Особую озабоченность родителей вызывает не сам факт влечения взрослого к телу ребенка, а то, что ребенок может испытывать не менее интенсивное ответное влечение делающего его не «жертвой» в духе виктимологии, а активным партнером в рамках уже рассмотренной биосоциальной парадигмы. Хотя эротические отношения между взрослыми и ребенком принципиально неодинаковы и неравнозначны для них, но то, что ребенок может быть несознаваемым их инициатором достаточно подтверждено многочисленными «case report» в западной литературе. В этом отношении просматривается существенная разница в реакциях мальчиков и девочек.
Нужно отметить, что современные данные о масштабах распространения Эдипова комплекса достаточно противоречивы и говорят в пользу его неуниверсальности. Напротив, все больше накапливается свидетельств распространенности, начиная с раннего возраста, самоудовлетворения, как своеобразного «открытия» тела у ребенка. Элементарные сексуальные реакции отмечены уже у плода, а у новорожденных девочек зафиксированы физиологические признаки полового возбуждения. Один из теоретиков американского феминизма, Люс Иригарэй, подчеркнула принципиальную разницу в женском и мужском аутоэротизме, берущую начало в детстве. «Чтобы прикоснуться к себе, мужчина нуждается в инструменте- руке, женском теле, языке… Женщина «касается себя» все время, … поскольку ее гениталии- это две губы в постоянном соприкосновении»41. Женская сексуальность множественна и принципиально не замкнута. «Маленькие девочки и их «невоспитанные» тела, закованные в самих себя, не тронутые и хранящиеся под запрещающим оком всевидящего зеркала. Фригидизированные. Но какие страсти кипят под этой оболочкой. Какие усилия- и нет им конца — прилагает полиция сексуального контроля, чтобы воспрепятствовать выплеску этих страстей»42. Один из устойчивых мотивов в женских описаниях эпизодов раннего детства- страх быть пойманной на месте «телесного преступления» и стыд за собственную «слабость» и податливость. «Спрятанность» половых органов девочки, их незаметность (за редкими исключениями) как «дар» природы послужила основой для закрепления в ряде культур (особенно африканских) клитородэктомии. Эта операция призвана не только защищать будущую женщину от избыточной сексуальности и обеспечивать ей плодовитость, но и гарантировать эстетический вид половых органов девочки, гладких как ладонь43. Такая «дискриминация» имеет выражение гендерный аспект, ибо обеспечивает «укрытость» и недоступность для взгляда половых органов девочки, что резко усиливает диапазон возможной визуализации и в определенном смысле слова ведет к их фетишизации. В свое время, как уже упоминалось, П.П. Блонский, анализируя процесс развития детской сексуальности, подчеркивал, что максимальная эротизация девочки происходит, когда она оказывается в активной роли, т. е. предлагающей себя для рассматривания. Преодоление запрета демонстрации тела и табу на внешний вид гениталий, достигаемые в сновидениях, видимо служит способом снятия давления мощных социально- психологических механизмов, исходящих, прежде всего, от матери и ближайшего окружения.
Изложение позволяет сформулировать важный аспект детской сексуальности. Он связан со специфическим функционированием половых органов в актах самоудовлетворения, взаимоисследования и символических демонстрации в снах, фантазиях и воображении… Это «действующее» тело уже несет в себе четкие признаки гендерной определенности и половой символики.
В аспекте нашей темы важно проследить эволюцию образа тела девочки у В.Набокова. Суть эволюции в словесной невыразимости телесных черт девочки и женщины, в постоянной угрозе сбиться на пошлость и банальность. Обратимся к набоковским характеристикам эстетики тела девочки. Образ «нимфетки», составляющий подлинное литературно- художественное открытие писателя, прослеживается уже в ряде его произведений доамериканского периода («Подлинная жизнь Себастьяна Найта»,» Дар», «Камера- обскура», «Волшебник») Высшее достижение его таланта в разработке этой темы: «Лолита», «Ада или радости страсти», «Под знаком незаконнорожденных». Набоковские эпитеты и метафоры, описывающие телесные совершенства девочки, принципиально не завершены, многозначны, трансгрессивны. Как отметил М.Д. Шраер, не удается до конца понять, каков же сексуальный мир Набокова — «райский, адский или адско-райский»44. Если еще учесть и постоянный подтекст потусторонности, взаимодополнительность пространства и времени, знания и воображения, столь характерные для Набокова- то, понятно, что писатель видел то, что хотел увидеть. Тело для В.Набокова-то что можно увидеть только с помощью волшебного фонаря искусства, то, что выходит за рамки повседневности и обыденности. Говоря словами писателя, «прозрачная, чистая, юная, запретная, волшебная красота девочек» — это вечная загадка сочетания детскости и женственности, которая в свою очередь сопряжена с мальчишеством. Слова одного из героев: «мой средний возраст всю жизнь составлял тринадцать лет» многое объясняют в набоковской эстетике тела. В этом возрасте начинается постижение тела, которого следует стыдиться, и высокой, бесплотной души. Гораздо позже приходит осознание того, что воплотилось в строках еще одного гения русской эмиграции Иосифа Бродского: «…прекрасная как девочка, душа, ты так же велика, как хороша…»45.
Теперь обратимся к телесным признакам мальчика, эротический контекст которых несет иную смысловую нагрузку. В исследовании И. Кона, посвященному мужскому телу как эротическому объекту, подчеркивается, что эта иконография родилась только в конце 70-х годов XX века и связана преимущественно с историей однополой любви46. Вместе с тем, телесный канон фигуры мальчика как объекта любви был хорошо известен в античном мире. Ганс Лихт отмечал, что греки, прежде всего, выделяли красоту глаз мальчика, румяность щек, золото волос, как и другие телесные достоинства47. В живописи это отразилось в мифологических сюжетах, принадлежащих кисти Д. Караваджо и А. Иванова, в скульптуре — Донателло. Особое место в телесном облике мальчика занимает фаллос как символ маскулинности. Один из современных юнгианских теоретиков Ю. Моник отмечает, что «физический фаллос становится религиозным и психологическим символом, так как принимает собственное решение, не зависимое от эго своего владельца, когда и с кем он хочет иметь дело»48. Открытие этого явления на определенной стадии развития мальчика, когда часть тела не подчиняется его воле и живет самостоятельной жизнью, являясь подлинным событием. В известном скандальном романе Альберто Моравиа «Я и Он», построенном на постоянном споре мужчины со своим фаллосом, последний говорит: «А я и есть бог единственный действительно существующий в этом и ином мире»49. В этом факте современный феминизм видит корень проблемы взаимодействия мужского и женского пола в гендерной их определенности.
В отечественной эротической прозе можно указать на блестящий пассаж К. Бальмонта, в котором содержится описание такого открытия: ««Поля, — сказал Васенька дрожащим голосом. — Чего у вас, у женщин, там?» И он показал своей ручонкой на то место ее тела, которое обожгло его мысль любопытством… Помирая со смеху, Полина припала головой к его подушке, потом снова приподняла ее и, отдернув его одеяльце, сказала: «А у тебя что там?» И, тронув его детский стебелек, смеющаяся и сияющая, она зажгла в детской душе огонь, который горит в мире с первого мгновения мира и горел в нем, когда мира еще не было.
Любовь лежала на полу, одна, и глядела блестящими глазами.
Одно мгновение нас делает другим, и тот, кто стал другим, часто не подозревает, что он уже навеки стал другой»50.
Страх перед красотой и привлекательностью тела мальчика и юноши буквально пронизывает христианскую и особенно православную догматику. Об этом писали все великие Отцы Церкви и основатели монашества, начиная с Антония и Макария. В уставе преподобного Нила Сорского прямо указанно: «удаляйся так же от сожительства с юными, женовидными и красивыми лицами и от взоров их удерживайся; ибо это есть сеть дьявола на иноков»51. Очевидно, это одно из самых острых противоречий в рамках рассматриваемой темы- с одной стороны прекрасный греческий мальчик — «живой идол аполлонического взгляда» (К. Палья), а с другой юный инок, под рясой которого прячется красота, сводящая с ума святых подвижников.
