Вернувшись в бар, он сразу же позвонил Мэгги и торжественно провозгласил:

— Мадам, наше время наконец пришло.

Было условлено: теперь мадам весь вечер будет сидеть у телефона, ожидая следующего шага.

Золтан выяснил, что Дельфина приходила на работу в семь вечера и оставалась там допоздна. Дожидаясь нужного момента, он едва мог усидеть на месте. Без пятнадцати семь Золтан уже стоял в дверях бара, прислонившись к косяку, курил и наблюдал за входом в телецентр. Докурив вторую сигарету до половины, он был вознагражден за терпение: длинноногая Дельфина выскользнула из «мини-купера» и зашагала к дверям. Он затоптал окурок и взял ящик с инструментами, на прощание крикнув через плечо: «A tout a Fheufe, Gaston!»[63]

Охранники менялись в шесть вечера. Золтан точно знал это, поскольку частенько выпивал в баре с Леоном, когда тот уходил с работы. Жизнь при коммунистическом режиме и пятнадцать лет работы водителем в посольстве научили Золтана при необходимости становиться невидимым. Он спокойно прошел мимо вахтёра, показав свой пропуск, прибыл на третий этаж — на лифте, повернул налево и, дойдя до конца коридора, нерешительно остановился перед тремя абсолютно одинаковыми дверями.

Одна из них распахнулась, и молодой человек в черной рубашке с галстуком и копной непокорных растрепанных волос выскочил в коридор, оглядываясь и крича на кого-то, кто находился сзади. Золтан увидел за дверью крупного краснолицего мужчину за письменным столом (тот яростно жестикулировал) и Дельфину, взгромоздившуюся на высокий стул, возвышавшийся над клубком проводов и кабелей. Рядом женщина в белом пальто наносила на лицо румяна. Золтан решительно вошел, пока дверь не успела закрыться.

Крупный мужчина перестал махать руками и уставился на него:

— С'est quo? alors, la?[64]

— Virus controle,[65] — бескомпромиссно заявил Золтан. Как и все венгры, он делал ударение на первых слогах.

Краснолицый резким движением затянул галстук, до этого свободно болтавшийся у него на шее.

— Maintenant? — раздраженно выпалил он. — On sera en direct dans une demi-heure![66]

— Le fais vite,[67] — заверил его Золтан.

— Vous n'etes pas francais?[68] — спросил мужчина, копаясь в карманах.

— Я венгр.

Лерой — по-видимому, это был именно он — явно смягчился.

— Ах, Будапешт, — произнес он. — J'etais la, moi, en 1956.[69]

— Moi aussi,[70] — совершенно серьезно ответил водитель.

— Alors, faites vite. Je vais fumer une cigarette…[71] — Лерой умчался, скрывшись за углом, — его путь, несомненно, лежал к кофейному автомату на третьем этаже.

Золтан уселся за его стол и взглянул на экран. На нем большими буквами были кратко перечислены темы вечернего выпуска новостей. Он покосился в сторону Дельфины, восседавшей на стуле, и восхитился ее идеально уложенной и забрызганной лаком пышной прической. Затем Золтан убедился, что может не опасаться быть узнанным — за все время романа с Джереми она ни разу не взглянула на водителя, открывавшего перед ней дверцу автомобиля.

Однако адреналин все равно распространялся по организму, вызывая волнующее покалывание во всех мышцах. Золтан вынул мобильный телефон и позвонил в гостиницу — ворчливая консьержка неохотно соединила его с номером Мэгги.

— Я на месте, — взволнованно сказал он, неожиданно для самого себя начиная паниковать. — Сижу напротив телесуфлера. Что мне делать теперь?

— Прочти, что написано на экране, — приказала Мэгги.

Золтан медленно заскользил глазами по тексту, выхватывая знакомые слова, имена и названия. Нажал на указывающую вниз стрелку, и на экране развернулся список второстепенных новостей. В конце он увидел слово «ambassadeur».[72] И прочел вслух, на своем ломаном французском:

— «Son Excellence, 1'ambassadeur des Etats Unis, Monsieur Seton Salter…[73]» Может, назовем его «Salope[74]»?

— Нет, лучше «Salaud»,[75] я полагаю, — возразила Мэгги. — С французским произношением Дельфины его имя будет звучать как «c'est un salaud».

— Как пишется?

— S-a-l-a-u-d.

— «Т» или «Д»?

— «Д», как… Девоншир.

— Или Дебрецен?[76]

— Дебрецен.

— Curva jo, — выругался он по-венгерски и продолжил читать: — «…a ete recu par le Ministre des Affaires etrangeres au Quai d'Orsay…[77]»

— Quai, Quai?

— Con?[78] — услужливо предложил Золтан.

— Нет, давай сосредоточимся на Ке-д'Орсе.

— Какое грубое слово похоже на это?

— Может, ordures?[79] — Мэгги с сомнением произнесла слово по буквам. — А что там дальше?

Золтан впечатал «ordures», нажимая на клавиши указательными пальцами. Радостно прочел:

— «…pour feter ensemble…[80]» Слово «feter» очень похоже на «peter» — «пукать»…

— Я знаю значение слова «peter»! Дальше. Золтан продолжал водить длинным ногтем по строкам текста.

— «…l'anniversaire de la consegne de la statue de la Liberie par le gouvernement francais a la mairie…[81] — Тут он остановился. — …Merde de New York!»[82]

Мэгги хотела возразить, что слово «дерьмо» слишком уж бросается в глаза, но Золтан прервал разговор. В коридоре послышались тяжелые шаги.

Он быстро нажал «стрелку вверх», встал при появлении в дверях массивного Лероя и сообщил ему:

— Cava. Tout Ok.[83]

— Merci. Alors, a la prochaine fois.[84]

— Pas de quoi,[85] — ответил Золтан и поспешил удалиться. Было уже двадцать минут восьмого. Он спустился на лифте и молча вышел через стеклянные двери, намереваясь посмотреть новости по телевизору в баре.

Усевшись на свое обычное место, он вытер носовым платком пот с лица, вновь позвонил в гостиницу и спросил у Мэгги:

— Вы смотрите?

— Конечно! — Она в тревожном возбуждении положила трубку. Взгляд ее будто приклеился к экрану в ожиданий ежевечернего явления Дельфины народу.

Золтан заказал себе в качестве поощрения виски с содовой. Телевизор светился в углу — передавали прогноз погоды. Вот наконец появилась Дельфина на небесно-голубом фоне, раскладывая на столе бумаги.

— Mesdames, messieurs, bonsoir.[86] — Она сверкнула ослепительной улыбкой и приступила к оглашению новостей, уже известных Золтану. Как обычно, ее лицо оставалось бесстрастным, даже когда она описывала унесшую человеческие жизни дорожную аварию с участием пассажирского автобуса, произошедшую в пригороде Парижа. И вот она была уже совсем близко от приготовленной Золтаном ловушки… от волнений у него участилось дыхание.

Дикторша произнесла имя американского посла — и глазом не моргнула, обозвав его при этом мерзавцем. Даже тот факт, что посол, находясь на навозной набережной, активно портил воздух на пару с министром иностранных дел, нисколько не смутил Дельфину. Терять самообладание она начала, лишь когда произнесла перед упоминанием о Нью-Йорке слово «дерьмо» вместо слова «мэрия». В ее холодных глазах отразилось беспокойство. В студии раздался телефонный звонок. Она схватила трубку и возбужденно произнесла: