Королёвские, а особенно Громовы — отличались от рогожских своих единоверцев, а еще более от старообрядцев провинциальных некоторою долей образования и внешними формами светскости. Около 1830 года у Королёвских уже не замечалось той замкнутости, какая и доныне еще существует в некоторых домах Таганки, Покровского, Немецкого рынка и Замоскворечья. В ту пору рогожцы жили еще по образцу «Домостроя», мать Пульхерия еще проповедовала о «несообщении со еретики», а попы налагали тяжелые епитимии за светские удовольствия.[392] Лишь немногие московские старообрядцы осмеливались, не слушаясь рогожских проповедей и не боясь епитимий, выезжать в щегольских колясках под Новинское и в Сокольники, и там, в строгом молчании, созерцать шумную суету мира сего. В Петербурге было не то. Еще до 1812 года там поселился владелец несметных богатств, старообрядец, живший открыто и роскошно, Злобин. Он первый подал столичным раскольникам пример соглашения религиозных уставов древлего благочестия с условиями быта образованного общества. Украшая свою родину (город Вольск) красивыми постройками, строя там богатую часовню, Злобин задавал в Петербурге такие пиры для знатнейших людей того времени, что после о них недели по две говорило все высшее петербургское общество. В то время как супруга его снабжала свою Вольскую часовню древними драгоценными утварями и приобретала плащаницу, будто бы вышитую еще до первого вселенского собора,[393] Злобин устраивал в окрестностях Петербурга праздники с музыкой, фейерверками и роскошными ужинами, на которые собиралась вся столичная знать. В то время, как Пелагея Михайловна командовала Иргизом, собственноручно сдирала с недостойных, по ее мнению, попов ризы и за разные провинности собственноручно таскала их за волосы, сожитель ее играл в карты с министрами,[394] бывал на раутах и балах великосветского общества, водился с иностранцами, покупал дорогие картины и статуи, о чем без ужаса не могли вспомнить иргизские фанатики. К довершению их ужаса, единственный сын Злобина женился на англичанке… Разорение Злобина и быстрый переход его от несметного богатства к нищенству жившие по захолустьям фанатики объясняли карой господней за отступление от старых обычаев, но это не остановило членов Королёвской общины в посильном подражании житью-бытью знаменитого Вольского старообрядца… В тридцатых годах поселились в Петербурге екатеринбургские миллионеры-старообрядцы, Зотов и зять его Харитонов.[395] Они не водили, правда, подобно Злобину, хлеба-соли с лицами, стоявшими во главе центральной администрации, но все-таки жили открыто, находились в близком знакомстве с влиятельными людьми коммерческого мира и второстепенными лицами петербургской бюрократии. Земляки Злобина — Вольские купцы Сапожниковы, имевшие в руках своих обширные рыбные ловли на низовьях Волги, земляки Зотова — Расторгуевы, владельцы горных заводов в Пермской губернии, проживая в Петербурге, вели такую же открытую, светскую жизнь. Громовы, достигнув богатства, вошли в ту же колею. Они не чуждались общественной жизни и ее удовольствий, роскошно отделанный дом свой наполнили редкими картинами и другими произведениями искусства, устроили едва ли не первую теперь в Петербурге оранжерею, давали блестящие пиры, выезжали на балы, в театры, концерты, воспитывали детей по-европейски, жертвовали деньги на разные благотворительные учреждения, завели образцовый детский приют в Петербурге. Но это не мешало им оставаться ревностными старообрядцами и даже стать во главе задуманного на Иргизе и одобренного на Рогожском кладбище смелого предприятия. После Громовых самыми влиятельными людьми в Королёвском обществе были купцы Дрябины и упомянутый уже Григорий Дмитриевич Дмитриев, он же и Боровков. Никита Васильевич Дрябин находился в родстве с Громовыми. Его жена, по имени Анна, приятельница Елены Ивановны Громовой, не уступала этой «госпоже дому Израилева» ни в преданности расколу, ни в усердии к монастырям и скитам, ни в странноприимстве келейных матерей, приезжающих в Петербург за сборами с Иргиза, Керженца и слобод Стародубья. Григорий Дмитриевич Дмитриев, он же и Боровков, известный в сектаторской переписке под именем Каретника, друг Федула Громова,[396] бывший вместе с ним долгое время попечителем Королёвской моленной, вел деятельную переписку с иногородними старообрядцами по делам веры и пользовался повсюду огромным почетом. Его дом был одним из главнейших приютов для приезжавших в Петербург по своим делам старообрядцев; через Григорья Дмитриевича велись сверх того дела торговые, комиссионные и транспортные петербургских старообрядцев с приволжскими и околомосковскими их единоверцами.
Кроме названных членов Королёвской общины, особенной ревностью к старообрядству отличались в Петербурге купцы Скрябины, Фалины и Зиновьевские. Но гораздо важнее их были люди молодые, не видные по своему положению, не обладавшие богатствами, не известные знатным людям и не выходившие из своего замкнутого круга в суету жизни общественной. Отличаясь редкими природными дарованиями, огромной начитанностью и деятельной энергией, не знавшею никаких препон и противодействий, эти молодые люди возвышались над единоверными богачами и незаметно для них самих обратили их в послушные свои орудия. То были крестьяне, мещане и ямщики, жившие на «Графской бирже» в качестве громовских приказчиков и при Королёвской моленной в качестве дьячков и уставщиков. Из этой среды вышли люди, удивившие всех необычайными своими похождениями. С редким самоотвержением проникли они в отдаленные страны Востока, отыскивая небывалых старообрядских архиереев; ни болезни, ни морские бури, ни разбои полудиких жителей азиатской Турции не могли остановить их; они в Константинополе вступили в непосредственные связи с агентами Чарторыйского; они, при пособии иезуитов, проникли в блистательные салоны Вены, в приемную эрцгерцога Людвига и на аудиенцию самого императора Фердинанда; они ораторствовали на революционном сейме в Праге чешской; они написали старообрядческое богословие для представления императору Фердинанду; они устроили в пределах Буковины раскольническую иерархию с босносараевским митрополитом во главе; они на некоторое время сделались руководителями миллионов старообрядцев, обитающих в России, Австрии, Турции, Малой Азии, Египте и других отдаленных странах. Из молодых людей, живших в тридцатых годах у Громовых, особенно замечательны были братья Великодворские. Вот что мы знаем об этом семействе. По старой новгородской дороге, по которой лет сорок тому назад устроено петербургское шоссе, рядом с городом Валдаем, длинною улицей протянулся древний ям Зимогорье, известный еще во времена борьбы Москвы с Новгородом. Все зимогорские жители приписаны были к яму и по всей России известны под именем «валдайских ямщиков», хотя и не все занимались прадедовским промыслом ямской гоньбы. Таков был и ямщик Василий Великодворский, записной старообрядец. Он не гонял почты, а содержал постоялый двор, в котором обыкновенно останавливались его единоверцы, ездившие в Петербург из разных губерний по торговым и другим делам. Постоялый двор не принес богатства Великодворскому, обремененному многочисленным семейством, зато доставил ему и детям его знакомство и даже дружеские связи с сильными людьми в старообрядстве. У него было шесть сыновей: знаменитый впоследствии Петр (Павел Белокриницкий), Алексей, два Василия, два Федора и дочь Наталья. Дети Великодворского одарены были редкими способностями, особенно двое старших. Научившись читать еще в малолетстве, с юных лет они пристрастились к чтению старопечатных и старописьменных книг, которыми снабжал их Корытов, зажиточный купец города Валдая и попечитель тамошней старообрядской моленной. вернуться[Мы имеем под руками список епитимий, наложенных беспоповскими наставниками Преображенского кладбища в начале сороковых годов на более значительных членов-прихожан Федосеевского Преображенского кладбища и Покровской моленной поженившихся. Сотнями и тысячами поклонов они должны были заглаживать посещение клубов, собраний, театра и маскарадов, ношение модного платья, курение сигар; а одна молодая женщина, принадлежавшая к богатому дому, за верховую езду должна была долгое время очищать себя земными поклонами. Вот извлечение из «Обличения грехов», составленного отцами Преображенского кладбища в 1846 г.: «Евстафий Петрович Б-н и жена его Александра Сидоровна принадлежат к Покровской моленной поженившихся. Уличения согрешений: езда верхом на седлах немецких, сидение Александры Сидоровны на лошади боком с сигарой, в мужской шляпе, в платье с сатанинским хвостом (амазонка). Езда обоих супругов на конныя ристалища в сопровождении наемнаго наставника конной езды, гаерски одетаго (берейтор). Иродиадина пляска обоих на сборищах (на балах и вечерах), соблазнительный покрой одежды мужа и жены, употребление мясной пищи по постам, питие кофею даже с молоком, ядение травы салата. Иван Федорович Г-в и жена его Марья Павловна, по Покровской моленной, оба уличаются в том же, в чем и предыдущие, только хотя Марья Павловна не ездит верхом, зато излишне предается театральным зрелищам и Иродиадиной пляске, порочит взор свой конскими ристалищами. Е. Ф. Г., по Покровской моленной, обличается в сожитии с иноплеменной иноверкой из Польши. Прокопий Филиппович К-в и жена его Анна Павловна, по Покровской моленной, обличаются, как и Б-ны. Павел Назарович Р-н, по Федосеевскому согласию, ради антихристовых наград вдался в разныя непотребства, участвует в сонмищах антихристовых, клубами называемых, играет в карты, нумерныя зерна (лото), посещает беги, — курит сигары. Иван Васильевич С-в, по Федосеевскому согласию, — курит сигары. Брат его, Иван же Васильевич С-в, по Федосеевскому согласию, предался изучению черной магии, разгневал демонов до того, что они на нем разорвали рубашку: молитвами наставников Василия Тимофеевича и Андрея Ефимовича хотя и отчитан, но еще бес, в нем пребывающий, водит часто его в театр. Семен (жена его Анна Кондратьевна) и Емельян И-вы, по Федосеевскому согласию, обличаются в езде верхом на иноземных седлах, в одеяниях соблазнительных, Анна Кондратьевна в стягивании тела своего ради потехи демонской (корсет, надеваемый на балы), в ношении даже в самой молельне иноземных перчаток из собачьей шкуры, осквернении через это самаго молитвеннаго храма. Ерофей Афанасьевич К-в, по Покровской моленной, обличается в ристании на бегу и в человекоугодии в этом мастерстве. Иван и Павел Васильевичи О-вы, по Федосеевскому согласию, в курении сигар. Афиноген Н-в, Николай Н-в и Ефим Федорович Г-в, все трое по Покровской моленной, обличены в курении сигар, питье кофе, ядении мяса по постам. Книжные Преображенского кладбища. Кузьма В-в и Петр В-в сами сознались, что при питии водки демон понуждает их курить сигары в сарае, где покойников ставят» (рукопись, мне принадлежащая). Те же грехи наказывались строгими епитимиями и на Рогожском кладбище. Относительно костюма на Рогожском было гораздо строже, чем на Преображенском. На последнем давно уже можно было видеть среди молящихся одетых в модные сюртуки, а женщин в шляпках. На Рогожском этого до сего времени не допускается. Мужчины должны ходить в часовню не иначе, как в кафтане старого покроя, а женщины в сарафанах, с головами, покрытыми платками в роспуск. После 1812 года Мошанские первые, а за ними и немногие другие — стали ездить на гулянья под Новинское и в Сокольники и за то считались людьми погибшими, особенно во мнении провинциальных старообрядцев. В «Повести о том, что сделали Рогожскаго кладбища попечители в 1816 г.», находятся следующие обличения москвичей дьяконовца города Орла, Тужилина: Если тех почтенных особ поколебались сердца, То немаловажная есть потеря любимаго ими образца; Во многие праздники, торжества — Представляет гульбища и комедии Москва, Ваши богачи почитают за должность Хранить узаконенную вами осторожность, В означенную вами церковь (не перемазанскую) ходить почитают за великую причину. А если пропустят позорище, оскорбляются, не видевши того чину. В Петербурге было не то: там, еще с первых годов царствования императора Александра I, богатые раскольники, усвоив светскую жизнь, пользовались общественными увеселениями и т. д.] вернутьсяПлащаница (за дорогую цену купленная в Киеве) бархатная, вышитая шелками и золотом, будто бы устроенная еще до первого Никейского собора константинопольским патриархом С. Митрофаном, имеет греческую надпись. Она теперь в Вольской единоверческой церкви, в которую обращена Злобинская часовня. Н. И. Костомаров осматривал эту плащаницу в 1850 году и нашел, что она вовсе не так древняя, что в вышитой надписи вовсе нет упоминания, что Митрофан, устроивший плащаницу, был царьградский патриарх, и в ней даже нет слова «патриарх», а вместо его стоит γρηάρχοσ (начальник старцев) («Саратовские Губернские Ведомости» 1857 г., № 19). вернутьсяОднажды на вечере у одного знатного лица Злобин играл в карты, к нему подошел обер-полицеймейстер и сказал: «Василий Алексеич, у вас в доме пожар». Злобин совершенно спокойно отвечал: «На пожаре должно быть вам, а не мне», и продолжал игру. Дом сгорел и в нем векселя и другие документы. Это пошатнуло благосостояние богача, а рискованные и неудачные предприятия по поставкам во время отечественной войны совсем доконали его. Миллионер стал нищим. Перед смертью он обратился в единоверие («Саратовские Губернские Ведомости» 1875 г., статья о городе Вольске). вернутьсяВ начале царствования императора Николая были обнаружены злоупотребления (не сектаторские) на принадлежавших им горных заводах в Пермской губернии. Тесть и зять были высланы оттуда, и первый некоторое время жил в Кексгольме под надзором полиции. Впоследствии им дозволено было жить в Петербурге. На похоронах Зотова (в начале сороковых годов) на улицах столицы, среди мундиров и лент, явился беглый поп Кирилл в полном облачении. Это послужило поводом к делу о Королёвской моленной. Около того же времени в Королёвском доме случился пожар, которому не дали распространиться, но все же он повредил моленную. Вопреки закону, неправильно опираясь на резолюцию Александра I, раскольники приступили к поправкам. Возникло и об этом дело. По рассмотрении его было найдено, что «купленный раскольниками для моленной, в 1824 году, от купца Королева дом не может оставаться в их владении, потому что раскольнические общества правительством не признаются, а следовательно и не имеют права приобретать и владеть имуществами, так как в 442 ст. Своде Гражд. Законов (изд. 1842 г.) постановлено, что владение вообще признается незаконным, когда владелец, по званию своему, не имеет права владеть приобретенным имуществом. Равным образом и существование в помянутом доме моленной на будущее время не может быть допущено, по той причине, что оный должен перейти в частные руки, и что от бывшего в том доме пожара моленная требует исправления, а 62 статьею Свода устав. о предупрежд. и пресеч. преступ. воспрещено как построение вновь раскольнических моленных и молитвенных домов, так и переделка и возобновление прежних ни по какому случаю. При таких обстоятельствах комитет о раскольниках принял во внимание, с одной стороны, что раскольники за купленный ими от купца Королева дом, как значится в неправильно совершенной и засвидетельствованной петербургскими присутственными местами купчей крепости, заплатили 40.000 рублей ассигнациями, почему в отношении денежной суммы неудобно было бы нарушить право собственности, а с другой, что 1077 и 1078 статьями Свода законов гражданских, лицам, получающим такие имущества, которыми они владеть по закону права не имеют, предоставляется шестимесячный срок на продажу их. Вследствие этого комитет полагал: предоставить министру внутренних дел сообщить петербургскому генерал-губернатору следующее распоряжение, для исполнения существующих постановлений: 1) Объявить управляющим означенным домом купцам Громову и Дмитриеву, что, за силою приведенных выше узаконений, они должны немедленно находящуюся в том доме моленную обратить в жилые покои я затем самый дом продать частному лицу в шестимесячный срок, совершив купчую крепость от своего имени, не упоминая в актах и объявлениях о так называемом их «старообрядческом обществе». 2) Полиции неослабно смотреть, чтобы вместо сей моленной не было раскольниками учреждено другой, а потому доставить заключение о находящихся в помянутой моленной предметах богослужения, которые не могут считаться частною собственностью, а составляют принадлежность церквей». Марта 21-го 1844 года император Николай изволил рассматривать этот журнал. См. «Собрание постановлений по части раскола». Спб. 1858 г., стр. 440–442. Несмотря на 2-й пункт постановления, тотчас по упразднении Королёвской моленной возникло в Петербурге несколько тайных, главнейшая у Дмитриева. вернуться«Письмо Фед. Вас. Великодворского из Петербурга в Белую-Криницу к Геронтию» без означения года (вероятно, в 1841). В доме Дмитриева, на Невском проспекте, против съезжего дома Каретной части, по закрытии Королёвской моленной, существовала тайная старообрядческая моленная. |
