же эскадры уходят в дальнее плавание, то берут с собой припасы, вплоть до того, что грузят на верхнюю палубу живую скотину.
Так или иначе, частенько случается, что припасы грузовые суда везут и на дальнее расстояние…
Так уж повелось в русском флоте, что на этих судах — катах, флейтах, талях, шмаках, — перевозивших провизию для экипажей, мерой для ржи — основного продукта питания — служили ласты. Каждый ласт соответствовал примерно по весу сотне с лишком пудов. По наименованию этой меры все грузовые суда называли «ластовыми». Служба на них, в отличие от военных судов, не считалась престижной. Командовали ими боцмана или старослужащие матросы, выбившиеся в унтер-офицеры за особые заслуги. Ластовые офицеры, в отличие от строевых, имели сухопутные звания и считались второсортными моряками. Такую-то «армаду» и имел в своем подчинении вице-адмирал Крюйс.
В первый весенний день Апраксин получил указ от царя: эскадре иметь провианту на четыре месяца. В Ревеле таких запасов не оказалось.
— Поезжай ты сам сей же час в Петербург, — приказал он Крюйсу, — как хошь, а чтоб через неделю сюда тыщу ржи да сотни две ластов гороху доставить. Так государь повелел.
Засопел недовольно Крюйс, ему ли пристало на санях по распутице ехать, но виду не подал, отправился в путь.
Спустя две недели и царь прислал письмо: направить с эскадрой для практики два десятка гардемарин «породных, небедных» из Морской академии. Пришлось опять отряжать нарочного в Петербург к директору Морской академии графу Матвееву…
С каждым днем все сильнее припекало мартовское солнце. Ночью дороги подмерзали, а в полдень санные полозья хлюпали по воде. У кромок льда по всему берегу в гавани зачернела каймой подтаявшая вода. Из Петербурга то и дело подвозили провиант. Царь повелел привезти эскадрой провиант на 2000 человек, для кораблей, которых ожидали в Копенгагене из Лондона и Архангельска.
Часть провизии пришлось распределять на суда эскадры, все ластовые суда были загружены до отказа. Приближалась Пасха.
В последнюю неделю марта Апраксин распорядился Сиверсу прорубить во льду проходы для кораблей эскадры:
— Покуда лед в гавани не проламывается, потому каждый экипаж пускай для своего судна пешнями прдкалывает канаву на выход. Как только лед у входа в залив сойдет, потянемся на якорях завозом на чистую воду. Государь указ прислал, поспешать надобно.
С утра на льду появились сотни матросов, бухта огласилась звонким перестуком пешней, вокруг кораблей появились первые разводья с битым льдом.
Первый день Пасхи совпал с началом второго месяца весны. В гавани, освещенной ярким солнцем, водворилось спокойствие. В экипажах служили молебны. Матросы, переодетые в парадные мундиры, чинно слушали заутреню, втягивали ноздрями пряные запахи наваристых мясных щей. Наконец-то кончился Великий Пост, а с ним и надоевшие постные щи и каша. Наступил мясоед, можно было разговеться.
Заветная предобеденная чарка подняла настроение, все кругом христосовались, не разбирая чинов и званий.
Проснувшись, матросы продолжали разговляться. Кое-кого отпустили прогуляться по городу, побаловаться с девками. К вечеру над укрытой льдом гаванью и окружающими ее берегами воцарилось какое-то загадочное затишье. В лучах заходящего солнца с запада вдруг наплыла какая-то мрачная, до небес, туча. С каждой минутой она вырастала в гигантскую горную вершину и с заходом солнца закрыла половину небосвода. У основания этой тучи внезапно появились светлые проблески. В то же время и северная сторона небосвода покрылась такой же угрюмой тьмой, и обе тучи двинулись навстречу друг другу.
Внезапно между быстро сближающимися облаками появилось загадочное свечение неба, и вдруг все вокруг озарилось вспышками молний, которые следовали одна за другой… Все вдали заволокло дымом… Все жители города покинули свои дома и выбежали на улицы. В смятении они и высыпавшие из казарм офицеры и матросы в каком-то странном оцепенении и даже страхе следили за происходящими в небесах таинствами…
Наблюдавший это редкое и необычное явление генерал-адмирал Апраксин оставил в своем журнале довольно подробное описание происходящего.
«Апрель. Во 2-й день, то есть второго дня Пасхи, к вечеру около 9-ти часов во время светлое, с звездами видимо было, как… пришло от горизонта облако очень черное, на верху остро, а на низу широко, и пошло вверх скоро, так что меньше трех минут до половины небосвода дошло. В то же время, как явился черный облак, явилась, подобно как великая, метла светлая и подымалась выше горизонту около 12 градусов. В тот же час явилось от метлы, ближе к северу, одно черное облако, которое зело скоро шло против первого облака… А первое облако шло против того на северо-запад, а промеж обоими черными облаками явился свет, подобно столпу. И стояло так около 10-ти минут. Потом облако, которое пришло от северо-запада, страшно скоро пошло сквозь столп и ударилось о другое облако… и мешалися с великим пламенем и дымом… И видим дым был выше горизонта 20 градусов, и сквозь дым видно было непрестанное пламя, подобно, как флот и армия бились. И было то видимо 15 минут. Потом помалу поднимались в высоту, подобно как многие огненные метлы, и взошли выше горизонта 80 градусов. А облако, которое… подалось… стало быть невидимо прежде, а другое стало быть невидимо около 10 часов… Потом светло стало от звезд, как перво.
Не можно описать, какой в то время был страх, как оба облака ударились… Також многие малые облака следовали за большим облаком, которое шло от запада, и было такое пламя, подобно молний, так, что глаза не терпели»…
Минула Пасхальная неделя, и генерал-адмирал приказал экипажам переселиться из береговых казарм на корабли.
— Объяви в приказе своим офицерам и всем служителям, — распорядился Апраксин, выслушав доклад Сиверса, — что отныне сход на берег с кораблей воспрещен без надобности для службы. С сего дня велено всем быть на кораблях бессходно под штрафом. Ежели кто из офицеров ночевать станет на берегу, у него вычтено будет за месяц жалованье, а кто из нижних чинов осмелится, батогами да линьками наказан будет. Чаю, матросики в зиму попривыкли с девками блудовать, кого и потянет.
