– Как твоей матери удалось снова найти тебя? Или ее поймали?

– Нет, они с Маргрэтой тоже убежали. Мама хорошо усвоила уроки выживания на улице и никогда никуда не ходила, не разузнав прежде пути отступления.

Он знал, на что это похоже.

– Я затаилась в своем убежище. Мама объяснила нам, что иногда, когда мы думаем, что они ушли, плохие люди остаются, выслеживая нас, ожидая, пока не увидят, откуда мы выходим. Поэтому я подумала, что плохие люди могли наблюдать, и оставалась там, сколько могла. Не думаю, что это происходило зимой, потому что пальто на мне не было, но, когда наступила ночь, я замерзла. Мне было страшно, я хотела есть и не знала, увижу ли маму снова. И все-таки я не выходила, и наконец услышала, как она зовет меня. Мама, должно быть, заметила, куда я побежала, и вернулась назад, когда решила, что это безопасно. Все, что я знала, это то, что она нашла меня. После того, как все это случилось, мама решила, что для нас опасно и дальше оставаться рядом с ней, поэтому она стала искать кого-нибудь, кто мог бы удочерить нас.

Ченс нахмурился. Ведь документы об удочерении он обнаружил только на Санни.

– Одна семья взяла вас обеих?

– Да, но официально удочерили только меня. Маргрэту не стали, – ее голос был нежен, – Маргрэта... помнит кое-какие события. Она потеряла все, кроме мамы, и, думаю, поэтому цеплялась за нее сильнее, чем я. Ей было тяжелее адаптироваться, – она пожала плечами. – Благодаря условиям, в которых я выросла, теперь я могу легко приспособиться практически ко всему.

Она имела в виду, что научилась ни за что и ни за кого не цепляться. Вместо этого она с ее легким характером искала радость и красоту везде, где могла. Ченс крепче прижал ее к себе, позволяя ей ухватиться за себя.

– Но... ты сказала, что он пытался убить вас. Кажется, будто он лишь пытался вас вернуть.

Она покачала головой.

– Он пытался вернуть Маргрэту. Он не знал меня. Я была лишь средством, которое можно использовать, чтобы заставить маму отдать ему Маргрэту. Это все, что ему и сейчас от меня требуется. Он хочет найти Маргрэту. Если меня поймают, то, когда он узнает, что я понятия не имею, где она, моя жизнь не будет стоить и цента.

– Ты не знаешь? – ошеломленно спросил Ченс.

– Так безопаснее. Вот уже несколько лет я ее не видела, – неосознанная тоска по сестре прозвучала в ее голосе, – у нее есть номер моего сотового, и она звонит мне раз в неделю. Пока я отвечаю на звонок, она знает, что все в порядке.

– Но сама ты не знаешь, как с ней связаться?

– Нет. Я не могу сообщить им то, чего не знаю. Я много переезжаю, поэтому сотовый телефон стал лучшим выходом для нас. У меня есть квартира в Чикаго, самое крошечное, самое дешевое место, которое можно было найти, но я там не живу. Она больше для отвода глаз, чем для чего-либо еще. Если бы я и хотела жить где-нибудь постоянно, так это в Атланте. Пока же я слишком много разъезжаю. И редко где задерживаюсь больше, чем на одну ночь.

– Как он может найти тебя теперь, если у тебя другое имя? Если он не знает, кто удочерил тебя, то как мог бы это выяснить? – сам Ченс нашел Санни только из-за происшествия в Чикаго, когда портфель, который она должна была доставить клиенту, украли. Он тогда раскопал о ней все, что можно. И, задавая эти вопросы, Ченс знал, что «крот» в ФБР – а он, черт подери, обязательно выяснит, кто это, – скорее всего, провел такое же расследование. Но неужели он проник в базы данных так же глубоко, как Ченс, взламывая закрытые файлы с информацией об усыновлении? Легенда Санни, скорее всего, разрушена. Ченс спрашивал себя, поняла ли она это или еще нет.

– Не знаю. Но в одном уверена – я не могу позволить себе предположить, что я в безопасности, пока не услышу, что он мертв.

– А что твоя мама? И Маргрэта?

– Мама умерла, – Санни остановилась, и Ченс почувствовал, как она глубоко вдохнула, словно пыталась собраться с силами. – Они поймали ее. Она предпочла совершить самоубийство, чем выдать о нас какую-либо информацию. Мама говорила нам, что сделает это – и сделала.

Она замолчала, и Ченс дал ей время, чтобы справиться с болью, которую услышал в ее голосе. Наконец Санни продолжила:

– Маргрэта пользуется другим именем, но я не знаю, каким. У нее болезнь сердца, поэтому лучше, если она остается на одном месте.

Маргрэта жила вполне нормальной жизнью, подумал Ченс, тогда как Санни все время в движении, всегда оглядывается через плечо. И это она делает с самого рождения, именно так ее научили справляться с ситуацией. Но как насчет тех лет, которые они провели у Миллеров? Была ли ее жизнь нормальной хотя бы тогда?

Она сама ответила на эти вопросы.

– Я боюсь обзоводиться домом, – сказала она задумчиво, – ведь если остаешься в одном месте, то узнаешь людей, завязываешь отношения. А я не могу рисковать чьей-либо жизнью. Богу не угодно, чтобы я вышла замуж, завела детей. Если Хойер когда-нибудь найдет меня… – она осеклась, вздрогнув при мысли о том, что может сделать Хойер тому, кого она бы любила, в надежде получить нужные ему ответы.

Но одна деталь не имела смысла. Конечно, Хойер коварный, жестокий и сумасшедший; он ни перед чем не остановится, чтобы вернуть свою дочь. Но почему одну только Маргрэту, а Санни – нет?

– Почему он так зациклился на твоей сестре?

– Не можешь предположить? – с горечью спросила она и снова начала дрожать. – Именно поэтому мама взяла Маргрэту и сбежала. Она увидела, как он делал с ней... кое-что. Маргрэте было всего четыре. Видимо, он мучил ее долгое время, возможно, даже большую часть ее жизни. К тому времени мама уже узнала кое-что о том, кем он был, но у нее не хватало духу уехать. После того, как она увидела его с Маргрэтой, у нее не осталось выбора, – ее голос упал до отчаянного шепота. – Маргрэта помнит.

Ченс почувствовал тошноту. Значит, мало того, что Хойер жестокий ублюдок и убийца, так он еще оказался извращенцем, растлителем малолетних. Просто убить его – это слишком мягко; он заслуживает медленной и мучительной смерти.

Измотанная, как физически, так и эмоционально, Санни уснула. Ченс обнимал ее, позволяя ей отдохнуть. Следовало бы подбросить в костер дров, но что из того? Держать ее казалось важнее. Да и обдумать услышанное не менее важно.

Прежде всего, он поверил каждому ее слову. Ее эмоции были слишком сильными и искренними, чтобы все это оказалось притворством. Впервые все части головоломки встали на место, и волна облегчения захлестнула Ченса. Санни невиновна. Она не имела никакого отношения к своему отцу, никогда не видела его и всю жизнь от него пряталась. Именно поэтому Санни таскала с собой палатку и сумку с припасами: она была готова исчезнуть в любой момент, в буквальном смысле скрыться и переждать время где-нибудь в лесу, пока не решила бы, что можно безопасно появиться и снова начать жить.

Она никак не могла связаться с Хойером. И поэтому единственный способ добраться до него – использовать девушку как приманку. А учитывая чувства, которые Санни испытывала к отцу, она никогда, ни при каких обстоятельствах не согласится на какой бы то ни было план, который Ченс мог бы ей предложить.

Он должен будет сделать это без ее согласия, мрачно подумал Ченс. Ему не нравилось использовать ее, но ставки слишком высоки, чтобы все отменять. Хойера нельзя оставлять на свободе, нельзя позволить ему продолжать спокойно разрушать мир. Сколько еще невинных людей умрет только в этом году, если его не поймают?

Не имеет никакого смысла и дальше оставаться здесь; он уже выяснил то, что должен был. Зейн не выйдет на связь, по крайней мере, до завтрашнего утра, значит, до тех пор они здесь застряли. Он поудобнее обнял Санни и уткнулся лицом ей в макушку. Он потратит это время на то, чтобы составить свой план игры… и использовать столько презервативов, сколько возможно.

– Отстань от меня, – пробурчала Санни следующим утром, отворачиваясь от его поцелуя. Отбросила его руку от своей груди. – Не трогай меня, ты… ты - развратник.