Теперь настало время воздать славу великому дълу. И такъ да будетъ память въчная безсмертному для насъ Императору Александру I, – Его твёрдою волею спасена Россия; въчная слава падшимъ геройскою смертию товарищамъ нашимъ, и да послужить подвигъ ихъ примъромъ намъ и позднъйшему потомству. Вы же всегда будете надеждою и оплотомъ вашему ГОСУДАРЮ и общей матери нашей Россiи.

На подлинномъ Собственною ЕГО ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА рукою подписано:

"НИКОЛАЙ".

Лагерь при селъ Бородинъ. 26-го Августа 1839 года" [44].

Из слова Даниила Заточника: "Не запрещай глупому глупость его, да не уподобишься сам ему…" Для главы государства очень важная мысль.

И он же, Даниил Заточник, поучал нас из конца своего ХII века: "Ибо мудрого мужа посылай – и мало ему объясняй, а глупого посылай – и сам вслед не ленись пойти. Очи мудрого желают блага, а глупого – пира в доме…"

Но безжалостный удар по национальным государствам наносится (и будет наноситься) и с другой стороны.

В духе коммунизма не только отрицание достоинств, да и самого смысла национальных государств (с заменой их на космополитически интернациональные), но уничтожение их, а следовательно, и подавление веры, дробление первородной глыбы русской культуры и, хочешь – не хочешь, ослабление народа, ибо нация и народ неразрывные сути одного явления: сообщества людей, говорящего на одном языке и имеющего общую историю и судьбу… Поэтому после революции и в гражданскую войну столь глумились над церковью, над русской культурой (в немалой мере всё это повторилось в начале 90-х годов), в частности, над литературой, называя её дворянским пережитком, вознося Писарева и закидывая грязью даже Пушкина. Этому с усердием предавалось и самое крупное объединение литераторов – революционное, руководитель которого Авербах будет прибит Сталиным.

Леопольд Леонидович Авербах (1903-1939) являлся одним из "отцов" основателей ВАППа – Всероссийской ассоциации (ну и слово – почти "писсуар"… запачкали русский язык до омерзения!) пролетарских писателей. Из 5 класса гимназии, прямо из-за парты, он ловко пересаживается на огненно-красного скакуна революции: надо же просвещать народ, а заодно и… руководить им. И стремена есть, и шашка сносить головы: слава великой диктатуре пролетариата! Их, авербаховской диктатуре! Однако уже кое-что становилось по-другому, не как, скажем, в 1918-м или 1924-х годах – и это "кое-что" начисто проглядел кучерявый комсомолец…

Леопольд Леонидович (по слухам, родственник семейства Гаухманов) почти тут же оказывается членом ЦК комсомола 1-го созыва и секретарем Московского комитета РКСМ. Затем перебрасывает себя за границу – в Коммунистический интернационал молодёжи (КИМ). По возвращении редактирует журналы и газеты, среди них – журнал "Молодая гвардия". А тут приспело время для руководства и русско-российской литературой ("времечко", "сегоднячко" коли выражаться в излюбленной ими "ласкательной" манере; "хохмочки", "послушайте сюда, маэстро: а ну-ка музычку!" или вот такой перл: "почему ты на меня смеёшься?") Даже ещё не 30-летний Леопольд Львович сколачивает ВАПП и приступает к вынесению приговора (оценок) всей русской классике, при этом производит изрядный шум. Опыт он обобщает в до смешного серьёзной книге "Современная литература и вопросы культурной революции" (звучит явно по-хунвэйбиновски, впрочем, и по-ленински). Недоучившийся школяр, обойдённый даже средним образованием, определяет судьбы литературы – это вполне в духе их ленинской революции. Кто только не плевал в душу русского народа…

А тут на нём приостановил взгляд генеральный секретарь ЦК ВКП(б), очи у него были желтоватые, с прищуром – вроде как столбняк от них приключался. Люди враз цепенели. Так и плясал огненно-красный скакун диктатуры под своим сердитым седаком с усами. Школу идейных убийств сердитый всадник проходил у самого Ленина. Ленин очень высоко ставил своего усатого ученика. Под урез жизни учителя тот удивит его самого…

Сталин свято следовал заповеди учителя: "…Политика, боящаяся насилия, не является ни устойчивой, ни жизненной, ни понятной". Любая власть может утвердить себя только кровью – иначе быть не может. Не щадить никого и ничего – на том будет стоять Сталин! Во веки веков – никого и ничего! Словом, родство с семейством бывшего первого президента красной России не уберегло молодого жокея революции [45]. Усох в заключении пламенный Авербах, а погодя и вовсе дематериализовался. Проглядел, что сидел к тому времени уже на осле да лицом к хвосту…

Ещё до дематериализации недотридцатилетний Леопольд Авербах ухитрился имя своё втиснуть в "Литературную энциклопедию" 1929 года. Наравне с первыми именами русской и мировой литератур красуется: читайте, кто был и каков есть Леопольд Леонидович Авербах.

А как по-другому? Чья нынче власть на землях бывшей "тюрьмы народов"?…

Национальная культура не исключает естественного взаимопроникновения культур. Но на земле этот процесс искажён. Мы приветствовали бы взаимопроникновение, но не подавление одной культурой другой или даже всех других – подавление с опорой на хозяйственное и военное превосходство, то бишь подавление силой, а не действительным культурным превосходством. Происходит принудительное исключение национальной культуры из обихода, настойчивое вытеснение и замена её чужеродной, низкопробно-массовой.

Уничтожение народа другой культурой.

Как и все советские люди, я прожил свой интернациональный отрезок жизни. Национальное сознание уродливо сочеталось с интернациональным, неродным, не русским. Я разорвал путы марксистского безразличия к Родине и вернулся к своему народу и своей земле. Но правды ради: я никогда не был равнодушен к Родине. Имя моей Родины, её скорбь и величие заставляли бешено колотиться сердце. Не было для меня ничего выше, чем святое имя – Россия!

Моя Россия!

Мы были неразлучны, и я лягу в могилу с твоим именем… Родина моих дедов и отцов, Отечество моего языка, моего счастья, моего страдания и моей любви, самое высокое небо моего почитания…

Жизнь моя!

Родина моя!

Умаление одной составляющей (в данном случае национальной) неизбежно бьёт по другой – народу, что и происходило при советской власти. Именно поэтому русский народ оказался столь ослабленным после 74 лет, казалось бы, народной власти.

А в общем, безнациональная среда проявила и будет проявлять себя самой нестойкой, неспособной к сплочению народа. Она не имеет корней в прошлом народа, а также в культуре, обычаях. Малейшая неустойчивость в "обстановочке" – и такое государство уже трещит, кренится…

В истории революционной и масонской Франции такое явление, как генерал де Голль (1890- 1970), представляется из ряда вон выходящим. Он появился вопреки всем условиям, как напоминание о том, от чего люди отрекаются и что зовут. Он был одержим страстью к Франции.

Это он писал: "Сдержанность, характер, величие – эти условия престижа необходимы для осуществления усилий, которые не очень нравятся большинству" [46]. Де Голль всё время готовил себя для высшего поста во Франции. Он смолоду начал вырабатывать в себе определённое поведение. Он знал: ему придётся взять на себя власть в самое чёрное для Франции время. Об этом де Голль не забывал ни на минуту. У нас бы его упекли в "психушку".

Даже в мире западных демократий генерал сумел доказать исцеляющую силу национальной идеи и вождя для спасения и оздоровления государства.

Франция долго была "больным человеком" Европы. Она и рухнула под первым ударом Гитлера, а после войны должна была превратиться в американскую полуколонию. Не Бидо, не Блюм, не Рамадье и не Рейно или Миттеран подвигнули Францию к независимости, достойному миру и положению великой державы, что, кстати, имеет самое непосредственное отношение к жизненному уровню народа.