На этот раз шокирован был Джейсон. И не столько словами, произнесенными Ишмаэлем, сколько убежденностью, с которой он их произнес.

– Но почему? Да, я помню, дамы в Сан-Франциско говорили, что ты холоден как рыба, но…

– Они правы, я действительно равнодушен к женщинам, – спокойно отозвался Ишмаэль. – Дело в том, что мне просто нельзя жениться. У нас в роду есть наследственное заболевание – слабоумие. Мой отец, женившийся на сестре Эрона, никогда не страдал им, но двое моих дядей с его стороны находятся в психиатрических лечебницах, и их дети тоже больны. Поэтому я давно знаю, что мне нельзя жениться. Никакая на свете женщина не будет иметь от меня детей.

Иш не слишком ловко вышел из положения, но во всей этой вымышленной истории есть доля правды: он никогда не женится на земной женщине. По удивленному лицу Джейсона Иш видел, что тот поверил во всю эту чушь и понял, что по сравнению с некоторыми вещами судьба горы Брайдл Вейл просто мелочь.

– Прости, пожалуйста, – наконец произнес Джейсон, – я не подозревал ни о чем подобном…

– Ничего страшного, – ответил Иш. – Я давно ко всему привык, да и не так уж часто приходится сожалеть о своей дурной наследственности. Если бы не она, я бы обязательно женился на Бидди. Редко встречаются девушки, из которых могут получиться прекрасные жены. Но я никак не могу жениться.

На этот раз Иш сказал чистую правду, и Джейсон поверил ему. Поэтому он быстро перевел разговор на другую тему.

Позднее, шагая к лесопилке в полном одиночестве, Иш снова обдумывал свои слова. Ветер дул ему в спину, неся с собой снег с дождем.

Поврежденная нога Иша снова заныла. Ишмаэль как-то раньше говорил Эрону, что не испытывает ни любви, ни желания к этим хрупким, ласковым земным девушкам. Но лучшего товарища, чем Бидди Клум, трудно найти.

«Мне придется жить здесь, в чужом мире до самой смерти. Как долго это может продлиться? До какого возраста доживали мои предки? Неужели я всегда буду один? Но других вариантов не существует. Сейчас я, по крайней мере, знаю, чего не должен делать. Если у меня появится сын, он окажется наполовину человеком, наполовину неизвестно кем, и повсюду будет чужим. Он никогда не узнает, почему…» – нет, это было бы ужасно не только по отношению к Бидди, но и к ее ребенку.

Ишмаэль старался не поддаваться свойственным людям эмоциям. Многие их чувства казались ему странными. И все же он почему-то тосковал по этому нерожденному ребенку, шагая по темной и скользкой дороге.

– Этого будет достаточно? – спросил Кирк, засовывая сверток с блестящими полупрозрачными листами флимсипласта в целлофановый пакет.

Обернувшись, он увидел, как Мария Келлог взяла в руки конец длинной, складывающейся гармошкой ленты, непрерывно выползающей из факса.

– Наконец-то, – заметила командир базы, когда конец ленты упал у ее ног.

– Ты не знаешь, библиотека Конгресса – это не того ли Конгресса, членом которого избрали Эрона Стемпла?

– В то время она была совсем небольшой, – отозвался Кирк, – но как все бюрократические учреждения, зажила своей собственной жизнью и существует до сих пор.

Мария подняла ленту и начала складывать ее.

– Черт, Джимми, взгляни сюда! – она протянула Кирку верхний конец ленты. – Этот материал только что скопировали прямо с рукописей. Не думаю, что им кто-нибудь интересовался с 1867 года.

Кирк прошел через все маленькое помещение, и взглянул через ее плечо.

Очевидно, Мария не ошиблась. Вместо информации, выдаваемой компьютером в обычном виде, по факсу была получена фотокопия страниц первоисточника подлинных документов правительства территории Вашингтон за период с 1860 по 1870 год.

Сидевший за столом Маккой укладывал упакованные в целлофан свертки в небольшие квадратные коробки. Он проворчал:

– Ясно, почему.

После того, как материалы сфотографировали на микропленку, а затем вывели на экран, чтобы получить графическое изображение, они были введены в память компьютера и хранились там несколько веков. Теперь же эти материалы прошли через четыре передающие космические станции, затем их скопировали и распечатали. В итоге качество печати настолько ухудшилось, что прочесть информацию стало почти невозможно. Подобное происходило почти всегда, когда они пользовались гиперлучом для получения материалов из банка данных библиотеки Конгресса.

Но Кирк лишь заметил:

– Хорошо. Значит клингоны не имели доступа к этой информации. Они могли проследить за Стемплом лишь до 1872 года, но не раньше. В 1867 году им придется разыскивать его и других людей, живших возле границы, а на это уйдет много времени.

Маккой взял у Келлог сложенную ленту, опустил ее в пустой пакет и запечатал.

– Это все?

– Кажется, да.

Кирк подошел к двери и слегка приоткрыл ее. В коридоре никого не было. Сняв с плеча трикодер, он проверил его показания. До шестнадцатого коридора вокруг главной артерии базы-комнаты с факсом было пусто. Трикодер реагировал на любые жизненные формы, даже на муравьев. На «Энтерпрайзе» существовали большие системы сканирования пространства. Их оборудование занимало несколько комнат. Зато они могли отличить кошку от лисы па расстоянии больше пяти миль. Но чаще всего члены экипажа пользовались ручными трикодерами, хотя с их помощью невозможно отличить клингона от моллюска.

Кирк закрыл дверь.

– Путь свободен.

– Прекрасно, – отозвался Маккой, – может быть, нам что-то удастся.

Келлог начала подписывать розовые бланки декларации груза. Затем она передала их Кирку, чтобы он тоже расписался, и приклеила их к крышкам коробок, по сторонам которых были этикетки с надписью: «Живые микроорганизмы – не кормить!».

Взяв коробки, Маккой проворчал:

– Я же все-таки врач, а не историк исследователь и не секретный агент.

– А каково по твоему мнению мне возиться с факсами словно конторскому служащему, в мои-то годы? – усмехнулась Келлог. Когда Маккой уходил, она добавила:

– Постарайся не столкнуться с клингонами!

– Большинство агентов представителя империи не профессионалы, сообщила Мария Кирку через несколько минут.

Они тихонько шли по коридору в сторону транспортного отсека, держась на некотором расстоянии от Маккоя, но и не отставая, чтобы видеть, не идет ли за ним кто-нибудь другой.

Рабочий день на базе только начинался. В коридорах появились ученые, технический персонал и работники службы безопасности.

– На базе совсем немного граждан Империи Клингонов, я имею в виду штатских, а не агентов. Их досье, разумеется, безупречны.

Кирк усмехнулся.

– И ты их, конечно, изучила.

Мария пожала плечами.

– Какой смысл быть командиром, если ты не просматриваешь время от времени имеющуюся информацию.

Мария заложила руки за спину и озабоченно нахмурилась, шагая рядом с Кирком.

– Джимми, – спросила она через минуту, – как ты думаешь, не навредим ли мы кому-нибудь? Я имею в виду отдаленные последствия.

В это время они протискивались сквозь обычную толпу, собравшуюся перед буфетом. Пара стоявших там кзинтов шумно приветствовала командира базы, Мария же ответила сквозь зубы и что-то проворчала.

– Мы узнаем об этом только когда все закончится, – сказал Кирк.

– Я хочу сказать, может быть, все это тянулось на протяжении нескольких веков? Если клингонам удалось добиться того, чего они хотели, мы все равно не узнаем об этом, потому что мы развивались по своему собственному пути.

– Черт побери, – добавила она с отчаянием, – мы даже не можем говорить об этом, потому что не хватает слов, чтобы верно выразить мысли.

– Но, – спокойно сказал Кирк, – в том-то и состоит проблема с путешествиями во времени. К счастью, пока она больше теоретического плана, поскольку мы еще не можем выполнять такие полеты. Затея Клинтонов страшна еще и тем, что, однажды вмешавшись, они не смогут контролировать результаты своих действий. Я слышал легенды о том, что в древности существовала такая цивилизация, научившаяся путешествовать во времени. Так вот, после таких полетов жители планеты уже ничего не делали и постепенно цивилизация пришла в упадок. Если бы клингоны добились цели, мы могли бы вообще никогда не существовать или стать еще хуже самих клингонов. В 1870-х…