Та моя и Джеффа встреча с епископом была весьма важной. В двух отношениях: официальном и, как оказалось, неофициальном. Касательно официальной стороны, я предложила и намеревалась провести встречу, объединение, между епископом Арчером и моей подругой Кирстен Лундборг, представлявшей ФЭД в районе Залива. Феминистское эмансипационное движение хотело, чтобы Тим выступил перед ними с речью, и бесплатно. Они считали, что, как жена сына епископа, я могу с этим справиться. Излишне говорить, что Тим, по-видимому, не понимал всей ситуации, но это была не его вина. Ни Джефф, ни я не вводили его в курс дела. Тим полагал, что мы собираемся вместе пообедать в «Неудаче», об этом ресторане он уже слышал. Обед оплатил бы он, так как в тот год – да и, коли на то пошло, в предыдущий тоже – у нас совсем не было денег. Как машинистка адвокатской конторы на Шаттук-авеню, я была предполагаемым кормильцем семьи. Адвокатская контора состояла из двух парней из Беркли, принимавших участие во всех движениях протеста. Они обеспечивали защиту в делах, касавшихся наркотиков. Их фирма называлась «Адвокатская контора и свечной магазин Барнса и Глисона» – они продавали свечи ручной работы или, по крайней мере, выставляли их. Это был способ Джерри Барнса оскорблять собственную профессию и давать понять, что в его намерения не входит получение какого-либо дохода. Что касается этой цели, то здесь он преуспевал. Помню, однажды благодарный клиент расплатился с ним опиумом – черным бруском, выглядевшим как плитка горького шоколада. Джерри совершенно не понимал, что с ним делать. В конце концов он кому-то его отдал.

Было интересно наблюдать, как Фред Хилл, агент КГБ, приветствует всех своих клиентов – как и положено хорошему владельцу ресторана, пожимая им руки и улыбаясь. У него были холодные глаза. Ходили слухи, что он имеет право убивать тех партийцев, кто проявлял упрямство. Тим едва ли обратил внимание на Фреда Хилла, когда этот сукин сын вел нас к столику. Я гадала, что сказал бы епископ Калифорнийский, если бы узнал, что человек, подававший нам меню, был, здесь, в США, русским под вымышленным именем, да еще офицером советской секретной службы. А может, все это было мифом Беркли. Как и в течение многих предшествующих лет, Беркли и паранойя спали в одной постели. Конца войны во Вьетнаме было даже не видать.

Никсону все же приходилось выводить американские войска. До Уотергейта пока еще было несколько лет. Государственные агенты рыскали по району Залива. Мы, независимые активисты, каждого подозревали в коварстве и не доверяли ни правым, ни Компартии США. Если в Беркли и было что-то, ненавидимое всеми без исключения, то это была вонь полиции.

– Привет, ребята, – сказал Фред Хилл. – Сегодня мясной суп с овощами. По бокалу вина, пока решаете?

Мы все трое хотели вина при условии, что оно не будет от калифорнийской компании «Галло», и Фред Хилл отправился за ним.

– Он полковник КГБ, – сообщил Джефф епископу.

– Очень интересно, – ответил Тим, внимательно изучая меню.

– Им и вправду мало платят, – вставила я.

– Это могло бы быть причиной, почему он открыл ресторан, – сказал Тим, оглядываясь на другие столики и клиентов. – Интересно, есть ли у них черноморская икра? – Взглянув на меня, он спросил: – Ты любишь икру, Эйнджел? Осетровую икру, хотя порой вместо нее подсовывают икру пинагора. Но обычно она красного цвета и крупнее. И много дешевле. Мне она не нравится – икра пинагора, естественно. В известном смысле, говорить «икра пинагора» – оксюморон. – Он засмеялся, скорее самому себе.

Черт, подумала я.

– Что-то не так? – спросил Джефф.

– Не понимаю, где Кирстен, – ответила я и посмотрела на часы.

Епископ заметил:

– Истоки феминистского движения можно найти в «Лисистрате». «Должны мы воздержаться от мужчин… – Он снова рассмеялся. – Засовами из дуба… – Он умолк, словно размышляя, продолжать ли, – загородили входы»[14]. Здесь игра слов. «Загородили входы» подразумевает как ситуацию неподчинения в целом, так и недопускание до влагалищ.

– Па, – произнес Джефф, – мы пытаемся определить, что заказывать, ладно?

Епископ ответил:

– Если ты имеешь в виду, что мы пытаемся решить, что нам съесть, то мое замечание вполне приемлемо. Аристофан его бы оценил.

– Ну-ну, – отозвался Джефф.

Вернулся Фред Хилл с подносом.

– Бургундское «Луи Мартини». – Он поставил три бокала. – Простите мне мое любопытство – вы ведь епископ Арчер?

Епископ кивнул.

– Вы принимали участие в марше доктора Кинга в Сельме.

– Да, я был в Сельме, – подтвердил епископ.

Я встряла:

– Расскажи ему свою шутку о влагалищах, – и обратилась к Фреду Хиллу: – Епископ знает неплохую шутку о влагалищах из старины.

Посмеиваясь, епископ Арчер пояснил:

– Она имеет в виду, что шутка из старины. Не запутайтесь с синтаксисом.

– Доктор Кинг был великим человеком, – продолжал Фред Хилл.

– Он был самым великим человеком, – ответил епископ. – Я буду сладкое мясо.

– Отличный выбор, – оценил Фред Хилл, записывая. – Позвольте мне также порекомендовать вам фазана.

– Я буду оскаровскую телятину, – определилась я.

– И я тоже, – сказал Джефф.

Он казался угрюмым. Я знала, что он не одобрял мое использование дружбы с епископом, чтобы добиться бесплатного выступления перед ФЭД или любой другой группировкой. Ему было известно, как легко вытянуть бесплатную речь из его отца. Он и епископ были одеты в темные шерстяные деловые костюмы, и Фред Хилл, известный агент КГБ и массовый убийца, конечно же, тоже был в костюме и при галстуке.

В тот день, сидя с ними, облаченными в деловые костюмы, я задумалась, а не примет ли Джефф духовный сан, как это сделал его отец. Оба выглядели серьезными, вкладывая в задачу выбора блюд ту же энергию и торжественность, что и в любое другое дело, но у епископа профессиональная поза как-то странно перемежевывалась с остроумием… Хотя, как и сейчас, остроумие никогда не производило на меня впечатления чего-то действительно правильного.

Пока мы ели суп, епископ Арчер рассказывал о предстоящем ему разбирательстве по обвинению в ереси. Он находил эту тему бесконечно восхитительной. Некоторые епископы «библейского пояса»[15] всеми силами стремились свалить его, так как в нескольких своих опубликованных статьях и на проповедях в соборе Божественной Благодати он заявлял, что с апостольских времен никто ни разу не видел как собственных ушей Святого Духа. Из этого Тим заключил, что догмат о Троице ошибочен. Если бы Святой Дух и вправду был воплощением Бога, равным Иегове или Христу, то, несомненно, он до сих пор пребывал бы с нами. Речи на неведомых языках в состоянии экстаза его не убеждали. За годы служения епископальной церкви он повидал немало подобного, но расценивал это как самовнушение и слабоумие. Далее, скрупулезное изучение Деяний апостолов выявило, что апостолы на Троицын день, когда на них снизошел Святой Дух и наделил «даром говорения на языках», говорили на чужих языках, которые окружающие все же понимали. Это не глоссолалия, как это сейчас называют, но ксеноглоссия[16]. Пока мы ели, епископ фыркал над ловким ответом Петра на обвинение, что одиннадцать апостолов пьяны: громким голосом Петр провозгласил перед насмехающейся толпой, что невозможно, чтобы апостолы были пьяны, ибо было всего девять часов утра[17]. Между ложками супа епископ громко размышлял, что ход истории Запада мог бы быть совершенно иным, если бы девять было пополудни, а не до полудня. Джефф как будто скучал, а я поглядывала на часы и гадала, где же Кирстен. Может, она застряла в парикмахерской. Она вечно беспокоилась о своих белокурых волосах, особенно перед важными событиями.

Епископальная церковь верует в догмат Троицы, и если не принимать его безусловно и не проповедовать о нем, то быть священником или епископом этой церкви нельзя – ну, это называется Никейским символом веры: