— У меня сложилось впечатление, что Нат бессознательно воспроизвел один из последних поступков Дуэйна.

Они снова просмотрели отрывок записи, на котором Нат вырывал у Персис и швырял в стену злосчастную клавиатуру.

— Хотелось бы знать, был ли Нат подвержен приступам неконтролируемой ярости при жизни… — пробормотал Гарт.

— Если судить по газетным вырезкам — вряд ли. Он был успешным врачом с обширной практикой и отличался состраданием к пациентам. В противном случае он бы, наверное, не открыл бесплатную клинику для малоимущих.

— Ну, это, так сказать, фасад. Может быть, в частной жизни он был склонен к насилию, вспышкам гнева…

— Конечно, полностью исключать подобную возможность нельзя, — согласилась Персис. — Но я все равно в этом сомневаюсь. А вот наш друг Дуэйн всегда страдал повышенным уровнем кортизола и одостерона в крови. Его клеточные структуры отличались гиперчувствительностью к стрессовым ситуациям, отсюда — защитные реакции, которые стороннему наблюдателю зачастую казались ничем не спровоцированными. Дуэйн Уильямс был наделен, как это иногда называют, «взрывным темпераментом». Иными словами, его реакции часто бывали очень бурными и совершенно неадекватными.

— О'кей, Персис, я тебя понимаю, понимаю твое беспокойство. Но позволь на этот раз мне выступить в роли оптимиста… Нат еще плохо ориентируется в том, что происходит с его телом и разумом. Инстинкты и эмоции, которые прорываются на поверхность, знакомы ему плохо — не мудрено, что он растерялся, потерял ориентацию. Пройдет, я думаю, еще довольно много времени, прежде чем он коротко познакомится с самим собой и со своим новым телом. Да, порой он может проявлять характерные для Дуэйна симптомы повышенной тревожности, но я уверен, что мы сумеем с этим справиться.

Он говорил достаточно убедительно, но Персис с сомнением покачала головой:

— В любом случае эти особенности характера, пусть даже временные, могут отрицательно сказаться на здоровье Ната. Повышение давления плюс склеротические явления в сосудах…

— Можно дать ему успокаивающие средства, чтобы снизить интенсивность приступов.

— И еще мне кажется, нельзя ничего сообщать ему об окружающем мире, пока он не окрепнет.

— Гм-м… — Гарт задумался. — Как много ты успела ему рассказать?

— Только о Большом лос-анджелесском землетрясении. Этого оказалось достаточно.

— Нат принадлежит к последнему поколению людей, которые жили в относительно спокойном, процветающем мире. Он умер до того, как началась эпоха катастроф.

— Кстати о катастрофах, — заметила Персис. — Тебе не кажется, что пора позвонить в ФАББ? Пусть они приедут и осмотрят тело, прежде чем мы двинемся дальше.

— Боюсь, в организме еще сохранились следы нелегальных антибиотиков.

— Нет. Я в этом почти уверена. Сегодня утром я специально проверила все анализы и ничего не обнаружила. Нат чист.

— В таком случае я, пожалуй, позвоню Ким во второй половине дня. Или завтра.

Персис пристально посмотрела на него, и Гарт слегка покраснел:

— Да, мне не хочется иметь дело с ФАББ, поэтому я и откладывал этот звонок, — сказал он, презирая себя за слабость. — Я их ненавижу, этих деятелей. Ненавижу и… боюсь.

— Рано или поздно Федеральное агентство все равно здесь появится — этого не миновать. А Нат уже очень сильно отличается от предыдущих тел-образцов. Как ты собираешься объяснять это?

— Скажу, что мы наконец-то сделали все как надо.

— К сожалению, еще не все…

Вечера были хуже всего. Нат метался по палате, как страдающий неврозом белый медведь, которого он видел когда-то в зоопарке Бронкса. Бедняга расхаживал вдоль решетки туда и обратно, словно ожидая, когда же эта пытка, будто в насмешку именуемая жизнью, закончится и он упадет замертво на узком бетонном пространстве между заплесневелым бассейном и кормушкой со свежей рыбой — единственными радостями, на которые, впрочем, медведь почти не обращал внимания. В жизни Ната не было и этого, поэтому, устав шагать по комнате, он выскакивал за дверь и во весь дух мчался по периметру полутемных коридоров. Дверь его палаты уже давно не запиралась, так что он мог выходить из нее и возвращаться когда вздумается, однако все выходы с этажа были надежно закрыты, а у лифтов отсутствовала кнопка вызова.

Утомившись от быстрого бега, Нат переходил на легкую трусцу. Пробегая мимо палаты, где располагался пост дежурной сиделки, он приветливо махал ей рукой, а та махала в ответ. Сиделки давно привыкли к его ночным пробежкам. В их обязанности входило следить, чтобы с ним все было в порядке, а в остальное они не вмешивались. И Ната это вполне устраивало. Больше всего на свете ему хотелось, чтобы его оставили в покое.

Как-то поздно ночью, заканчивая двенадцатый круг, он увидел Монти, который ждал его в палате.

Монти проводил с Натом минимум четыре ночи в неделю. Обычно они почти не разговаривали, зато много играли в настольные игры или в слова, но сегодня в голове Ната наконец созрел некий план, поэтому он был разговорчив больше обычного и казался почти веселым.

— Откуда родом твои родители? — спросил Нат, когда Монти надолго задумался над очередным ходом в шахматной партии.

— С Филиппин. Мой прадед перебрался в Штаты в 1987 году, когда в нашей стране начались беспорядки.

— А сколько тебе лет?

— Двадцать восемь.

— У тебя есть сестры или братья?

— Есть брат. Он старше меня и уже женат. Он тоже работает в «Икоре».

— Здесь? В этом здании?

— Нет, в штаб-квартире корпорации, в Саванне. Мой брат работает у самого главного босса.

— Правда? Это большой успех. А ты женат, Монти?

— Не-ет… — По-юношески гладкий лоб Монти прорезали две тоненькие морщинки.

— Почему? Может быть, ты гомосексуалист?

— Не-е-ет… — ответил Монти и, обхватив рукой нос, двинул вперед слона.

— А ты собираешься когда-нибудь жениться?

— Собираюсь. Но потом. Позже.

— Когда?

— Когда мне будет сорок или около того.

— А подружка у тебя есть? — Нат прикрылся конем.

— Нет.

— Что же, ты так и живешь без женщин? — Нату не хотелось дразнить своего партнера, но ему вдруг стало очень интересно, какая мораль царит в обществе будущего.

— Завести женщину довольно трудно, — ответил Монти и покраснел.

— Что ты имеешь в виду?

Монти смутился еще больше:

— Люди стараются держаться подальше друг от друга, не общаться просто так… Я думаю, это из-за болезней. От малознакомого человека можно заразиться, а кому хочется рисковать?

— Из-за каких болезней?

— Извини, Нат, но мне велели не рассказывать тебе ничего, что может тебя расстроить, пока ты не окрепнешь.

— О'кей, я понимаю. Так значит, ты — девственник?

Монти кивнул с постным видом.

— Даже не знаю, смог бы я прожить без женщин столько времени, — сказал Нат. — Ты говоришь — до сорока лет?

Монти снова наклонил голову.

— А сколько ты вообще рассчитываешь прожить?

— Лет до ста — ста десяти, если не подхвачу какой-нибудь новый вирус. Я ведь не гемод.

— А что такое «гемод»?

— Гемод — это очень богатый человек, Нат.

— Как это понимать?

— Тут и понимать нечего. Только богатые люди могут заплатить за операцию по изменению генных структур, которая повышает сопротивляемость организма. Наша Персис — гемод. И ее муж тоже.

— Ах вот оно что… — проговорил Нат. Что-то подобное он подозревал уже давно. Слишком уж пропорциональными и правильными были стройное, подтянутое тело и безупречное лицо Персис Бандельер.

— Интересно бы сравнить вашу нынешнюю жизнь с той, которую я вел много лет назад, когда был жив, — сказал он. Ему очень нравилось, как он разыгрывает свою партию — и не только шахматную. Пока он не выдал себя ни словом, ни интонацией и не забыл ни одного пункта своего плана.

— Не говори так, Нат! Ведь ты и сейчас живой!