– Да странные, знаете ли, дела… я только дал пару предупредительных в воздух, а оно и бабахнуло. Не иначе, рикошет…

– Непременно рикошет, капитан Сирота. Должно быть, от луны отскочило. Кстати, на прошлой неделе потеряна связь со спутником «Космос-666». Это не ваша работа?

– Нет, я только американские сбиваю – и то с бодуна. Между прочим, если вы шутите, то это значит, что со стороны вашей организации потерь не было.

– Одно с другим не связано. Ну, налетел один такой, весьма резвый, на автоматную очередь. Выскочил за орденом, а получил… но это уже не наша с вами проблема, что он получил, капитан Сирота. Приглашайте лучше в гости, подальше от этого фейерверка.

На счастье, в мою комнату мы успели проскочить, пока мама возилась на кухне. Потому что вид у меня был еще тот. Пришлось быстренько переодеваться, отмываться и вообще возвращаться в человеческое подобие. Затем убеждать маму, что ей уже пора спать, а мы с гостем поужинаем без нее. Странное это было чувство: сидеть на кухне и спокойно разговаривать, так, словно за сто метров отсюда никто и ничего не догорает…

Я спросил незнакомца:

– Тарасовская или Розы Люксембург?

– Владимирская.

– За что такая честь? Ведь нашу городскую Управу учит жить городская же Контора. А тут…

– За хорошее поведение, капитан. А также за успехи в боевой и политической подготовке. А еще, как я уже отметил, в связи с досрочным присвоением очередного звания. А если точнее, то с определенного момента вас прикрывали наши люди. Днем и ночью. К счастью. Вашему…

– Хотите, я угадаю этот момент?

– Не угадаете. Более того, даже не догадаетесь. И я не скажу. Иначе придется разгласить второстепенную, но засекреченную информацию.

– Это все из-за этих дуралеев из якобы дисбата?

– Нет, из-за поезда. Который исчез.

– А, история с «металлистом»?

– Простите, не понял.

– Ну, с тем найдой, который умер сначала по решению суда пять лет назад, а затем уже – де-факто в нынешнем году в Кирилловке.

– Нет, до этого был другой поезд. Если ваш друг Сергей-телепат вам ничего о нем не рассказал…

– Нет, он рассказал только о каком-то корабле.

– Понимаю. «Мария Целеста»! Ну, это пища для таких писателей, как Андрей Дмитрук. Потому что это было давно и неправда, а главное – не у нас. Послушайте, капитан, предлагаю подышать воздухом, пока наша, как вы говорите, контора подбирает совочком некоторых робин гудов.

– Так там еще не выветрилось.

– А мы покатаемся. Моя машина стоит на тротуаре перед вашим домом.

И уже когда мы спускались по лестнице, круглолицый добавил, как бы вскользь:

– Знаете, никогда не догадаешься, что еще придумают наши технари. Вы даже не представляете, какие у нас там изобретатели. Как-то замаскировали микрофон в нужном для нас номере «Интуриста» в держатель для туалетной бумаги.

– И что? Хорошо было слышно?

– Не знаю. Уборщица еще до заселения выдрала держатель «с мясом» и унесла домой. Понимаете, вещь-то импортная.

– Сочувствую.

– Куда едем?

– Туда, где исчез второй поезд. На Сырец. В парк.

Мы молча доехали по Брест-Литовскому проспекту до станции метро «Октябрьская», припарковали машину под ярким фонарем, а сами уселись на скамейку в глубокой тени. Парень из Конторы четкими натренированными движениями извлек из своего «Макарова» пустую обойму и загнал полную. Я проделал то же самое со своим «стечкиным» и вдруг припомнил:

– Простите, я забыл поблагодарить вас за огневую поддержку.

– Благодарите свою «катюшу». С табельным «пеэмом» вы бы такого не натворили.

– Уговорили. Спрашивайте.

– Вы знаете, капитан, что в нашем учреждении нераскрытых дел никогда не закрывают?

– Нет, но догадываюсь. Вам ведь не мылят шею за процент и профилактику.

– Скажем так – учитывают специфику производства. Так вот, если следствие заходит в тупик либо все версии отработаны, дело откладывают. А через некоторое время его поручают новым сотрудникам, как говорится, на свежую голову. Но есть среди наших дел такие, что превратились в легенду, причем уже не для одного поколения работников. Среди них – история с поездом.

Вот представьте себе: сорок шестой год, степь на левом берегу Волги за Сталинградом, немецкие военнопленные разбирают временную железную дорогу. Ее прокладывали осенью сорок второго для обеспечения Сталинградской операции. Общая обстановка: осень, солнце еще не село, пятьсот немцев, полсотни наших – охрана, конвой, офицеры, штатские. И вот вдруг посреди бела дня, метров за пятьдесят от этой толпы сгущается туман, длинной такой полосой, затем он рассеивается, и все видят идущий по насыпи поезд, хотя еще минуту назад там ничего не было. Паровоз, пассажирские вагоны. Таблички с обозначением маршрута… Все, как положено. Народ фонареет. Особенно, если учесть, что поезд не советский, а европейский – и вагоны, и локомотив, а главное – надписи на табличках на трех языках: немецком, французском и итальянском. Те, кто стоял поближе, определили. Дальше. Поезд проходит где-то с километр, после чего туман опять сгущается. Еще несколько минут – и все, как было до того: светит солнышко, веет ветерок, но ни поезда, ни колеи нет и в помине.

– Мираж, уважаемый, мираж. Об этом еще Перельман в «Занимательной физике» писал.

– Не спешите, потому, что этот мираж сопровождался не только соответствующими звуками и дрожанием земли, но и запахом дыма из топки паровоза. Доложили в Москву, оттуда приказ: свидетелей изолировать. Прибыла комиссия, составила протоколы, затем дело засекретили, а всех, кто видел поезд, ликвидировали. И немцев, и наших.

– То есть, как это – ликвидировали?

– Проверенным способом: усадили в баржу, закрыли люки и утопили посреди Волги. Ну, затем Сталин умер, Берию расстреляли, ГБ реорганизовали… Забыли. Однако посреди пятидесятых в Казахстане, на целине, снова фиксируют этот же поезд. В степи, откуда до ближайшей колеи два часа самолетом. В этот раз уже без зверства: опрашивают свидетелей, отбирают подписки о неразглашении и начинают копать. Поднимают сталинградское дело, подключают зарубежную резидентуру и находят: в тридцать пятом году этот паровозик с вагончиками зашел в тоннель в Швейцарии, вот откуда надписи на трех языках, – и там исчез.

– То есть, не вышел из тоннеля?

– Вот именно. Ну, вы понимаете, наше руководство долго вертело это дело, затем отложило – до следующего явления. Так бы оно и пылилось, если бы Юрий Владимирович не распорядился поднять несколько старых эпизодов именно такого плана, с элементами мистики и массовых галлюцинаций. В порядке дрессуры молодых кадров.

– У каждого свои заботы, – согласился я. – Мне вот намедни принесли результаты анатомического вскрытия гражданина Жовтобрюха Андрея Сидоровича: «Причина смерти – сепсис, вызванный криминальным абортом». А я где-то читал, что американцы обещают Нобелевскую премию за информацию о беременном мужчине. Я немедленно звоню в морг: мужики, с вас бутылка! А они мне: имеем мы не Нобелевскую, а шнобелевскую премию. Это мы в День медработника шампанского со спиртом себе наперепозволяли и такого вот понаписывали.

– Так то с пьяных глаз. А те, в Москве, наверняка трезвые были, когда спускали нам это указание. Им что – указали и забыли, а нам тут – ищи нечистую силу, да еще антисоветски настроенную.

– А что, и такая бывает?

– Были сомнения, особенно по эпизоду со сталинградским поездом. Но тут мы в Киеве получаем информацию об исчезновении поезда метро. Не совсем то же самое, но аналог. Немедленно забираем дело у вашего ведомства, начинаем разрабатывать и налетаем на стену.

– В прямом смысле или символически? Как-то не верится, что от вас могут что-то скрывать.

– Блажен, кто верует. Вы когда-нибудь слышали такое название, как «Лубянка»?

– Естественно, это ваша главная Контора в Москве.

– «Аквариум» – это вам что-то говорит?

– Это кафе, в котором я сегодня вечером выпил триста грамм коньяка и кастрюлю помоев под видом кофе.