– Ничего-ничего. Мы ведь без свидетелей и магнитофонов. Продолжайте, пожалуйста.

– Я же не идиот, хотя и шарахнуло мной тогда оземь по-настоящему. Я же свою высоту знаю. Это они передо мной свои грехи за отца замаливают. Чтобы я, не дай Бог, не принялся по-настоящему правду искать. Моей маме вон каждый год предлагают написать заявление в суд, мол, тогда, как вдова делегата съездов, персональную пенсию получит. А мама им в ответ: «Покажите мне его мертвого, тогда напишу». Ну, а я уже вслед за ней подыгрываю, что не хочу мать травмировать. Но, как вы понимаете, это отговорка. Сам не могу решиться.

– Все это вполне логично, товарищ майор. Но и это еще не факты, а опосредствованное ощущение ситуации. А что-нибудь поконкретнее у вас есть? Может, гебешники когда-то проговорились? Вы же, наверное, знаете: это дело у милиции забирали. Да и сейчас вот – попробовал по собственной инициативе пошарить, а мне сразу же намекнули: не лезь.

Майор внимательно рассмотрел меня так, словно вот только увидел, и, наконец, решился:

– Есть доказательства, есть и конкретика. Отец с напарником не по дороге на работу исчезли, а где-то там, под землей, в метро. И дело не в том, что передо мной сам Федорчук расстилался. Сын дяди Кирилла, отцовского напарника, свое собственное расследование устроил. Так вот, запоминайте: девчат, которые внизу на платформах дежурят, назавтра перевели на Куреневскую линию. А потом потихоньку поувольняли с работы и возвернули в родные Хацапетовки. Они ведь у нас кто – лимита из общежития с временной пропиской. Их напугать – разок за углом свистнуть. Так вот, через год Кириллов парень встретил одну такую. Случайно, в Фастове. Она ему и рассказала, что поезд, который отец с дядей Кириллом вели, на Святошино прошел согласно расписанию, секунда в секунду. Где-то как раз посреди смены. А вот назад, то есть в сторону Дарницы, уже не вернулся.

До меня даже не сразу дошло. Я знал, что исчезают самолеты, автомобили и пароходы. Но поезда метро, в тоннеле, с рельс… опять мистика.

– Как это – не вернулся? Куда же он подевался?

– В то время, когда поезд должен был проследовать на Дарницу, он не появился. Вообще. Затем после перерыва прошел другой, тот, что по графику был следующим за отцовским. А назавтра, как я уже говорил, девчат перевели на другую линию, потом подвели под сокращение – и шагом марш во свои Великие Коровинцы!

Моя ошарашенность не проходила. Оказывается, и вправду были какие-то очень важные причины замалчивать этот несчастный случай с двумя машинистами. А может, не только с ними? Посреди смены исчезли? Это когда же? Восемнадцать часов плюс три – вот вам и двадцать один час. И Святошинская линия метро, и поезд, наверняка, не порожняком шел, хотя час пик уже позади, а до конечной только две остановки.

– Товарищ майор, а вы не помните, на какой станции эта девушка видела вашего отца в последний раз?

– Почему же, помню. Хотел бы забыть – не получилось бы. Слишком уж выразительное название: «Октябрьская».

Приехали, Сирота! Это же родимая станция дважды умершего слесаря. Он ее чуть не проспал. А может быть, проспал? И въехал вместе со своими коллегами по несчастью и двумя машинистами в такую неизвестность, что только через пять лет чудом вырвался. Вынырнул, а ему: ты куда? – и быстренько обратно затолкали. Раз ты умер, да еще в соответствии с решением советского районного суда, то жить тебе не положено. «Врезал дуба – спи спокойно. Что же ты разрылся?»

– А как бы мне с этим пареньком, сыном дяди Кирилла, поговорить? Только чтобы неофициально, без повестки? Может, через вас, товарищ майор?

Майор улыбнулся, но в этот раз как-то нехорошо.

– А что, можно и через меня. Вот умру, повстречаю его на том свете, передам вашу просьбу. Дождемся вас, тогда втроем и поговорим. Естественно, если он взаправду существует, тот свет. У Кириллового парня после этой истории с головой что-то приключилось. Заладил каждый вечер ходить на «Октябрьскую» и дожидаться отцовский поезд у самого края платформы. Там, где первый вагон останавливается. И дождался. То ли сам на рельсы упал, то ли кто-то помог… Записали – несчастный случай… еще вопросы будут, товарищ инспектор?

– Никаких. Если вас кто-то спросит, что вы в милиции делали, скажете – вызывали как свидетеля дорожно-транспортного происшествия.

Мы пожали друг другу руки, потом я провел майора по коридору до лестницы. Он уже собирался спускаться, как вдруг повернулся ко мне и сказал:

– Он, Кириллов пацан, вообще перед смертью странным стал. Встретил меня случайно на улице возле училища. Такой радостный! Схватил обеими руками и говорит: «Я теперь точно знаю: наши отцы никуда не пропали, они случайно в другое метро заехали и до сих пор там ездят. Надо только подождать, и они вернутся». Я еще ничего не понял, а он в троллейбус вскочил и поехал. А еще через два дня соскребали его с рельсов. Вот так, инспектор, бойтесь других метро и этой жизни.

О том, что этой жизни стоит бояться, я убедился намного раньше, чем надеялся.

Не успел я следующим утром отстрелять свои две коробки патронов в тире, как туда позвонил сам Генерал. Позвонил и сказал одно лишь слово:

– Бегом!

В кабинете нашего начальника сидел Старик и его «беломорина» шипела, как карманный воришка, прихваченный на горячем.

– Сирота, – сказал Генерал, – чтобы понять, что перед тобой дерьмо, совсем не обязательно его на язык пробовать. Достаточно наступить… Вот, прочти!

И он протянул мне листик бумаги из школьной тетрадки в линейку, на котором корявым детским почерком было написано приблизительно такое: «В моей смерти прошу винить милиционера по фамилии Сирота который хотел чтобы я был у него стукачом и закладывал милиции кто крадет на кладбище а если я не буду закладывать то меня посадят к настоящим бандитам которые будут иметь меня за девочку но я боюсь стучать на ребят потому что мне говорили что настоящие воры отрубают стукачам руки».

Я стоял, явно обалдевший и только переводил взгляд с Генерала на Старика. Подполковник сосредоточенно дымил папиросой, а наш с ним общий начальник с наслаждением профессионального садиста любовался уникальным явлением природы: инспектором Сиротой, загнанным в угол. Потом вежливо поинтересовался у Старика:

– Товарищ подполковник, он у вас никогда не блевал?

– Даже после второй бутылки…

– Тогда медсестру вызывать не будем. Пусть посмотрит вот на это.

Невзирая на изменения, происходящие на лице человека от длительного пребывания в петле, я сразу узнал на фотографии несчастного дефективного паренька.

– Что скажешь, Сирота?

– Скажу, что даже самый паршивый эксперт-графолог докажет подделку. А любой психиатр объяснит, что человек с такими дефектами психического развития не в состоянии построить такую конструкцию предложения. Значит, имитация. Дальше: я не участковый милиционер, мелкие кражи на кладбищах не входят в пределы моей компетенции. А если бы и входили, то с профессиональной точки зрения такому информатору грош цена – он недееспособен. Его свидетельство даже наш самый гуманный в мире суд просто не примет. Так на кой черт мне его вербовать? Кстати, фамилию свою я ему не называл, и вообще, виделись мы с ним полторы минуты, случайно. Он на Берковцах конфеты выпрашивал, так я дал ему какую-то мелочь, вот и весь контакт.

– Это хорошо, Сирота, что ты не открещиваешься от самого факта контакта. Ведь в специнспекцию на всякий случай прислали снимочек – ты и мальчик на фоне стены и надгробий. Только не делай морщины на «лбу, будто ты думаешь. На расстоянии метров четыреста от тебя, возле центральной аллеи кого-то хоронили? Не возражаешь? Какой-то фотолюбитель щелкал последние минуты прощания, потому что есть любители и таких снимков. Ты случайно попал в угол кадра. При увеличении все зафиксировалось.

Генерал встал, выдвинул ногой из-под стола корзину с мусором, смачно в нее плюнул, задвинул назад и с шумом выдохнул воздух.