В уже упомянутых работах западных исследователей проблем детской сексуальности обосновывается понятие «сексуальной свободы ребенка», которая рассматривается в 3-х главных аспектах. Во-первых, это право на доступ к собственному телу в актах самоисследования и мастурбации, вплоть до составления личной «карты эрогенных зон», где ребенок достигает максимальной степени самоудовлетворения. Родители и воспитатели не должны ему препятствовать в этом, а тем более наказывать, ибо это как раз и является одним из факторов, формирующих негативное отношения к телу и сексуальности со всеми вытекающими последствиями, особенно у женщин в форме фригидности. Во- вторых, это право ребенка на сексуальные игры со сверстниками или старшими и младшими по возрасту.
Феноменология детских сексуальных игр обширна и заслуживает отдельно20 исследования, ввиду их особой важности для становления личности в интимных отношениях, что нередко носит характер сексуального импринтинга. Особенно часто это прослеживается, судя по анкетированию, в парных отношениях между друзьями и подругами, включая братьев, сестер и других родственников. Инцест этого рода не всегда становится достоянием гласности, но как полагают исследователи, он не менее распространен, чем родительско-детский вариант. В любом случае, детская сексуальная игра («в доктора», «в больницу» и. т. д.) незаменимый способ обретения навыков в сфере интимного общения и «проигрывания» будущих ситуаций во взрослой жизни. Их ритуализированность, ролевой характер, сложность и иногда вычурность сценарного компонента оставляют, как правило, заметный след в эмоциональной памяти, формируя уже упоминавшийся набор «любовных карт», которыми человек потом играет всю жизнь. Насильственное вторжение взрослых в эти детские забавы, сопровождающееся часто физическим наказанием и нагнетанием ужаса по поводу этого факта не только не дает желаемого эффекта, но, в сущности, стимулирует интерес ребенка по модели «запретного плода». Особенно пагубно, если ребенка начинают считать «больным», «извращенцем» или даже потенциальным маньяком, ищут «лекарств» от этой напасти и т. п. В биографиях реальных маньяков и насильников такие ситуации нередки, на что обращают внимание психиатры и психотерапевты.
Наконец, третий аспект сексуальных прав ребенка вызывающий наиболее яростные дискуссии- право на сексуальные отношения со взрослыми (не родителями). Эта позиция основана на постулате об отсутствии «естественных» ограничителей для реализации сексуального влечения ребенка в том числе и к взрослому. Ребенок в этом случае не «жертва» соблазнителя и потенциального насильника, а активный деятель, выступающий сам в роли очень эффективного соблазнителя. Этот момент нередко отмечают в воспоминаниях мужчины с бисексуальной направленностью. Они в детстве часто хотели быть соблазненными, активно искали «учителя» и охотно шли на контакт, если, разумеется, он не был явно криминального характера. Аналогичные мотивы можно встретить и в женских воспоминаниях, особенно с началом менструации, когда девочка начинает ощущать себя женщиной и активно самоутверждается в новой роли. Хорошо известно, что девочек- подростков чаще привлекают не сверстники с их грубоватой полудетской неуемной сексуальностью, а зрелые мужчины, которые в состоянии провести «мастер- класс». Этот момент, как правило, не вызывает внутреннего конфликта в отличие от инцестуозных отношений с собственным отцом, которые воспринимаются часто как насилие и обман.
Сложность «ткани» отношений в том числе эротических между взрослым и ребенком отмечается всеми исследователями. Особенно это очевидно при обсуждении проблем «правильных» и «неправильных» прикосновений к ребенку. Тактильный контакт, нежное прикосновение, телесные ласки являются абсолютно необходимым и ничем не заменимым элементом воспитания нормального ребенка, что имеет глубокие эволюционно- биологические корни. Без этого невозможно установить человеческие отношения с ребенком, на этом зиждется психология привязанности как элемента любви. В то же время, нежные прикосновения даже внегенитальных областей могут вызвать у ребенка эротическое возбуждение, и он начнет активно воспроизводить ситуацию получения удовольствия. Все это происходит, прежде всего, в семье, где собственно и формируется первичное понимание пределов свободы ребенка в отношении своего тела и его функции, а так же тел и душ родных и близких. Очевидно, что это типичная пограничная ситуация, где «шаг в сторону» может полярно поменять суть отношений. В этой связи следует ещё раз обратиться к проблеме инцеста, которая имеет массу измерений, вызывает жгучий интерес у публики и ожесточенные споры у специалистов. Инцест сопровождает человечество на протяжении всей истории. В библейской версии творения женщины этот вариант в сущности уже заложен, то же самое относится и ко всем известным мифологическим системам. Первый парадокс инцеста состоит в том, что он был запрещен практически во всех культурах и сообществах (К.Леви — Стросс считал запрет на инцест самой культурой), а с другой стороны, он универсален и табу нарушалось повсеместно. Ллойд Демоз выделяет два типа инцеста- явная сексуальная активность между членами семьи помимо супругов и поощрение родителей сексуальным домогательством к их детям со стороны других людей52. В последнем случае имеет место либо обычная торговля телом ребенка, либо удовлетворение собственных тайных инцестуозных желаний. В современном западном обществе примерно 40–45 % женщин и 30 % мужчин вспоминает об инцестуозных эпизодах в детстве, причем в половине случаев у девочек и около четверти случаев у мальчиков- это прямой инцест. Ллойд Демоз полагает, что реальные цифры еще выше- порядка 60 % у девочек 45 % у мальчиков. Среди персонажей инцеста у девочек по убывающей идут- дяди, отцы, братья и отчимы; у мальчиков- матери, отцы, братья, дяди. В других регионах мира- Латинской Америке, Ближнем Востоке, Индии, Японии этот уровень по видимому еще выше, хотя достоверной статистики мало… Весьма популярны мастурбация маленьких детей матерями для их успокоения; далее подключаются отцы и другие родственники в результате чего семейный промискуитет служит основанием для детских браков в Индии, браков сим пуа в Китае, особых отношений сына с матерью в Японии и т. п. В арабском мире сексуальные отношения внутри семьи достаточно типичны, о них вспоминают многие взрослые женщины.
Еще со времен фрейдовского «ужаса инцеста» стало очевидно, что этот феномен один из самых парадоксальных — он неодолимо влечет и в то же время отталкивает. Латинский термин «in- cestus» означает нечистый, хотя в литературе немало описаний восторгов дочери по поводу инцестуозной связи с отцом. Как писала в «Дневниках» Анаис Нин: «Я призывала к себе отца, советчика, вождя, защитника, друга, возлюбленного, но я упустила нечто: это должен быть Бог. Но Бог живой, а не абстракция, воплотившийся Бог, сильный, с жадными крепкими руками и небесполый»53. В других воспоминаниях фигурирует непрерывный многолетний ужас перед насильником- отцом.
В теоретическом осмыслении инцеста на высоком уровне абстракции главенствующую роль играют категории тождества и различия. Как подчеркивает Э. Пара «Различие молодой/ старый представляет столь же непреодолимым и ощутимым, как и различие мужское / женское»54. Инцест стирает различия полов и поколений выражая нарциссическую природу педофильного фантазма. Это относится и к отцовским и к братским инцестам, в то время как материнский инцест по-видимому имеет особую структуру. Это относится прежде всего к отношениям мать- дочь, ибо, как полагает Ж. Курню «инцест мать-дочь есть слово лишенное всякого смысла»55.
Как инцест, так и педофилия в целом вызывали всегда пристрастное отношение общества к этом феноменам, облеченное в рамки законов и моральных суждений. Это было характерно в основном для западной цивилизации в классическую эпоху в то время как многие традиционные общества относились к этим явлениям крайне либерально. Социополитический уклон современной научной литературы по сексуальному поведению взрослых с детьми и подростками, основанным на виктимологической парадигме уже подвергался обоснованной критике. Ж. Бодрийяр вообще не считает феномен педофилии событием, зависящем от социального и политического процессов считая это не — событием, которое усиленно политизируют56. Видимо, это судьба многих феноменов телесного бытия человека, имеющих глубокие биоэволюционные и антропологические корни, которые прорастают в виде «побегов», вызывающих политические страсти.
