Ну что тут скажешь? Не хуже, чем я ожидал, но и не лучше. Особенно красноречив почерк автора: буквы пляшут вразнобой и сильно кренятся влево — плохой знак. Мать явно не в духе. И я был бы не лучше, проведи я самую тёмную неделю года на убогом острове в компании Хьелля Турлайфа. Последний его визит запомнился мне тем, что он украл мой видеомагнитофон. Когда мы с Катрине стали жить вместе, я отказал ему в посещениях. По правде сказать, я просто боялся, что он — помимо прочего — может переширяться дури прямо у нас в клозете. Меня не часто заносит в места сборищ наркоманов, но когда это случается, я гляжу в оба, чтоб только не столкнуться с ним. Особенно если я с Катрине. Она обходится смутными намёками на наличие у меня брата. Как-то я упомянул мельком, что он работает на нефтяной платформе в Норвежском море, так и то она сморщила нос довольно-таки неприятно.
Мать и Катрине общались дважды, светски коротко. В первый раз место встречи: итальянский ресторан на Стургатен, неудачно выбрала не разбирающаяся в таких вещах мать. Катрине чувствовала себя не в своей тарелке. Однако ворковали они, когда дело дошло до беседы, вполне терпимо. Во всяком случае, в следующем письме мать написала, что Катрине произвела на неё сильнейшее впечатление и что мы удачная пара. Но чего никак нельзя допустить, так это даже наикратчайшего проживания матушки под нашей крышей. Тогда вскроется всё, это выше моих сил и нервов.
Я ненавижу думать подобное, но иметь таких кровных родственников всё равно что жить под дамокловым мечом мучительного неизлечимого недуга, пожирающего семью. Который неровен час настигнет и меня.
Спасибо, меня ждёт работа. На время чтения письма я изменял ей, но теперь отдаюсь с новой страстью. Не проходит и четверти часа, как я начисто забываю о письме.
Есть такая комбинация звуков, от которой у меня бегут мурашки по спине в строго медицинском смысле слова, — китч. Он же «кич», как пишет наша дислексичная пресса. В основе китча лежит идея (возможно, правильнее сказать «девиз» или «слоган», в терминологии я вечно путаюсь), что человеку надлежит взирать на окружающую среду как бы с иронией. Предметы, уродливость и аляповатость которых нам с вами абсолютно очевидна, но которые у людей предыдущих генераций вызывали всхлипы восхищения, переживают, как утверждают теоретики, культурную реинкарнацию. Вроде бы мы с вами своим несерьёзным, целиком навязанным эпохой и культурным контекстом отношением и нежеланием воспринимать вещь в исконном значении превращаем её в декоративный и многозначнейший символ. Теоретически. А практически это как жить в дурацком анекдоте.
Ибо, во-первых, это несусветно литературный взгляд на предметную среду и декоративность. Он как минимум предполагает, что всякий человек обязательно «прочтёт» объект «реинкарнированным» образом, но когда эта аксиома не работает и вещь воспринимается непосредственно, то оказывается безвкусной и нелепой, чего у неё, разумеется, и не отнять. Под знаком такого литературного, «постмодернистского» восприятия культурных сигналов прошли все восьмидесятые годы. Конечно, те же упрёки можно бросить англо-американскому поп-арту, но немаловажное отличие состоит в том, что здесь — возьмём хотя бы комиксы и скульптуры Роя Лихтенштейна, паразитирующего на формах и ценностях поп-культуры, — художник сам наполняет объект новым содержанием. Этот творческий процесс весьма разительно отличается от ситуации, когда обыватель в порядке «ироничности» уснащает дом слониками, обложками старых комиксов и рекламными плакатами с блошиного рынка.
Во-вторых, любовь к китчу сплошь и рядом порождена отсутствием у некоего лица собственно вкуса. Или таких его задатков, которые могли бы развиться во вкус при счастливом стечении обстоятельств. Китч этот изъян камуфлирует. Маскирует неразвитое эстетическое чувство хозяина патиной пошловатого стёба. Неаппетитным плодом такого союза становится интерьер, где каждая вещь назойливо требует: «Ну-ка, пойми меня! А истолковать?» И отдохнуть истомлённому этим бесконечным визуальным ребусом глазу не на чем.
Да, среди китча есть милые вещицы с положительной энергетикой. Например, по какой-то причине у меня всегда вызывают прилив оптимизма фигурки Микки-Мауса. Тем более сильный, чем они уродливее. Опять-таки есть и легитимная разновидность китча. Те же деревянные африканские фигурки (часто, по иронии судьбы, слоники!) или музыкальные инструменты. Они не привязаны, как просто китч, к какому-то десятилетию с его обязательным списком поп-культурных аллюзий и просто загадочны. В них пульсирует чудо. Для которого у японцев, в отличие от европейцев, есть специальное слово — «ваби», буквально означающее «обнажённая мистерия вещи». И то, что в области портрета кубизм и сходные с ним школы вдохновлялись африканскими масками и фигурками, объяснимо на все сто. Я всегда призываю своих клиентов не выбрасывать такие безделушки, а сохранить или даже купить и найти им правильное место в квартире.
Но иногда дело оборачивается трагедией — если человек превратно истолковывает предмет, записывает его в китч и помещает среди «сходного» добра. У меня сердце кровью обливается, когда я вижу стулья Арне Якобсена или Ээро Сааринена в гуще вычурных ламп, претенциозного хлама и неких красот, обтянутых розовым плюшем. Кто позволил потребителю взять произведение искусства, которому жить ещё века, опошлить его, выхолостить и приклепать к некой эпохе, из которой оно выросло ещё при рождении? Не говоря уже о том, что и Якобсен, и Сааринен создали свои лучшие вещи не в шестидесятые-семидесятые, а гораздо раньше. Знаменитый стул Якобсена «Яйцо», изображение которого украшает бесчисленные обложки пластинок и поп-записей, был нарисован в 1957 году, к открытию отеля «SAS» в Копенгагене. (К несказанной своей радости я обнаружил, что во время последнего ремонта гостиницы и «Яйцо», и многие другие гениальные шедевры Якобсена заняли свои, мастером предназначенные места. Датчане единственные способны на такое.) Только в 1957 году это творение и могло шокировать своей новизной, по контрасту с царившими повсеместно прямыми неброскими линиями и засильем тика. Когда «Яйцо» втискивают в помещение, забитое округлыми декадентскими фасадами и глянцевым пластиком, это всё равно что... жемчужина в навозной жиже проживающей здесь свиньи.
У меня бывали клиенты, страсть которых к китчу проявлялась ещё на ранней стадии строительства. Хотя это всегда тяжело, но обычно постепенно мне удаётся направить их мысли в более конструктивное русло. Или китч оказывается им не по карману. Характерно, что второе случается гораздо чаще.
С того самого дня, как я решился на новую «ауди», эта мысль завладела мной полностью. Помню, ещё в детстве в журналах с цветными вкладками встречались картинки «машины будущего». А дома у нас со времён до моего рождения завалялась пачка научных журналов, выстроивших передо мной историю представлений людей о том, как будут выглядеть автомобили когда-нибудь, особенно в далёкий и магический момент смены тысячелетий.
Поразительно, но прогнозы сбылись один в один.
Оторопь берёт, когда видишь, что машины и впрямь стали такими.
Этот казус можно объяснять двояко. Первая теория попахивает паранойей и предполагает, что машину в её нынешнем виде создали в шестидесятые годы, а потом сорок лет шаг за шагом вели нас к её реальному воплощению. Вели вдумчиво и неспешно, дабы автоиндустрия успела состричь с нас всё, что причитается, до последнего гроша.
Вторая теория, более человечная, говорит о том, что существует объективно идеальный автомобиль, и по мере своего развития автомобилестроение приближается к этому эталону. Например, каплевидная форма машины обусловлена законами аэродинамики. Конечно, развитие шло не по прямой, случались серьёзные отступления от генеральной линии, все эти невообразимые шедевры «ар деко» тридцатых, безудержный постмодернизм пятидесятых, кубистский формализм семидесятых. За назойливо разрекламированным блеском этих «отступлений» трудно увидеть единство замысла, глаз слепит яркий визуальный мусор: пятидесятые — это эстетика американского баблгама, семидесятые — брутальная архитектоника. Но идеальный автомобиль знай выписывает свою предрешённую логикой кривую, которая нет да и мельком проявит себя чем-нибудь завораживающим: «Ситроен-DS», «Порше-911», «Ягуар-Е», есть и ещё пара-тройка.
