— Ты, иди обратно к Сентерри, — угрожающе произнес шелковый шепот со странным акцентом. — Если ты не возвращаешься, я возвращаюсь. Если Сентерри грустная, я возвращаюсь. Если Сентерри злая, я возвращаюсь. Если не ползаешь, я возвращаюсь. Если не занимаешься любовью, я возвращаюсь. Для тебя очень плохо, если я возвращаюсь.

Оглядев музыкантов струнного ансамбля, Мильвариос сдержанно усмехнулся. Несмотря на их красивую одежду, они все-таки умудрялись выглядеть неряшливо. Некоторые, казалось, были уже навеселе. С другой стороны, Мильвариос не полагался на их сознательность, поэтому выбрал музыкантов, способных хорошо играть, даже будучи пьяными. Однажды его организаторский талант поможет ему стать сенешалем в императорском дворце — магистр музыки был в этом уверен.

По какой-то причине Мильвариос засмотрелся на музыканта с лирой. Тот был высоким, с аккуратной черной бородкой, кудрявыми волосами, карими глазами и длинными тонкими пальцами. Вероятно, он бы походил на самого Мильвариоса, если бы последний похудел фунтов на шестьдесят. Музыкант посмотрел вверх и встретился взглядом с магистром. У Милвариоса почему-то засосало под ложечкой.

— Эта ночь — триумф моего господина.

Мильвариос обернулся, чтобы оказаться лицом к лицу с женщиной лет на десять старше его. Другие придворные и иностранные послы не обращали на нее внимания, но у Мильвариоса был свой расчет. Будучи любезным с женщинами из дворцового общества, лишь немного уступавшими ему в положении, он вызывал благосклонность по отношению к себе, и люди говорили о нем хорошо в тех местах, где его самого не было, чтобы сказать о себе что-то хорошее.

— Моя госпожа Аррикин, я счастлив одним вашим присутствием, — сказал Мильвариос, наклоняясь, чтобы поцеловать ее руку.

«Вдова, дочь скоро выходит замуж, тратит кучу денег на свадьбу, желает впечатлить двор, поздний брак принес бы удачу в делах и звание пэра», — промелькнула мысль в голове у Мильвариоса.

— Император, конечно, может позволить себе самое лучшее, — произнесла леди Аррикин, махнув веером в сторону музыкантов.

— Ах, мне кажется, ваша очаровательная дочь собирается выйти замуж в следующем месяце. Постарайтесь не пропустить этот скромный спектакль, вы же знаете, каким может быть наказание за измену.

Леди Аррикин застенчиво улыбнулась:

— Как раз об этом я и хотела с вами поговорить. Сколько бы вам потребовалось, чтобы поставить свою подпись под брачным гимном?

— Моя госпожа! — прошептал Мильвариос, кладя руку на грудь. — Мое перо может использовать только император.

— Почтенный Мильвариос, я уверена, есть некоторые исключения относительно вашего пера, о которых императору лучше не знать, — ответила леди Аррикин, выразительно посмотрев на него.

— Хорошо… возможно, я бы мог, по крайней мере, разделить свое вдохновение с вами… Возможно, через час, когда празднество перейдет на ту стадию, на которой им уже не нужно руководить?

— В ваших покоях, господин Мильвариос?

— Я бы не мог предложить ничего лучше, моя прекрасная госпожа.

Покинув ее, Мильвариос решил взглянуть на музыкантов. Все шло великолепно, только лишь лира была прислонена к стулу, а музыкант пропал.

«С другой стороны, кажется, никто не обращает сейчас особого внимания на музыку, так что не стоит беспокоиться, — подумал Мильвариос. — Мой триумф совершенен».

С музыкой все было в порядке, но вообще на свадьбе время о времени происходили какие-то мелкие неприятности. Акробат, выпрыгнувший из свадебного торта, испеченного в виде императорского дворца, оступился, хотя и не упал. В течение церемонии жених путал слова и несколько раз отвечал за невесту. Одна из лошадей почетного караула опорожнила свой кишечник прямо во время парада, растянувшегося на пятьдесят ярдов по внутреннему двору, начиная от дворцового храма и заканчивая у портика собраний. «И лишь моя музыка безупречна», — вновь и вновь думал Мильвариос. Конечно, император был удовлетворен и обещал сделать его Герольдом Декларации. А сейчас у Мильвариоса появилась и та, что согреет его постель в оставшуюся часть ночи. Хотя она была немного старовата, как некоторым могло показаться, на ее коже не наблюдалось морщин, и, как говорили, леди Аррикин придерживалась диеты и даже делала упражнения для поддержания своего очарования.

Но Мильвариос не мог продать гимн леди Аррикин. Однако он сумел бы написать его, а затем распространить слухи о вероятности своего авторства. Считалось, что ему более пристало отказаться от комментариев, нежели опровергать эти слухи, тем самым давая повод думать, что гимн вышел из-под его пера. Это также дало бы окружающим повод считать, что император благоволит дочери леди Аррикин, что было немаловажно. Ирония заключалась в том, что гимну даже не обязательно было быть хорошим, раз Мильвариос отрицал бы свое участие в нем. В самом худшем случае Мильвариос просто проведет замечательную ночь с леди Аррикин, а затем наймет какого-нибудь голодающего студента-музыканта, чтобы тот написал что нужно.

Оглядевшись в последний раз, Мильвариус подумал, что все идет как по маслу. Присутствующие постепенно пьянели, объедались и флиртовали друг с другом. Мильвариос сумел привлечь внимание императора, и тот поманил его к себе.

— Мой господин музыкант, как бы я был без тебя? — спросил ласково монарх, когда Мильвариос склонился перед ним. — Сколько мелких неприятностей произошло на этой свадьбе! Неужели это предвещает, что и сам брак будет полон подобных раздражающих мелочей?

— Не могу сказать, Ваше Величество. Я музыкант, а не провидец.

— Только твоя музыка безупречна. Конечно, ты понимаешь значение этого?

— Возможно… — начал было Мильвариос, не зная, что сказать: мысли одна за другой внезапно появлялись в его голове. — Возможно, в браке и придется столкнуться с определенного рода досадными неожиданностями, но супруги будут жить в гармонии друг с другом, несмотря на превратности судьбы.

Император улыбнулся и хихикнул. Это был первый знак его хорошего настроения за весь день.

— Скажи мне, мой гармоничный друг, сгодишься ли ты в сенешали? — спросил он, не переставая улыбаться Мильвариосу.

— Знаток музыки должен также быть сенешалем, Ваше Величество, но сенешалю не обязательно быть музыкантом.

— Молодец, Мильвариос, молодец. Ну же, скажи, почему ты хотел меня видеть?

— Я надеюсь, что в награду за сегодняшний вечер вы соблаговолите отпустить меня на ночь, господин.

— Конечно, иди в кровать хоть сейчас, и крепкого тебе сна. Завтра ты узнаешь о своих новых обязанностях, приходи ко мне за час до полудня. Вероятно, ты сможешь привнести часть своей гармонии в суетную дворцовую жизнь.

Мильвариос чувствовал себя на седьмом небе от счастья, когда покинул императора и стал готовиться к визиту своей гостьи. Много будет слухов, если кто-нибудь увидит ее здесь, но вскоре и его собственное имя станет известным. Император назначит его дворцовым сенешалем в течение ближайших двенадцати часов. Такие мысли будоражили душу магистра музыки.

Он и подумать не мог, что жить императору осталось всего три минуты и пятьдесят семь секунд.

Сентерри бесшумно поспешила обратно к супружескому ложу, залезла на кровать и села в ожидании мужа. Некоторое время спустя она услышала снаружи осторожные шаги кожаных сапог для верховой езды. Шаги замедлились, потом вовсе прекратились. Кто-то постучал в дверь.

— Да? — ответила Сентерри твердым, резким голосом.

— Э-э, дражайший цветок мой, э-э, это я, — сказал Коссерен, входя.

— Я вижу, — сурово ответила Сентерри.

Коссерен подумал, что с ней случится истерика от облегчения, когда он вернется. Однако Сентерри вовсе не казалась близкой к истерике. Это не сулило ничего хорошего.

— Ну, я решил, что… Ну, ты так очаровательна, что не могу опозорить тебя, так что я решил простить тебя и вернуться в твою постель.

Сентерри склонила голову набок.