Как-то весной на совещании у Гитлера Розенберг заметил, что не имеет смысла праздновать коммунистический Первомай, а надо хорошо отпраздновать день рождения фюрера 20 апреля. Геббельс возразил: «Зачем отнимать у трудящихся их праздник? Надо хорошо отметить и день рождения вождя, и Первое мая, но под нашими национал-социалистическими лозунгами». С ним согласились. И вскоре Геббельс утвердил первомайский плакат. На нем рабочий и крестьянин сомкнули руки, а над ними — милый сердцу немецкого интеллигента портрет Гёте. И венчает этот союз трудящихся и интеллигенции, союз старой и новой Германии, надпись «Слава людям труда!». Геббельс чувствовал, на какие струны нажимать.
Кровь и почва! Родина-мать! Германия — народ — традиции! Один народ, одна нация, одна Германия, один фюрер! Вокруг этих понятий сосредотачивались самые ударные акции пропаганды. Все должно работать: и слово, и вещи — немецкая техника, немецкая мануфактура, немецкая кухня. Вещи — это реклама, реклама — это образ жизни. Гениальная находка людей Геббельса: реклама официально утвержденного рецепта традиционного немецкого супа «айнтопф» (густой гороховый суп с мясом, в одном горшке и первое и второе). «Айнтопф» — образ жизни. Сколько ассоциаций: одно «блюдо» для всех, народная общность в самом повседневном и необходимом, просто и вкусно для богатого и бедного ради отечества, самое важное в самом простом понятии — «народный суп»! «Айнтопф» — все мы едим только то, что скромно сварено в одном горшке, все мы едим из одного и того же горшка...»19
С особой тщательностью готовились акции с участием Гитлера. Сценарии расписывались до минуты. Фанфары, вынос знамен, речи, марши, торжественное шествие, рев толпы — зрелище должно впечатлять и убеждать: «Одна империя, один народ, один фюрер!» Геббельс был мастер постановок. Многие сердца тогда в Германии бились в унисон с ритмом таких празднеств.
Вообще-то Геббельс, сам превосходный оратор, особо лелеял устные выступления. Здесь он придумал систему «звезд». Это были, как правило, ораторы имперского уровня. Затем шли универсальные ораторы гауляйтерств, участники мобильных ораторских бригад, действовавших в агитационных кампаниях национального масштаба. А были еще и лекторы по узким вопросам. Но все ориентировались на Геббельса.
А тот ориентировался на слово. Пропаганда — прежде всего слово. Слово-образ, речь как драма — вот что захватывает слушателя без остатка. Посредством слова Гитлер и Геббельс создали для немца новый мир, мир мифологической реальности и мечты. Особо преуспел Геббельс — мастер построения речей, нутром чувствующий слово и фразу. Виктор Клемперер, профессор-филолог, изгнанный в 1935 году из Мюнхенского университета из-за еврейских корней и выживший в гитлеровской Германии, в своей известной послевоенной книге «Язык «третьего рейха» раскрыл тайну технологии Геббельса в создании словесного мира: «Нет, подлинное достижение (и в этом Геббельс — непревзойденный мастер) состоит в беззастенчивом смешении разнородных стилевых элементов — впрочем, слово «смешение» не вполне подходит, — в самых резких антитетических скачках от ученого к пролетарскому, от трезвого к проповедническому, от холодной рациональности к трогательности скупых мужских слез, от простоты Фонтане, от берлинского нахальства к пафосу богоборца и пророка. Это действует физически так же эффективно, как на кожу — контрастный душ; слушатель с его чувствами (а публика у Геббельса — это всегда слушатели, даже если она читает газетные статьи «доктора» ), — слушатель не может прийти в равновесие, он постоянно то притягивается, то отталкивается, притягивается и отталкивается, и у критического рассудка не остается времени, чтобы сказать свое слово»20. Дополняя Клемперера: к Геббельсу — мастеру слова добавлялся Геббельс-актер. Драматический, игравший на пределе. Он сочинял вдохновенно, сочинял так, что искренне верил себе. Порой в моменты экстаза в его черных глазах появлялся ужас. Это было состояние фанатичной растворенности в идее, состояние отрешенности, идеологического шаманства на грани иррационального. Здесь уже правило бессознательное.
Но в организационных делах ум его был прагматичен, указания конкретны и тверды. Вот их характерный стиль: «Ораторы, разъезжающие по стране, должны выступать чаще, должны говорить резче, должны обещать больше, должны изображать окончательную победу делом ближайшего будущего»21. Это установки своим кадрам после катастрофы вермахта под Сталинградом.
Он, пожалуй, первым понял, чем может стать радио для слова. И добился того, что почти в каждой семье появился дешевый «народный» радиоприемник марки «Дойчер кляйн». С начала войны немцы с интересом слушали радио. Потом, когда военная кампания приняла затяжной характер, а пропагандисты Геббельса больше уповали на комментарии, чем на информацию, слушатели начали «ловить» зарубежные передачи. По данным СД, к 1942 году прослушивание вражеского радио в Германии приблизилось к критическому потолку. Дальновидный Гитлер предвидел такую ситуацию еще до войны и советовал Геббельсу добиться выпуска радиоприемников с фиксированной настройкой, избавляющей немцев от иностранных голосов. Геббельс то ли не сумел организовать такое производство, то ли не придал значения словам фюрера, но эфир остался открытым для жителей рейха. Гитлер тогда сильно обиделся на своего министра пропаганды. Это действительно был ляп, так несвойственный Геббельсу. И он решил исправить дело указом о чрезвычайных мерах, которым запрещалось общение с иностранным радио, а виновных ждало наказание — желающие дать показания на соседей не убывали. Но как опытный и талантливый пропагандист Геббельс понимал, что запретами от приемника не отлучишь. Надо менять содержание своих передач. Это, конечно, было нелегко, когда армия в России терпела поражение. Но его люди нашли верный тон — тон сопереживания, сопричастности со сражающимися солдатами. И немцы снова повернулись к своему радио. По предложению Геббельса по всей стране возникли клубы радиослушателей, которые формировали интерес к радио, рекламировали радиопередачи, способствовали обсуждению их.
В 30-х годах в Германии родилось телевидение. Геббельс сориентировал его на групповые просмотры, и первая ведущая германского ТВ, миловидная Ильза Вернер, пришлась по душе немецкому обывателю.
Радио, пресса и документальное кино, по замыслу Геббельса, стали ударным кулаком пропаганды. B 1940 году в Германии выходило примерно 2300 газет и 18 тысяч журналов22. Руководство ими было жестким. Дважды в день в министерстве проводились инструктажи для представителей всех берлинских и крупнейших провинциальных газет. В редакции постоянно шли циркуляры. Управление прессой было отлажено так, что отпала необходимость в цензуре. Но эта подконтрольная пресса обеспечивала все разнообразие вкусов. Геббельс считал, что каждый должен найти себе издание по интересам и пристрастиям: любители эротики и порнографии имели свои журналы, образованная публика издания типа еженедельника «Дас райх», приверженцы культуры и искусства газету «Франкфуртер цайтунг», оголтелые антисемиты — журнал «Дер штюрмер».
Когда Геббельс читал сводки службы безопасности о слухах, ходящих в Берлине и германских землях, он отмечал: «Работает контора Шварц Ван Берка». Ван Берк был известным нацистским публицистом. Его-то и сделали руководителем агентства по распространению слухов. «Пропаганда шепотом» еще одна геббельсовская затея в тотальной пропагандистской системе рейха.
В пропагандистских объятиях был и вермахт. В составе корпусов и армий действовали так называемые роты пропаганды. Они вели агитацию среди своих солдат, но, кроме того, занимались и психологической обработкой войск и населения противника. В 1943 году на основе этих подразделений были созданы войска пропаганды — около 15 тысяч человек. Именно они обеспечили успех выпускам «Дойчевохеншау» — немецкой еженедельной кинохроники. Даже в марте 1945 года кинооператоры рот пропаганды присылали в Берлин по 20 тысяч метров отснятой пленки23.