Страна восстановила народное хозяйство (кстати, отменила хлебные карточки 16 декабря 1947 года – раньше всех европейских государств), создала атомное оружие и приступила к созданию ракетной техники. А с конца 1940-х годов стал неуклонно возрастать и жизненный уровень народа.
Опять-таки представляют интерес свидетельства бывшего переводчика Сталина Валентина Михайловича Бережкова. Кто ближе стоял к тем событиям?…
"…до 1940 года, ситуация (положение. – Ю.В.), по крайней мере в больших городах, пришла в норму. Так же было и в послевоенные годы, после того как в 1947 году объявили денежную реформу и отменили карточную систему. Только первую пару недель наблюдались очереди. После этого, благодаря постоянному притоку продуктов, ажиотаж исчез, и торговля пришла в норму. Крестьянам снова разрешили держать домашний скот и увеличили приусадебные участки.
В одной из бесед с Микояном я спросил, каким образом такой результат удалось достичь в 1935-м и 1947 годах? Он ведал тогда не только внешней, но и внутренней торговлей и хорошо знал, как это делалось.
– Прежде всего, – объяснил он, – путём строжайшей экономии и одновременного наращивания производства удалось накопить большие запасы продуктов и товаров народного потребления. Сталин лично следил за этим и строго наказывал нерадивых производственников. Провели огромную работу по доставке всего этого к местам назначения, оборудовали склады и холодильники, обеспечили транспорт для развоза по магазинам, особенно в пиковый первоначальный период, когда люди ещё не поверили в стабильность рынка. Заранее отремонтировали и красиво оформили магазины, мобилизовали продавцов на специальные курсы. И строго предупредили работников торговли, что за малейшее злоупотребление, сокрытие товара и спекуляцию те ответят головой. Пришлось нескольких нарушителей расстрелять. Но главное – не растягивать снабжение, не выдавать его по чайной ложке, а выбросить в один день во все промышленные центры. Только это могло дать нужный эффект.
Сейчас некоторые наши исследователи утверждают, что тогда снабжали только Москву и ещё два-три крупных города. Это неверно. Летом 1935 года мне пришлось с группами интуристов побывать во многих городах. Я специально (особо. – Ю.В.) заходил в магазины, смотрел, чем торгуют. Везде был хороший ассортимент (набор. – Ю.В.) продуктов и товаров. А главное – отсутствовали очереди и никто не приезжал в крупные города за продуктами.
Конечно, тогда были специфические (особые. – Ю.В.) условия. Был страх и были жестокие расправы с нарушителями правил торговли. Вероятно, принимались и меры по ограничению въезда посторонних в города. Но параллельно шло и улучшение положения в деревне. Разрешили иметь в личном хозяйстве крупный рогатый скот, поощряли работу на приусадебных участках. Да и колхозникам, не видящим иного выхода, находившимся в тисках железной дисциплины, пришлось работать на обобществленных полях лучше, чем раньше.
Если перечислить продукты, напитки и товары, которые в 1935-м и 1947-м годах появились в магазинах, то мой советский современник, пожалуй, не поверит. На деревянных кадках стояла чёрная и красная икра по вполне доступной цене. На прилавках лежали огромные туши лососины и сёмги, мясо самых различных сортов, окорока, поросята, колбасы, названия которых теперь никто не знает, сыры, фрукты, ягоды – всё это можно было купить без всякой очереди и в любом количестве. Даже на станциях метро стояли ларьки с колбасами, ветчиной, сырами, готовыми бутербродами и различной кулинарией. На больших противнях были разложены отбивные и антрекоты. А в деревнях в любом дворе в жаркий день, так же как и при нэпе, вам выносили кружку молока или холодной ряженки и не хотели брать деньги…
Надеясь на лучшее будущее, люди верили, что он (Сталин. – Ю.В.) приумножает богатства страны для блага народа. Однако у Сталина было своеобразное представление о "богатстве страны".
В его понимании оно не имело никакого отношения к тому, как жил народ. Люди могли быть нищими, лишь бы государство становилось богатым. Вот и интуристы, под бдительным присмотром гидов, видели только "процветающее государство", которое им и старались продемонстрировать. В итоге они уезжали из страны, не получив ни малейшего представления о действительных условиях жизни в Советском Союзе…" [133]
Однако, по словам Бережкова, нэпмановского "изобилия достичь не удалось".
Мирное развитие давало Советскому Союзу неоспоримое преимущество. Он очень быстро набирал хозяйственную мощь, но мощь независимую ни от кого.
Трумэн пользовался неприязнью не только у наших людей. Читаем в романе "За рекой в тени деревьев" нобелевского лауреата по литературе американца Эрнеста Хемингуэя (1899-1962) – всю жизнь почитал я этого писателя:
"…я никогда в жизни не носил галстука бабочкой и никогда не был прогоревшим галантерейщиком (как Трумэн. – Ю.В.). Нет у меня данных, чтобы стать президентом. Я даже оппозиции не мог бы возглавить, ведь мне не приходится подкладывать под зад телефонные справочники, когда меня фотографируют (видимо, из-за малого роста Трумэн мог бы подкладывать, или подкладывал, толстенные телефонные справочники. – Ю.В.)… Теперь ведь нами правят подонки. Муть, вроде той, что остаётся на дне пивной кружки, куда проститутки накидали окурков. А помещение ещё не проветрено, и на разбитом рояле бренчит тапёр-любитель…" [134].
Так что в моих оценках не столь уж много пристрастия, есть правда времени. Её же затирают из последних сил, дабы переиначить мировые события. Всё свалить на Сталина, благо, что бывший семинарист был тяжёл на руку. Вот и поверят…
Атомный шантаж, гонка вооружений, "холодная война"… – слова-то бумажные, а за ними – натуга, горе!… Как те чувства передать? Только Гитлера с плеч сбросили, только повели плечами, чуть распрямились, а на плечи снова не зверь, а зверище насел…
А горе было-то… Досыта не ели до конца сороковых. Дорожили каждым куском хлеба и сахара, каждым глотком молока. Штаны, рубашки латали, штопали, носили до ветхости… И обмылок берегли… Каждая новая пара обуви – радость, её обсуждали. Гордились новой обувью. Сперва надевали по праздникам. Ламповый радиоприёмник – событие, его водружали на почётное место в доме. Не каждая семья и могла купить, слушали тарелку-транслятор. Копейку за копейкой откладывали, чтобы скопить на брюки, на часы, на велосипед или книгу. Кто имел фотоаппарат или велосипед, на виду был…
А нас впрягли в новую гонку, новые непомерные расходы средств, новую трату сил, новое натяжение дисциплины труда и быта… Для того и были аресты и лагеря, дабы в зародыше не допустить недовольства или жалобы на тяготу жизни она ещё крепче придавила, пригнула, аж зарябило в глазах…
Даже стону не давали вырваться: стоять всем народом, стоять!… называлось это капиталистическим окружением.
А те… за океаном, были сыты, обуты и с презрением глядели на нас. Вся земля была у них в ногах, но только не мы…
Права человека…
Весь белый свет зиждется на лжи.
Победа СССР над Гитлером чрезвычайно подняла авторитет Сталина в мире. Ни тогда уже покойный Рузвельт, ни Черчилль, ни де Голль не могли с ним соперничать.
Какой была Европа после мая 1945-го? Что мы помним о ней, – вернее, чему позволили остаться в нашей памяти после бесконечных "промывок мозгов" телевидением, газетами, радио и всей оравой прислужников Запада?
Почти все упускают из памяти силу и мощь сталинизма, как воплощения социалистической идеи. Это была правда исстрадавшегося, гордого народа, сумевшего, по сути, в одиночестве отразить не только своего самого могучего врага, но и врага человечества. После поражения Германии и Италии влияние СССР и коммунистических идей (а это во многом олицетворялось в Сталине, было нераздельно с ним) захлестнули свет. С окончанием войны капиталистическая система очутилась в опаснейшем кризисе.
