Но он смеялся, произнося эту угрозу.

– Туда! Сюда! – покрикивал он звучным голосом, медленно расхаживая взад и вперед по грязной дороге, посасывая свою короткую трубку и посмеиваясь про себя. Нежное лицо его было поднято вверх, дождевые капли падали на глаза и на свежие, румяные щеки.

Потом, когда телега была уже почти разгружена, он углубился на несколько шагов в лес и показал на несколько белых, вбитых в землю кольев.

– Здесь, где колья, должен стоять сарай номер один! – крикнул он. – Сначала кустарник долой, потом деревья. Лопат сюда, топоров!

Он вдруг взглянул Георгу в лицо.

– Руководите рубкой! – сказал он ему. – Материал для сарая может прибыть каждую минуту, и к ночи в нем устроимся. – Затем он объявил во всеуслышанье: – Сегодня мы в деревню уже не вернемся! Веселее, ребята! Работайте, чтобы иметь на ночь кров.

– Кров на ночь? Как он это представлял себе?

Потом Леман вышел опять на дорогу и принялся расхаживать взад и вперед на пространстве двадцати шагов и курить. Изредка лишь присаживался он на камень набить трубку. Защемив ее меж колен, он забивал табак большим пальцем, потом зажимал так же спичечный коробок и, чиркнув спичкой, раскуривал трубку. А Мориц уже подошел с топором. Он засучил рукава шерстяной куртки и вызывающе оглядел сосну. Мускулы вздулись у него на шее, и он ударил по стволу с такой силой, что щепки полетели.

– Какой тут будет сарай? – спросил кривоногий человек с густыми усами, бывший слесарь, и недоумевающе поглядел на Георга.

– Работай, не разговаривай! – ответил ему Мориц вместо Георга. – Нечего тебе соваться в то, что тебя не касается!

Дрожа от слабости и посинев от холода, руководил Георг работой и сам взялся за топор.

По вбитым в землю кольям видно было, что этот сарай рассчитан на длину примерно в двадцать шагов и на ширину – в десять. В нескольких шагах от него размечен был второй сарай, приблизительно втрое большей площади, а еще немного дальше – третий, тех же размеров.

– Что здесь затевается? – не унимался маленький кривоногий слесарь.

– Очевидно, рубка леса! – ответил Георг.

Слесарь с отчаянием на лице поднял глаза к вершинам высоких сосен и покачал головой.

Между тем телегу выгрузили всю, и Леман приказал крестьянину сейчас же послать кого-нибудь в депо и передать, что он, Леман, проклянет все общество, – при этом однорукий не сердился, а очень мило улыбался, – если оттуда немедленно не пришлют автомобилей с материалом для сарая. Они, мол, сидят здесь под дождем.

– Велосипедисты мне нужны, рассыльные! И чтоб их черт побрал, если материал не прибудет сегодня же! А сам ты, – сказал он крестьянину, – как можно скорее доставь сюда продовольствие. Моим людям надо есть. Ну, приятель, живее гони своего скакуна!

Мориц толкнул Георга в бок.

– Говорил же я тебе! – сказал он. – Это настоящие эксплуататоры. Ты только послушай, как этот маленький поручик командует. Невесело нам тут будет.

Мясник работал так, что по его широкому добродушному лицу катился пот. После нескольких месяцев праздности он опьянялся работой.

Некоторое время светло-серое пятно над мрачными вершинами деревьев становилось яснее, на нем уже появились отдельные яркие места, и Георг надеялся, что проглянет солнце. Но вот опять пошел дождь, не моросящий, как раньше, а падавший тонкими струйками. Вдруг завыл ветер, и посыпались град и снег. В один миг лес побелел. Плотник с лихорадочным взглядом, что безучастно сидел на ящике, сложив большие руки на коленях, задрожал в ознобе. Слышались брань и проклятия. Что за свинство, и какая дурацкая работа! Черт бы побрал этого Шелленберга и всю его банду!

Георг почувствовал, как все его тело покрывается слоем льда. Но мясник в шерстяной куртке только смеялся.

– Промокли немного. Постыдитесь, что же вы за мужчины после этого!

– А где нам спать этой ночью? На мокрой земле?

– Подлецы! Затащили нас в лес, чтобы мы тут околели!

– Ас едой как же будет?

Один юноша с гневным лицом отшвырнул от себя топор и плюнул.

– Не хочу я валять дурака! – крикнул он.

И ушел быстрой, раздраженной походкою. Скоро, он скрылся из виду.

– Пусть долговязый бежит обратно в Берлин! – крикнул Мориц. – Крестьяне натравят на него собак!

Тут на дороге из метели вынырнул Леман.

– Везут сарай! – громко крикнул он.

И в самом деле, на дороге, среди метелицы, показались два мощных грузовых автомобиля с балками и досками. На балках и досках стояли два лихих парня, полуголые, несмотря на стужу, атлетически сложенные, настоящие геркулесы. Эти лихие парни что-то кричали прежде еще, чем грузовики остановились, и, не теряя ни секунды, принялись сбрасывать балки и доски.

– Видите, вот у нас как работают! – сказал Леман с торжествующей улыбкой.

Балки и доски помечены были номерами и цветными значками; лихие парни руководили выгрузкой.

– Красные метки туда, а зеленые сюда! Они все время подгоняли работавших.

Несмотря на холодный ветер, у всех струился пот по лицу, и вот уже автомобили тронулись опять.

– Куда вы теперь?

– К Счастливому мосту.

– Подвигается там дело?

– Они хотят поставить дома еще до морозов.

«Поставить дома?» – какое странное выражение!

– Кланяйтесь заведующему.

Они исчезли. В тот же миг началась сборка сарая.

– Берегись! – кричал мясник, совсем как сторожа на станции кричат, когда подкатывает скорый поезд. На плече у него раскачивалась тяжелая балка, которую трудно было бы нести и вдвоем. Он поглядывал вправо и влево, ожидая восхищения со стороны зрителей.

Леман опять раскурил трубку и распоряжался толково и спокойно. Сарай был во всех подробностях подготовлен к сборке, нужно было только установить его.

И теперь вдруг работа пошла гладко. Исчезли безучастие и равнодушие. Все трудились усердно, потому что работа теперь имела смысл и цель. Надо было устроить себе на ночь кров.

Среди бригады находился старый каменщик, у которого согнулись ноги под бременем лет. Он был в сильном волнении, ходил в отчаянии от одного к другому и что-то толковал товарищам. Наконец, не выдержал и обратился к Леману. Тот выслушал его спокойно, не сводя взгляда с работавших.

– Фундаменты? – переспросил он. – Зачем же нам класть фундаменты, милый друг? Это ведь только временный сарай.

Даже бледный, рослый плотник не усидел на своем ящике. Он подполз ближе и присел на пень, чтобы хоть поглядеть на работу.

Желание принять участие в ней горело в его больных глазах. Наконец, он встал, чтобы взяться за дело.

– Бросьте! – крикнул Леман. – Выздоравливайте сперва! – А другим он кричал: – Через час стемнеет. Сколотите крышу! Несколько временных стен в защиту от ветра. Тут вот гвозди доски, топоры. А потом шабаш, довольно на сегодня. Разложите костер. Что вы за дурни! Здесь дров сколько угодно, а вы мерзнете.

Костер! Прекрасная мысль. Почему на нее никто не набрел раньше? Они смотрели друг на друга, озябнув и дрожа.

В один миг загорелся костер: опилки, сучья. Он ярко пылал во мраке, и едкий густой дым столбом поднимался к древесным вершинам.

– Эй, ты там, на ящике! – позвал кривоногий слесарь. – Поди сюда, грейся!

Теплота сушит мокрую одежду. Уже разглаживались бледные сердитые лица. Пылающие сучья проносились по воздуху, и горящие еловые ветки распространяли бодрящий, крепкий запах. Эта жизнь в лесу, несколько часов назад казавшаяся невозможной и вселявшая безнадежность во все души, теперь уже представлялась им более сносной и похожей на любопытное приключение.