— Не понимая! — прищурившись от яркого света, покрутил головой верзила в парусиновой куртке, в повязанном по-бабьи синем платке.

— Сколько у вас лодок?— растопырив паль­цы, строго повторил Атласов.

Верзила учтиво поклонился, ткнул себя в грудь, показал на остальных ловцов:

— Два и два — иесть четыре.

— Кунгасов сколько? Кунгасов?

Для убедительности Атласов стукнул по планширу кулаком.

— Одина кунгас,— закивал долговязый. Ве­роятно, он был старшим.

«Что с ними, с пройдохами, делать? Забукси­ровать?..»

Но Алексей Кирьянов предложил Атласову свой план: не буксировать нарушителей, а отобрать у них весла и паруса и привязать лодку к неводу. Без весел и парусов ловцы никуда не денутся: побоятся, что утянет в пролив. Тем вре­менем катер пойдет вдоль линии наплавов.

«Головастый ты, чертяга!»— восхитился Атла­сов.

— Они не одни, наверняка не одни,— говорил Алексей.

Спустя час на палубе катера громоздилась уже целая груда парусов и весел. Десять кунга­сов с сорока ловцами покачивались на привязях у ловушки и открылков невода.

Атласов впервые видел такой гигантский «Како-Ами»: сеть протянулась больше чем на километр. Но он не мог знать тогда, что громад­ные ставные неводы были одновременно постав­лены в нескольких местах, перекрывая путь в проливы спешащим на нерест лососям. То был широко задуманный наглый хищнический налет. Рассказывая мне о событиях памятной июль­ской ночи, главстаршина умолчал, однако, что события эти не ограничились задержанием де­сяти кунгасов. В ту же самую ночь, когда Алек­сей Кирьянов доказал хищникам, что дважды два — сорок, приключилось еще одно происше­ствие, о котором я узнал позже из копии донесе­ния командира морпогранбазы острова Н. на имя командования:

«...В 5 часов 7 минут впередсмотрящий по­граничник Кирьянов,— говорилось в донесе­нии,— заметил в воде какой-то предмет, похо­жий по внешнему виду на большую рыбу. Пред­мет двигался на небольшой глубине по направ­лению к острову С. При приближении катера скрылся в глубине.

Продолжая неослабное наблюдение, погранич­ник Кирьянов вскоре вновь обнаружил назван­ный предмет и определил, что это человек в лег­ком водолазном костюме.

Выполняя приказ старшины Атласова, погра­ничники Кирьянов и Милешкин надели аква­ланги, ласты, прыгнули за борт, настигли и в завязавшейся борьбе осилили неизвестного пловца.

Во время обыска у нарушителя границы были отобраны находившиеся в герметической резино­вой сумке...»

Далее следовала опись шпионского снаряже­ния: два пистолета, патроны к ним, фотоаппарат, три советских паспорта, солидная сумма совет­ских денег и даже старые билеты в Хабаровский театр и сезонка на городской транспорт.

— А ведь Атласов не обмолвился об этом ни единым словечком,— сказал я Баулину.

— Пора бы вам уж и привыкнуть,— улыбнулся капитан 3 ранга.

— Пора,— в тон ему согласился я. Разговор происходил в штабе базы вечером, , после моего возвращения с мыса Скалистый.

— Тут все описано самым подробнейшим образом,— показал Баулин одну из газетных вырезок, наклеенных на стенде.

Вырезка изрядно пожелтела, но текст офи­циального сообщения все же можно было про­честь.

«На одном из участков государственной гра­ницы СССР, в районе Дальнего Востока, некото­рое время тому назад был задержан при попытке проникнуть на советскую территорию некто Гри­горьев. Пограничники за­держали Григорьева в тот момент, когда он плыл к берегу в легком водолазном костюме, снаб­женном дыхательным ап­паратом.

В ходе следствия Гри­горьев показал, что в 1947 году, похитив в г. Т. крупную сумму государ­ственных денег, он бежал из СССР через южную границу. В столице од­ного сопредельного госу­дарства Григорьев познакомился с подданным другого государства, вы­дававшим себя за корреспондента американской газеты. «Корреспондент» предложил ему сотруд­ничать с американской разведкой.

Вскоре предатель был доставлен в Западную Германию, в один из разведывательных центров, город М., и определен в К-скую школу диверсан­тов.

Григорьев показал:

«В школе нас обучали шпионажу и диверсиям. Мы изучали там радиодело, топографию, трени­ровались в прыжках с парашютом, стрельбе. Большое место в программе обучения отводи­лось способам подрыва железнодорожного по­лотна, мостов, портовых сооружений, технике со­вершения диверсий на военно-промышленных объектах. Нас учили пользоваться бикфордовым шнуром, запалами, толовыми шашками, электри­ческой подрывной машинкой. В одном из близ­лежащих к школе районов с нами проводили практические занятия по подрыву рельсов, труб, столбов. Офицеры-разведчики объясняли способ приготовления термита для поджога сооружений и показывали, как вызвать пожар с помощью самовоспламеняющейся массы, находящейся в небольших металлических коробках, похожих на портсигар».

После окончания обучения в Западной Герма­нии Григорьева отправили за океан, где он, про­должая изучать радио-, авто- и стрелковое дело, приемы самбо, отрабатывал легенду, которой ему надлежало пользоваться после проникнове­ния на советскую территорию. Завершением подготовки было трехмесячное пребывание на небольшом японском островке. Тут Григорьев тщательно знакомился с районом выброски. Его периодически вывозили на военном корабле в открытое море и спускали на воду в плаватель­ном костюме. Он должен был самостоятельно до­бираться до берега, поддерживая радиосвязь с кораблем.

Задание, полученное Григорьевым, состояло в том, чтобы произвести фотографирование опре­деленных участков побережья, попытаться завер­бовать двух — трех человек из числа советских граждан в качестве агентов для последующего использования их на шпионско-диверсионной ра­боте против СССР. Григорьев должен был также добыть для иностранной разведки советские до­кументы: паспорта, партийные, комсомольские и военные билеты.

Бдительность советских пограничников пре­секла осуществление этих заданий...»

— Представляете, что бы мог натворить этот тип, не заметь его Кирьянов? — сказал капитан 3 ранга.— Конечно, его задержали бы и на бе­регу, но, возможно, не сразу. Лучше уж таких субчиков не допускать до берега.

— Зачем же его отправили в плавание во время затеи со ставными неводами?

— А это яснее ясного. Они специально ждали, когда начнется массовый ход лосося. Вроде бы самое лучшее отвлечение нашего внимания. Нам ведь не раз приходилось иметь дело с такими от­влекающими, совмещенными операциями.

— Словом,— произнес Баулин свое любимое словечко,— американские эсминцы не зря тогда крейсировали у острова С. И самолет их летал неспроста.

— Как же все-таки Кирьянов изловил этого субъекта?

— Кирьянов с Милешкиным,— поправил Баулин.— Видите ли, вероятно, этот субъект при­устал. Во всяком случае, на большой глубине он плыть не рискнул. А выдали его ночесветки. Вы ведь слыхали о том, что море может гореть, све­титься?

— Даже видел.

— Ну, тем более. Свечение — по-научному фосфоресценцию моря — вызывают мириады жгу­тиковых инфузорий-ночесветок, или, как их зо­вут рыбаки, морских свечек. Когда их заденете, они испускают голубоватый свет: кажется, что в море вспыхивают какие-то таинственные под­водные огни. Плывет, к примеру, рыба или какое-нибудь судно да наконец просто волнение на море — вода начинает светиться. Волшебная картина! Эти самые ночесветки и выдали амери­канского агента. Ну, а когда Алексей сообразил, что заморский гость с аквалангом, то сжал его гофрированную резиновую трубку, по которой поступает в маску сжатый воздух из заплечных баллонов. А Милешкин схватил субъекта за ноги.

— Можно еще вопрос? Почему именно Але­ксея Кирьянова назначили в тот раз с «Вихря» на катер?

— Не одного Кирьянова — и Атласова, и Ми­лешкина. Атласов бывалый моряк, а Кирьянова мы с кавторангом Самсоновым решили испытать в настоящем деле.