В своем кабинете Никольский проводил внеочередной начальственный разгон. Отдел в полном составе виновато слушал:

— И что же у вас в сейфах? Кастеты, выкидухи, газовые пистолеты! Вы что, пацаны? Вместе с делами вперемешку всякие «плейбои» валяются. А на стенах что? Голые бабы, Шварценеггеры, Ван Даммы. Беляков подал рапорт об уходе. Значит, жди проверки. Хорошо, если из округа, а то и из главка…

Открылась дверь, в кабинет вошел Котов и перебил Никольского.

— Здорово, сыщики! — затем обернулся к Сергею. — Не помешал?

— Помешал, — ответил тот. — Но я уже заканчиваю. Все ясно? Тогда действуйте. Через полчаса проверю. Все свободны.

Сыщики удалились. Котов устроился напротив Никольского и спросил:

— Знаешь, зачем я к тебе пришел?

— Конечно, знаю. Выпить! — немедленно отреагировал Сергей.

— Угадал. А по какому поводу? — прищурился Котов.

— Сейчас выясним. — Никольский прошел к двери, закрыл ее на ключ и направился к холодильнику.

Вскоре на письменном столе уже стояли бутылка «Смирновской», тарелка с салом, тарелка с нарезанной черняшкой, стаканы. Никольский разлил. Выпили. Помолчали.

— Я из МУРа ухожу, Сережа, — сказал Котов.

— Уходишь или уходят? — насторожился Никольский.

— Ухожу… — вздохнул Котов. — Плачу, но ухожу. Квартиру мне обещали. Мы ведь до сих пор втроем в однокомнатной маемся.

— Где же теперь квартиры дают? — поинтересовался Сергей.

— У вас, — не очень внятно пояснил Слава.

«У нас? — подумал Никольский. — Где это у нас? Неужели?..»

— Не понял я тебя что-то, Слав. Растолкуй убогому, — попросил Сергей.

Котов помялся немного, а затем рубанул с милицейской прямотой:

— Я вместо Белякова, Сережа!

«Значит, все я правильно понял, — мысленно похвалил себя Никольский. — Ну что ж… Это лучше, чем если бы прислали какого-нибудь „варяга“. Котов, по крайней мере, опер грамотный». А вслух сказал:

— Не знаю, Слава, радоваться за тебя или сочувствовать.

— Да я и сам не знаю, — махнул рукой Котов. — Наливай!

Они чокнулись.

…Никольский совершал обещанный обход. Ребята сориентировались быстро. В комнате Шевелева и Лепилова на стене вместо голой бабы была пришпилена кнопками репродукция серовского портрета артистки императорских театров Марии Ермоловой. Во второй вместо Ван Дамма — перовское «Чаепитие в Мытищах», в третьей — васнецовская «Аленушка».

Здесь уж Никольский сдержаться не мог, попытался догадаться:

— Вешняков, а у Климова что? «Три богатыря», наверное?

— Так точно! — радостно ответил Вешняков.

— Раритетную подшивку «Огонька» раскурочили, варвары!

Лебеди торжественно плавали по Патриаршим, Анюта откровенно любовалась ими, а Сергей исподтишка любовался самой девушкой. Хороша была зеленоглазка, чего уж там…

— Аркашка очень орал? — для порядка поинтересовался Никольский.

— Адам Андреевич не орет, он темпераментно огорчается, — поправила Анюта, но, подумав, сама себя опровергла. — Хотя, если по-честному, орал, конечно.

— А ведь мы с ним договорились, — укорил Сергей отсутствующего приятеля. — Все такой же Аркаша, не может без фейерверка.

— Он не вообще орал, а из-за меня, — пояснила девушка. — Во-первых, потому, что, как ему показалось, я бездарно изображала охрипшую. А во-вторых, в этом спектакле зритель ходит на меня.

— Ходит на меня?.. — Никольский бросил хитрый косой взгляд на Анюту. — Если не в переносном значении… то не совсем понятно.

— Вы язва, — констатировала Анюта, — а я зато — замечательная артистка.

— Не буду спорить, — поспешил согласиться Никольский.

Не поверила ему Анюта и высокомерно продолжила:

— И это я сегодня докажу.

— Буду только рад, — ответил Сергей сдержанно.

Сам он не спешил предсказывать успех сегодняшнего мероприятия: боялся сглазить. Ибо роль предстояла Анюте, может, и не столь уж трудная, но крайне опасная. Смертельно опасная…

— Мне переодеться надо и подгримироваться слегка, — сказала Анюта. — Где это можно сделать?

…В отделение проникли через черный ход. По лестнице поднялись на цыпочках. Никольский ключом открыл дверь своего кабинета.

Анюта критически оглядела помещение, кинула туго набитый пластиковый пакет на милицейский стол и требовательно спросила:

— А зеркало где?

Никольский порылся в ящике стола и достал складное зеркало (для бритья в кабинете в экстренных случаях).

— Не богато, — констатировала Анюта. — А теперь исчезните минут на десять.

Никольский ушел. Анюта села на его место, поставила перед собой зеркало, оценивающе рассмотрела свое изображение.

…Помаявшись в коридорах, Никольский посмотрел на свои наручные часы и негромко, вежливо постучал в дверь своего кабинета.

— Заходи! — разрешили ему из-за двери.

Никольский вошел.

Его встретило «небесное создание» в почти ничего не прикрывавшей мини-юбчонке, переливавшейся дешевым блеском, в черной трикотажной кофточке с вырезом до пупа и в замшевых сапогах чуть ли не до юбчонки. А между юбчонкой и сапогами вились немыслимые узоры малиновых колготок. И над всем этим пестрело яркой боевой раскраской личико юной дешевой проститутки.

— Как насчет познакомиться? — осведомился Никольский.

— Та ж, вы старый! — отмахнулась девушка, умело копируя украинский говор.

Никольский без слов протянул ей дешевого шика сумочку, в которую и положить-то особо ничего нельзя.

— Дарю. Но с условием никогда с ней не расставаться. С трепетным восторгом приняла подарок юная проститутка.

— Ой, спасибо ж вам, дядечку!

…Все так же сидела в открытом кафе солидная дама Люська Бык, аккуратно кофе пила, изящно покуривала. Правда, ее свита за соседним столиком увеличилась более чем вдвое: рядом с парнями устроились три девицы, безнадежно пытавшиеся казаться благопристойными.

Люська посмотрела на свои золотые часики и позвала:

— Денис!

Подошел дылда Денис.

— Я пойду агента с новенькой встречать, а ты тут посмотри, — распорядилась бандерша.

Люська спустилась к Петровке и остановилась на углу. И почти тотчас же рядом с ней остановилась кургузая «Ока». Распахнулась дверца, и на тротуар выпорхнула юная ночная бабочка, которая, радостно оглядевшись, объявила:

— Ось мы и приехалы!

— Откуда ты, шустрая такая? — спросила Люська. Бабочка подозрительно зыркнула на нее и ответила настороженно:

— Мы с Полтавы.

— Соотечественница, значит, — отметила Люська. — Устроим им карнавал с маскарадом, а, соотечественница?

— А ты веселая, Люська, — сказал Никольский. Он уже был рядом: лицо строгое, глаз взыскующий. — С чего бы это?

— Отыграться хочу, Сергей Васильевич, за все отыграться! — с какой-то бесшабашной отвагой отчаяния выдала Галина.

— Только не со мной играй, Люся! — предупредил Никольский с нажимом. — Что говорил тебе, хорошо помнишь?..

По лестнице грохотали кованые тяжелые башмаки. Здоровенные мужики в камуфляже после инструктажа бегом спускались в дежурку. Спустились компактной толпой и разом заполнили не предназначенное для таких сборищ помещение. Гремели, звенели, громко переговаривались.

— На улицу, на улицу, ребята! — не то приказал, не то попросил Паршиков. — Мне же работать, а вы тут такую тесноту устроили!

— В тесноте, да не в Бутырке, — мрачно высказался омоновский командир и спросил своих. — Готовы? По коням!

—

…Чуть в стороне от подъезда дома, в котором располагалось учреждение Константина Кузьмина, стоял светло-серый микроавтобус с зазывно яркой подписью через весь бок «Пицца на дом». Но пиццы внутри и не предполагалось: в салоне мерцали таинственные огни загадочной аппаратуры, щелкал тумблерами серьезный техник из охранного агентства, видеооператор-эксперт готовил камеру к съемке. Никольский, Климов и Шевелев, угнетенные сложностью и недоступностью технических манипуляций, скромно наблюдали за процессом в полном бездействии. До поры до времени.