– Не обязательно освобожденный. Может, и подозреваемый, которого она должна была отправить за решетку. От Кэролайн всего можно ожидать. Представь, он звонит ей и говорит: «Мэм, давайте напоследок перепихнемся, а?» Думаешь, исключено, что она сказала: «Давайте»?

Я понимаю, что Лип имеет в виду. Женщина-прокурор, гроза преступников, совершает половой акт с обвиняемым и живет воспоминаниями о запретном плоде. Да, Лип неплохо ее изучил. Кэролайн Полимус не возражала бы, если бы какой-то мужик мотал срок долгие годы, думая о ней.

У меня возникает мучительное чувство.

– Ты ее не очень-то любил, правда, Лип?

– Не очень. – Мы смотрим друг на друга, потом он наклоняется вперед и хлопает меня по колену. – Но по крайней мере мы точно знаем: в мужиках она плохо разбиралась.

Это заключительная ремарка Липа. Он засовывает пачку «Кэмела» в карман куртки и уходит. Я кричу Евгении, чтобы она никого ко мне не пускала. Оставшись один, я могу просмотреть фотографии, но через минуту осознаю, что думаю только о себе. Надо взять себя в руки. В конце концов, это моя работа.

Ничего не получается: по телу разливается приятная слабость, как после хорошего глотка спиртного. На верхней фотографии – сброшенная на пол крышка кофейного столика, придавившая Кэролайн плечо. Потом крышку уберут. И вот я вижу ее тело, застывшее в мучительной позе, удивительно гибкое, но все равно сильное. Длинные стройные ноги, большие высокие груди – даже мертвая она выглядит сексуально. Я стряхиваю с себя наваждение, ибо то, что изображено на фотографии, – ужасно. Темно-красные ссадины на лице и шее, щиколотки, связанные веревкой. Той же веревкой схвачены колени, живот, запястья. Потом веревку сильно затянули на горле, потому что на шее виден багровый след. Голова мучительно запрокинута, мертвенно-бледное лицо, огромные, вылезающие из орбит глаза и рот, застывший в молчаливом крике. Выражение глаз – отчаянное, безумное, такое же, как у рыб, выброшенных на берег. Я смотрю на нее, объятый страхом, и ничего не понимаю. Потом неожиданно в глубине моего существа рождается что-то похожее на чувство удовлетворения, и никакие укоры, никакие обвинения в низости не заглушают это чувство. Кэролайн Полимус, образец женственности и стойкости, словно смотрит на меня, смотрит так, как никогда в жизни не смотрела. Наконец-то я все понял – она хочет, чтобы я нашел убийцу.

Когда жизнь вошла в свою колею, я решил посетить психиатра. Его зовут Робинсон.

– Интереснейшая женщина, – сказал я. – Таких я раньше не встречал.

– Сексуальна? – спросил он, помедлив.

– Да, очень сексуальна. И красива. Вьющиеся белокурые волосы, высокая грудь, но бедра узкие, длинные наманикюренные ногти. Да, сексуальна, даже чересчур. На такую женщину нельзя не обратить внимания. Вот я и обратил. Она у нас в прокуратуре много лет работала. Перед тем как поступила в юридическое училище, осуществляла надзор за условно освобожденными. Поначалу я так и думал: перспективный сотрудник, симпатичная блондинка с роскошным бюстом. Любой полицейский, приходящий к нам, глаза от удовольствия закатывает, как будто ему массаж делают. Вот, собственно, и все.

Но прошло какое-то время, и о ней заговорили. Она еще в районных судах подвизалась. Что говорили? Способная, энергичная. Потом она встречалась с парнем с третьего канала. Его Чет звали, фамилию не помню. Работала в Ассоциации юристов, занимала какой-то пост в местном отделении Национальной организации женщин. Сама напросилась в секцию по борьбе с изнасилованиями, поганая там работенка. Долгие собеседования с жертвой и задержанным: он говорит, что сама легла, а она – силой взял. Попробуй определи здесь виновного. В конце концов Реймонд отдал ей все дела по изнасилованиям, всегда посылал ее на воскресные телебеседы, демонстрируя тем самым, что он не забывает о так называемом «женском вопросе». А она любила свет юпитеров[1] и с честью несла знамя правосудия. Хорошим была прокурором, надо отдать должное. Твердая, настойчивая. Помню, адвокаты всегда жаловались, что она чересчур круто берет. Но полиции это нравилось. А мне не очень. Считал, что она переигрывает. Что слишком горяча и самоуверенна, слишком заносится. Она вообще не знала чувства меры.

– И тем не менее, – проговорил Робинсон, – вы в нее влюбились.

Я умолк. Разве словами выразишь то, что было.

– Да, я в нее влюбился.

Однажды расследовалось сложное дело, и Реймонд решил, что одной ей не справиться. Она попросила, чтобы я ей помог. Это было в прошлом году, в сентябре.

– Вы могли отказаться?

– Да. Заместитель окружного не обязан вести дела. Я действительно мог сказать «нет».

– Но сказали?..

– Но сказал «да». Уж очень интересный и необычный случай, уговаривал я себя.

Деррил Макгафен был управляющим банком в районе Маккрери, которым владел его брат Джой – гангстер, преступный авторитет, любящий покрасоваться. Джою нравилось, что он желанная добыча всех правоохранительных органов. Он отмывал в банке грязные деньги, что текли ему в руки. Сам Деррил не высовывался и безукоризненно вел банковскую документацию. Человек скромный – типичный обыватель, он жил неподалеку от Маккрери, был женат. Потом у него случилась трагедия. Его первый ребенок, девочка, погиб в трехлетнем возрасте. Я узнал об этом на суде, когда Джой давал свидетельские показания Большому жюри, которое решает вопрос о предании подозреваемого суду, о том, как малышка упала с веранды на втором этаже дома его брата и разбилась насмерть. Он был убит горем, совершенно потерял рассудок и не заметил, что акции одной компании, которые продали банку четверо незнакомых субъектов, оказались, к его великому сожалению, крадеными. Джой говорил убедительно, ломая руки и прикладывая шелковый платок к глазам.

У Деррила и его жены был еще один ребенок, мальчик по имени Вендел. Однажды мать привезла пятилетнего сына в приемное отделение городской больницы на Западной стороне. Малыш был без сознания, мать билась в истерике. Ее сыночек упал и сильно расшиб голову. С ним такое впервые, утверждала она. Но дежурный врач, молодая индианка доктор Нараджи, вспомнила, что год назад уже лечила этого мальчика. Когда принесли медицинскую карту, она увидела, что маленький пациент был у нее дважды: один раз со сломанной ключицей, другой – со сломанной рукой. Два перелома, и оба раза в результате падения, как говорила его мать. Доктор Нараджи тщательно обследовала ребенка и пришла к выводу, как она потом показывала на суде, что раны слишком правильной формы: два дюйма в длину и дюйм в ширину – и расположены чересчур симметрично по обе стороны головы. Она повторила осмотр и в конце концов позвонила в прокуратуру и поделилась с Кэролайн Полимус подозрениями.

Кэролайн немедленно вытребовала ордер на обыск, и в подвале дома Макгафена были обнаружены тиски с прилипшими к ним волосками и частицами кожи. Голову малыша зажимали в тиски. Его еще раз осмотрели. По затянувшимся ранкам на ягодицах врачи установили, что ему прижигали сигаретами задний проход. Маленькому пациенту был назначен курс интенсивного лечения, и он выжил.

К этому времени малыш уже находился под охраной, а помещение прокуратуры напоминало осажденную крепость. Деррил Макгафен первым встал на защиту своей супруги. Его жена – любящая и заботливая мать. Это чистое безумие – предполагать, что она могла причинить вред ребенку. Он сам видел, как мальчик упал. Просто врачи и юристы сговорились отнять у несчастного отца сына. Душещипательное зрелище было хорошо подготовлено. К тому моменту, когда его брат приехал в суд, Джой устроил так, что у входа уже собралась толпа и были установлены телекамеры.

Сначала Реймонд хотел сам вести это дело, но набирала силу предвыборная кампания, и он передал его мне. Кэролайн нужен был надежный напарник-наставник, поскольку пресса подняла шумиху. Она попросила назначить меня. Я дал согласие. «Делаю это ради Реймонда», – говорил я себе.