Кабы свой умишко пропил – не беда, а ОН – государство, пропил.

Всё явственнее и явственнее на его лице проступает глупость. Возраст всегда с безжалостностью обнажает коренные качества человека. В лице они уже не просто отпечатываются, а лепят его…

Впрочем, в нём это было видно всегда, но игра более молодого лица это как бы запудривала, подгримировывала…

Невозможность делать добро людям мучительна для души. Я о добре для миллионов жизней, не о благотворительности. Я не могу видеть разорённые детские дома, горе людей ранит. Уже укоренившаяся несправедливость в обращении с обездоленными людьми надолго выводит меня из душевного равновесия.

Невозможность помогать людям, невозможность делать добро освобождения от зла жизни, как ссылка для моей души, как отрешение от смысла жизни.

Только одному себе, только себе, я не нужен.

Пётр Аркадьевич Столыпин (1862-1911) – из старинного дворянского рода. Его отец воевал в осаждённом Севастополе вместе с Львом Толстым. Десятилетия спустя Толстой отправит его сыну, тогда уже всесильному главе правительства, обширное письмо, изобилующее назиданиями и упрёками в неправильном понимании христианского долга, без коего бессмысленно браться за управление государством. Он предлагал Столыпину нравственно самоусовершенствоваться.

Столыпин окончил Петербуржский университет. С 1884 года служил в министерстве внутренних дел. В 1902 году Столыпин – губернатор Гродненской губернии, с февраля 1903 года по апрель 1906-го – губернатор Саратовской губернии; за подавление сельских беспорядков Пётр Аркадьевич получил личную благодарность самодержца.

26 апреля 1906 года Столыпин высочайше назначен министром внутренних дел. Революцию, как и Дурново, он подавлял со всей решительностью, нередко и виселицами, недаром их прозвали "столыпинскими галстуками". Столыпин заявил: "…сначала успокоение, а потом реформы". Он был человеком непреклонной воли.

Высочайшим указом 8 июля 1906 года Пётр Аркадьевич был назначен главой правительства с сохранением портфеля министра внутренних дел.

С согласия самодержца Столыпин разогнал 2 Государственную думу и 3 июня 1907 года изменил избирательный закон в пользу буржуазии и буржуазной интеллигенции.

Указом 9 ноября 1906 года Столыпин приступил к аграрной реформе. К 1 января 1916 года 14 122,8 тыс. десятин земли закрепили в личную собственность 2 008,4 тыс. домохозяев и ещё 469,8 тыс. получили удостоверительные акты на 2 796,4 тыс. десятин. Таким образом, реформированными оказались 26% крестьянских общинных дворов, 14,7% крестьянского общинного надельного землевладения. Всем этим занималась особая Землеустроительная комиссия. Законом 11 мая 1911 года предусматривалось первоочередное создание участковых хозяйств: хуторов и отрубов (без переноса усадьбы). Хутора и отруба признавались хозяйственно наиболее целесообразными. Россия повторяла американское фермерское хозяйствование.

Особую роль в реформе занимало переселенчество.

По расчётам Столыпина, все данные меры в течение 20 лет должны были привести к созданию высокоразвитого сельского хозяйства с обеспеченным сытым крестьянством, которое навсегда сделало бы невозможным какое бы то ни было революционное брожение.

Столыпин рассчитывал через преобразование экономики лишить революцию её опоры в крестьянстве и рабочем классе. В то же время он стоял за ограничения прав самодержца, переустойство монархии по английскому образцу: "король царствует, но не правит".

1 сентября 1911 года Столыпин был смертельно ранен агентом-провокатором киевской охранки адвокатом Мордкой Богровым.

Семья Лениных поддерживала самые добрые отношения с родными Мордки Богрова – богатыми киевскими домовладельцами.

Бывший киевский губернатор, действительный статский советник, камергер Алексей Фёдорович Гирc запечатлел в воспоминаниях гибель Столыпина – личности легендарной, но несколько спорной в русской истории, ибо в деятельности Столыпина много было от ущемления и даже попрания национальной России.

"1-го сентября 1911 года был четвёртый день пребывания в Киеве императора Николая II, посетившего с августейшей семьёй мать городов русских, чтобы присутствовать на открытии памятника царю-освободителю и на манёврах войск Киевского округа.

Утро 1-го сентября было особенно хорошим, солнце на безоблачном небе светило ярко, но в воздухе чувствовался живительный осенний холодок. В восьмом часу утра я отправился ко дворцу, чтобы быть при отъезде государя на манёвры…

К 9 часам начался съезд приглашённых к театру. На театральной площади и прилегающих улицах стояли сильные наряды полиции, у наружных дверей полицейские чиновники, получившие инструкции о тщательной проверке билетов. Ещё утром все подвальные помещения и ходы были тщательно осмотрены.

В зале, блиставшей огнями и роскошью убранства, собиралось избранное общество. Я лично руководил рассылкой приглашений и распределением мест в театре. Фамилии всех сидевших в театре мне были лично известны, и только 36 мест партера, начиная с 12 ряда, были отправлены в распоряжение заведовавшего охраной генерала Курлова, для чинов охраны, по его письменному требованию. Кому будут даны эти билеты, я не знал, но мне была известна цель, для которой они были высланы (поимка террористки, которая по сообщению провокатора Мордки Богрова якобы должна была убить государя. – Ю.В.). В кармане сюртука у меня находился план театра и при нём список, на котором было указано, кому какое место предоставлено.

В 9 часов прибыл государь с дочерьми. К своему креслу, к первому от левого прохода, с правой стороны, прошёл Столыпин и сел в первом ряду. Рядом с ним, налево, по другую сторону прохода, сел генерал-губернатор Трепов, направо министр двора граф Фредерикс. Государь вышел из аванложи. Взвился занавес, и раздались звуки народного гимна ("Боже, царя храни". – Ю.В.). Играл оркестр, пели хор и вся публика. Патриотический подъём охватил и увлёк всех. Шла "Сказка о царе Салтане" в новой, чудесной постановке…

Началось второе действие, прослушанное с тем же напряжённым вниманием. При самом начале второго акта, когда государь с семьёй отошёл в глубь аванложи, а П. А. Столыпин встал и, обернувшись спиной к сцене, разговаривал с графом Фредериксом и графом Иосифом Потоцким, я на минуту вышел… Простившись с министром (министром финансов Коковцевым, будущим графом. – Ю.В.), я медленно пошёл по левому проходу к своему креслу, смотря на стоявшую передо мной фигуру П. А. Столыпина. Я был на линии 6-го или 7-го ряда, когда меня опередил высокий человек в штатском фраке. На линии второго ряда он внезапно остановился. В то же время в его протянутой руке блеснул револьвер, и я услышал два коротких сухих выстрела… В театре громко говорили, и выстрелы слыхали немногие, но, когда в зале раздались крики, все взоры устремились на П. А. Столыпина, и на несколько секунд всё замолкло. П. А. как будто не сразу понял, что случилось. Он наклонил голову и посмотрел на свой белый сюртук, который с правой стороны, под грудной клеткой, уже заливался кровью. Медленными и уверенными движениями он положил на барьер фуражку и перчатки, расстегнул сюртук и, увидя жилет, густо пропитанный кровью, махнул рукой, как будто желая сказать: "Всё кончено!" Затем он грузно опустился в кресло и ясно, и отчётливо, голосом, слышным всем, кто находился недалеко от него, произнёс: "Счастлив умереть за царя". Увидев государя, вышедшего в ложу и ставшего впереди, он поднял руку и стал делать знаки, чтобы государь отошёл. Но государь не двигался и продолжал на том же месте стоять, и Пётр Аркадьевич, на виду у всех, благословил его широким крестом.

Преступник, сделав выстрел, бросился назад, руками расчищая себе путь, но при выходе из партера ему загородили проход. Сбежалась не только молодёжь, но и старики и стали бить его шашками, шпагами и кулаками. Из ложи бельэтажа выскочил кто-то и упал около убийцы. Полковник Спиридович (он отвечал за безопасность царя в Царском селе. – Ю.В.), вышедший во время антракта по службе на улицу и прибежавший в театр, предотвратил едва не происшедший самосуд: он обнажил шашку и, объявив, что преступник арестован, заставил всех отойти.