— По-моему, товарищ генерал, это не тост, а критика сверху, — воспользовавшись небольшой паузой в этом тосте-разносе, заметил Никольский.

— Вот, опять дерзишь! — почему-то обрадовался Колесников.

— Это не дерзость, а критика снизу, — объяснил Никольский.

— Лишь бы укусить, лишь бы укусить! — опять возликовал генерал. — Ну, да черт с тобой. За такого, каков ты есть, за тебя, Сережа.

Выпили, закусили, чем Бог послал. Генерал помотал башкой, слегка задумавшись, взгляд его затуманился. Колесников понял: требуется лирическая пауза.

— Пацаны, а гитара у вас есть? — спросил он.

— Я сбегаю! — опередил всех Беляков.

— Сбегают, которые помоложе! — осадил его генерал.

— У меня ключи от шкафа! — на ходу извлекая из кармана связку ключей в кожаном футлярчике, пояснил Беляков и убежал — в полном смысле этого слова.

Генерал посмотрел на Котова, посмотрел на Никольского.

— Я очень на вас надеюсь, ребята. Старая школа есть старая школа, но наше время уже вовсю требует нового. Новых решений, новых подходов, новой методики, наконец. У вас свежие мозги, молодая энергия, хорошее нахальство. Действуйте, а я вас поддержу. Пора, давно пора…

Фразу не дал закончить быстроногий Беляков: он уже победно стоял в дверях с гитарой в руках.

Генерал попробовал струны, подтянул колки и запел с хрипотцой. Из Окуджавы:

Ах, какие замечательные ночи!

Только мама моя в грусти и тревоге:

Что же ты гуляешь, мой сыночек,

Одинокий, одинокий?

Из конца в конец апреля путь держу я.

Стали ночи и короче и теплее…

Гром среди ясного неба прервал песню — резкий пронзительный звонок телефона. Никольский нажал кнопку громкой связи:

— Я слушаю.

— Сергей Васильевич, убийство на Большой Бронной, в доме шестнадцать! — на весь кабинет грянул голос Паршикова.

— Готовь бригаду. Сейчас выезжаем, — ответил Никольский. И вдруг, вспомнив, допел за генерала:

Мама, мама, это я дежурю,

Я дежурный по апрелю.

Хорошо допел, музыкально.

Труп уже увезли. Следователь и Никольский сидели в низких креслах в новомодной, необъятных размеров кухне-столовой-гостиной. Такие помещения сооружают ныне бегущие впереди прогресса:

— Да вы и сами все прекрасно видите и ясно понимаете, Сергей Васильевич, — устало говорил немолодой следователь. — Ящики письменного стола, комодов, горок безжалостно вскрыты, маленький сейф открыт ключом из связки, которая, надо полагать, находилась в кармане убитого. В квартире нет ни денег, ни каких-либо ценностей и ценных вещей. А следы от них наличествуют. Вывод напрашивается только один: убийство с целью ограбления.

— Но ко всему этому убитый Андрианов был начальником службы безопасности крупнейшего концерна «Кибо» и полковником запаса КГБ… — то ли не соглашаясь, то ли просто размышляя, заметил Никольский.

— И начальников службы безопасности убивают с целью грабежа, — возразил следователь и добавил с улыбкой: — Если это богатые начальники. Наш — богатый.

— За ним числился служебный пистолет, — припомнил Сергей. — Где пистолет?

— Скорее всего, служебный пистолет в служебном сейфе, — предположил следователь.

— Или у убийцы, — предложил свой вариант Никольский.

— Тоже может быть, — согласился следователь. — Боже, как я устал! Если у вас ко мне нет вопросов, то я пойду.

— Счастливого пути, — пожелал Никольский. Следователь ушел. Сергей подождал, пока захлопнется за ним входная дверь, и позвал: — Лепилов!

— Случилось что, Сергей Васильевич? — обеспокоенно спросил Лепилов, появившийся в дверях спальни.

— Случилось. Следователь ушел. Что там у тебя?

Сергей давно усвоил несколько высокомерную начальственную манеру общения с подчиненными. Но они ему это прощали — за его справедливость, за его патологическую честность, за недюжинную оперативную смекалку да и за обычную смелость наконец.

— Спальня там… — Лепилов закатил глаза под потолок. — Не спальня даже, а мечта Дон-Жуана!..

— Впечатления потом, — перебил его Никольский. — Интересное что-нибудь есть?

— Два альбома фотографий, — Лепилов спустился с небес на землю. — Счастливое советское детство, боевая комсомольская юность, уверенная в себе зрелость. Но не это интересно, Сергей Васильевич. Интересно, что из последнего альбома исчезло несколько фотографий.

— А был ли мальчик? — засомневался Сергей. — Может, мальчика и не было?

— Был мальчик, — заверил Лепилов. — В пазах для вставки карточек — надрывы.

— Считаешь, что кто-то из своих его по-дружески замочил? — недоверчиво усмехнулся Никольский.

— Иначе быть не может! — заволновался Миша. — Дверь не взламывали, эксперт не обнаружил в замке следов отмычки, да и признаков борьбы никаких!

— Все-то тебе ясно, Лепилов, — Никольский протяжно зевнул, потянулся в кресле, покряхтел: — Башка раскалывается.

— Это после беляковских проводов пар выходит, — поставил диагноз Лепилов.

— Распустил я тебя, Михаил, — парировал Никольский. — Как там у ребят? Долго еще копаться будут?

— Да кончают уже! Отпечатков масса, вот они и зашились, — стал оправдывать коллег Миша.

— Климов, Вешняков! — крикнул Никольский. — Мы уходим, а вы, как закончите, квартиру закройте и опечатайте.

На лестничной площадке Лепилов глянул в сторону и сказал осуждающе:

— Мадам! Уже падают листья!

— Ты это кому? — удивился Никольский.

— Дамочке из соседней квартиры, которая нас через телекамеру наблюдает. Ужасно любопытная дамочка.

И точно, камера светилась огоньком включения.

— Мадам, — обратился к камере Никольский. — Вы любопытны, и мы любопытны. Сегодня некогда, но завтра мы обязательно удовлетворим взаимное любопытство…

…Тускло поблескивала огоньками глубокая московская ночь. Вышедшие из подъезда капитально и роскошно отремонтированного дома, Никольский и Лепилов слушали ночную Москву. Прошумел спешивший в парк троллейбус, трижды крикнула ворона, ни с того ни с сего в ближнем переулке прерывисто завыла, а потом еще и взвизгнула противоугонная система. Никольский глянул на часы и сказал Лепилову:

— Два пятьдесят три. Чего тебе через весь город тащиться? И часу дома не поспишь. Пойдем ко мне. Поднесу за безупречную службу.

А утром они вдвоем рассматривали замысловатое здание новейшей архитектуры, чей призматический угол черного стекла скромно украшала строгая вывеска «Концерн Кибо». Полюбовались и двинулись к дверям. Не двери — стеклянная стена раздвинулась перед ними, как только они ступили на так называемый «вечный» коврик на пороге.

— Вас ждут, Сергей Васильевич, — сообщил молодой человек в безукоризненном костюме. На Лепилова лакей даже не обратил внимания, развернулся и повел ментов в закоулок, где уединенно существовал персональный лифт. Втроем они вознеслись на четвертый этаж.

— Прошу сюда. — Молодой человек распахнул массивную дверь и остался в коридоре. Его миссия завершилась. Эстафету приняла дивная секретарша. Она приветливо вскочила и безудержно обрадовалась:

— Сергей Васильевич!

— И Михаил Александрович, — недобро присовокупил Никольский.

— И Михаил Александрович, — заспешила согласится секретарша. — Я сейчас же доложу!..

…Они сидели в роскошном кабинете Китаина и пили из роскошных чашечек роскошный кофе, принесенный роскошной секретаршей.

— Что он такое, Борис Николаевич? — спросил Никольский, продолжая недавно начатый разговор.

— Чем он таким был, — уточнил Китаин. — Он бывший чекист, и этим многое, если не все, сказано. Въедлив, пунктуален, дотошен, придирчив. Чтил табель о рангах, с подчиненными был ровен, но подчеркнуто отдален. Скрытность — вот, пожалуй, главная его черта. Даже не скрытность — полная закрытость. А в принципе замечательный был работник.

— Привычки, манера поведения, слабости, пороки? — Никольский ждал конкретики.