Утром отправляемся с Димой в аргентинское посольство, которое оказалось недалеко от нашего залива. Заполняем анкеты, платим деньги за визы, сдаем паспорта. После этого едем на разведку в соседний яхт-клуб, где обнаруживаем флотилию знакомых англичан. В дверях яхт-клуба сталкиваемся с Александрой и со вторым менеджером их экспедиции, новозеландцем Билом. Целуемся, как положено в Латинской Америке, и, как старые знакомые, трещим, «окучивая» общие темы. Новозеландец Бил знает весь персонал в бразильской префектуре. С лицом, как будто только что разжевал свежий лимон, он поведал нам о беспределе, который творится в префектуре при регистрации прибывающих яхт. Якобы если вы не явились к ним в день прихода, да не дай бог если у вас что-то не в порядке с визами или документами, им ничего не стоит для начала засадить вас в тюрьму, а арестовать яхту — так это вообще не вопрос. Мы слушаем бред новозеландца, распалившегося до такой степени, что, на мой взгляд, остановить его может только удар правой в челюсть, тем более, что стоим мы на крылечке яхт-клуба и мне, как стоящему на ступеньку выше, это с руки. Но тут Бил неожиданно предложил нам за 300 баксов решить все наши проблемы, хотя я не понял, в чем они состояли. Мы сказали, что, если у нас будут проблемы, мы обратимся к нему, а пока взяли в офисе яхт-клуба анкеты с подробными схемами, где какое заведение находится. Перед тем как явиться в префектуру, чтобы оформить там приход яхты, мы должны были посетить несколько служб, чтобы получить «добро» на вход. До медицинской службы мы добрались за полтора часа, она располагалась в большом здании, где во внутренних залах стояли длинные очереди, в основном чернокожих. Мы проследили, куда они втекали, там какая-то особа в джинсовом костюме, неутомимо делала всем прививки и выписывала справки, ее пальцы с длинными ногтями были выпачканы чернилами. Дима сказал, что к этой фурии он Женьку не поведет, а я хорошо помнил, что никаких прививок нам не полагалось, ведь мы не собирались забираться внутрь страны. Мы, не сговариваясь, направились к дверям, демонстрируя свое отношение к этому заведению. Дима, объездивший полсвета и никогда вслух не употреблявший крепких слов, ругался в голос. Разгоряченные, мы побежали на другой конец города в префектуру, чтобы либо сесть, как нам обещал Бил, либо сказать им, что мы думаем о законах их страны. Центральная префектура занимала шикарное здание с колоннадой на берегу залива. У дежурного полицейского мы спросили, куда нам обратиться, и он показал на коридор, откуда доносились шум и крики. Мы пошли на шум и в большом застекленном помещении увидели, как несколько полицейских, сидя на драном топчане и обезумев от азарта и громкости звука, смотрят по телевизору футбол. Не успели мы войти в помещение, как они заорали так дико и в унисон, что мы с Димой, нервные и возбужденные, приняли это на свой счет и инстинктивно отпрянули.

Потом все-таки подошли к столу, на котором грудой лежали различные печати, и стали ждать. Не выходя из наркотического состояния и не взглянув на судовую роль, которую я подсунул, один из префектурщиков поставил в ней штампы и, ничего не сказав, решительно вернулся к футболу. Мы с Димой переглянулись и с чувством еще не осознанной до конца вдруг свалившейся удачи быстро покинули это пристойное место. Действительно, футбол в этой стране выше закона. Теперь можно было спокойно готовить яхту да просто жить, осмотреть город.

На следующий день мы продолжали околачиваться в районе аргентинского посольства, пытаясь вычислить тот редкий момент, когда там кто-то появится. Но персонал миграционной службы каждый раз скрывался за тяжелой металлической дверью, уходя на чай, мате, обед, которые шли друг за другом на одном дыхании, и мы никак не могли приспособиться к их режиму. Нам нужно было вдогонку к анкетам передать фотографии, которые вчера от нас потребовали. Поэтому мы разделились: Дима поехал в аэропорт встречать Артура, а я остался добивать аргентинцев. Через час, когда я возвращался на яхту и уже видел ее, одиноко стоящую на бочке и украшающую гавань, к яхте подъехала моторка, кто-то высадился и, как мне показалось издалека, на яхту что-то загрузили. Я прибавил шаг, удивляясь тому, как мог Чубаркин после прибытия самолета совершенно молниеносно оказаться на «Урании-2». На яхте действительно оказался Артур Чубаркин. После окончания медицинского института Артур, в силу необыкновенной общительности и подпираемый изнутри способностями, стремительно достиг высот профессии психотерапевта. Он возликовал, когда в «Шереметьево—2» увидел полный «Боинг» всяческого народа, отданный в его полное распоряжение на двадцать часов. Ну и, конечно, перелетая через всю Европу и Атлантику в Рио, Артур Чубаркин не тратил время на бессмысленное рассматривание облаков через окошко. Он знакомился со всеми. У него был вполне достаточный, в 20–30 слов, словарный запас, чтобы не мямлить, а вести интересный разговор на английском и держать на привязи любого собеседника. Физическим результатом всего этого явилось то, что бразильцы перевезли его сначала из аэропорта в город, потом пересадили в скоростной катер и повезли, проверяя каждую гавань и яхт-клубы, искать «Ура-нию-2». А те, кто не попал в число счастливчиков доставить Артура на русскую яхту, дали ему свои телефоны и пригласили в гости. Чубаркин радушно приглашал всех на «Ура-нию-2», сам толком не зная, где она в данный момент находится. Не успели мы обняться и переброситься первыми фразами, как пошли визитеры — кричали с набережной и интересовались, добрался ли Артур на яхту? Приехал со всей своей семьей (жена и пять пацанов) Юра — сын генсека Коммунистической Партии Бразилии, и следом его компаньон по бизнесу, с женой, соответственно. Посидели с нами на «Урании-2», остались довольны и сходу пригласили всю нашу команду в ресторан. Это был очень своевременный шаг, оцененный людьми, сидящими на макаронной диете.

Ожидая возвращения восставшего из пепла Боцмана, мы занимались двумя вещами — подготовкой яхты к дальнейшему плаванию и приемом Чубаркиновских гостей. На палубе были разложены для ремонта паруса, машинное отделение было распахнуто, и через люк были видны фигуры Валеры и Ивана, второй день пытающихся реанимировать дизель-генератор «44». Бразильские дети проходили инструктаж по технике безопасности и выпускались на палубу, где, тут же забыв ненужные инструкции, гоняли и визжали так, что их родители то и дело бегали наверх навести порядок. Дима с семьей пропадал в городе, с ними ходили Артур и Иван. Валера и Аркадий в основном находились на яхте. Такое, наметившееся еще на Канарах, социальное расслоение, продиктованное полным отсутствием карманных денег у последних, делало стоянки в портах невыносимыми. Я видел все это, но в силу своей косности не мог дать деньги из экспедиционной кассы, сам мучился этой ситуацией и ругал Боцмана, застрявшего в Ресифи.

Не решался вопрос отправки Лены и Женьки. Дима рассчитывал, что из Рио свободно и за маленькие деньги отправит дам в Австралию. Он был сориентирован на цены по «Аэрофлоту». Но «Аэрофлот» к моменту нашего прихода в Рио по причинам коммерческой конкуренции вынужден был покинуть эту благодатную страну. Дима посетил несколько авиакомпаний и возвращался оттуда в большой задумчивости — мы попали в то время, когда цены на авиаперелеты достигли просто астрономических цифр. И, погоревав с Димой на пару, решили везти дам дальше, спуститься еще на полторы тысячи миль южнее и уже из Буэнос-Айреса отправить их в Австралию. А пока, выискивая дешевые авиакомпании, мы забрели утром на знаменитый во всей Южной Америке пятикилометровый пляж Капакабана. Дима уже был тут днем раньше и поволок меня его показать. И тут я вспомнил Анталию, где мы с Людой два года назад провели прекраснейшие десять дней. Вспомнил я Анталию добрым словом, когда, перебегая через тройку скоростных шоссе и еле уворачиваясь от проносившихся вдоль моря машин, мы наконец-то погрузили свои ноги в горячий песок. Это был океанский пляж, с пологой длинной волной и замечательным прибоем, чего просто быть не может на морских пляжах, даже в той же Анталии. Пляж был хорош. Все другое — громадные отели и банки, шагнувшие прямо на песок Капакабаны, и эти шумные скоростные дороги могли быть предметом гордости самих бразильцев и уныния европейцев.