— Мне не представилось случая для подобных умозаключений.

— Уилл носил на шее золотое кольцо на цепочке, но знали об этом только те, кто видел его без одежды. Когда-то Уилл купил кольцо для девушки, которая стала его первой любовью. Она умерла молодой. Не знаю, что с ней случилось, да это сейчас и не важно, но Уилл никогда не расставался с кольцом. Оно служило ему талисманом…

— Эта романтическая история юной любви имеет какое-то отношение к моему делу? — грубо перебил ее Грэшем.

Молл задумчиво посмотрела на Генри.

— Не могу понять, как тебе удалось так долго прожить. Да, она имеет к тебе прямое отношение. Два дня назад в таверну заходил один головорез, и на его толстом волосатом пальце красовалось кольцо Уилла Шедуэлла!

Грэшем на мгновение застыл от неожиданности.

— И как зовут головореза?

— Сэм Фогарти. Во всяком случае, так он сказал. Здоровенный рыжеволосый верзила.

— Он говорит с сильным нортумберлендским акцентом?

— Ты его знаешь? — удивилась Молл.

— Полагаю, мы встречались, — уклончиво ответил Генри, и Молл стало ясно, что больше от него ничего не добьешься.

— Послушай, ты, откормленный бык, твой хозяин знает о долгах, которые ты делаешь в моих заведениях? — неожиданно набросилась она на Маниона. Внезапные перепады настроения случались у Молл довольно часто.

Манион поднялся с места и с ленивой грацией отвесил даме низкий поклон.

— Госпожа Молл, я иду туда, куда прикажет мой господин, и стараюсь остаться незамеченным, то есть ничем не отличаться от остальных посетителей. Недаром умные люди говорят, что коли приехал в Рим, так и веди себя, как подобает римлянину.

— Интересно, а что бы ты стал делать, оказавшись в Содоме? — ядовито спросила Молл. — Не понимаю, как ты можешь поощрять оскорбительные выходки своего слуги? — обратилась она к Грэшему.

— У Маниона куриные мозги, — добродушно откликнулся Генри, — а это значит, что думает он совсем другим местом, которое, к сожалению, гораздо больше по размеру. Я сделаю ему выговор, и он раскается в своей наглости.

Грэшем извлек спрятанный под плащом кошель, который с тяжелым стуком упал на стол.

— Ты щедр, как всегда, сэр Генри. Зачем такому богатому человеку играть в опасные игры лорда Сесила? Ведь ты ни в чем не нуждаешься?

— А может быть, это Сесил играет в мою игру? А у меня просто нет иного выбора, — ответил Грэшем и был в этот момент абсолютно искренен. — А еще потому, что больше всего на свете я боюсь умереть от скуки. Уж кому-кому, а тебе, старушка Молл, это чувство знакомо. Мы с тобой сделаны из одного теста.

Молл на мгновение задержала на нем пристальный взгляд.

— Вот именно. И скорее всего оба закончим жизнь на виселице или дыбе.

Некоторое время они сидели молча, думая об одном и том же.

— Что за отраву подают мне эти проклятые ослы?! — взревела неожиданно Молл и запустила кружкой в стоящего у двери охранника.

Бросок оказался метким: кружка угодила мужчине прямо в лоб и сильно его рассекла. В следующее мгновение через комнату со свистом пролетел нож и пригвоздил к двери рукав бедняги, который схватился рукой за рану на голове.

— Вот как надо наносить удар: быстро, внезапно и точно в цель, — с довольным видом сообщила Молл.

Между Грэшемом и Джейн не возникло разногласий по поводу визита во дворец Уайтхолл, где король устраивал представление театра масок. Джейн надела платье цвета изумрудной зелени, богато украшенное жемчугом. Оно сильно отличалось от прозрачных одеяний, которые так любили придворные дамы. Шею девушки украшало колье с крупным бриллиантом чистой воды. Некогда оно принадлежало леди Грэшем и не уступало по красоте и роскоши королевским драгоценностям. Генри, по своему обыкновению, облачился в черное. Но на сей раз его камзол был сшит из великолепного переливчатого атласа, подчеркивающего все достоинства фигуры, которая могла бы послужить образцом мужской красоты, На пальце Генри красовался перстень со знаменитым фамильным изумрудом семьи Грэшемов, при виде которого король Яков, обожающий драгоценности, зеленел от зависти и цветом лица вполне мог соперничать с окраской уникального камня.

Они решили отправиться во дворец по реке, чтобы уличная пыль и грязь не нанесли ущерба роскошным нарядам. Экипаж баржи, на которой они с Джейн намеревались совершить путешествие, состоял из четырех гребцов. Лопасти всех весел были украшены золотыми ободками. На корме судна находился миниатюрный домик с роскошными портьерами, которые при желании можно было отодвинуть и полюбоваться видом реки — или задернуть, чтобы укрыть от любопытных глаз его обитателей, удобно расположившихся в двух позолоченных креслах, напоминающих королевский трон. У Грэшема имелось более крупное судно, которое обслуживал экипаж из восьми человек, но он не любил выставлять напоказ свое богатство и не хотел, чтобы его прибытие во дворец привлекло внимание собравшихся там людей.

Вереница различных судов двигалась вверх по реке по направлению к замку Уайтхолл, борясь с быстрым течением Темзы. Празднество продолжалось весь день, но гости, не проживавшие непосредственно при дворе, прибыли к его кульминации, торжественному обеду и пьесе для театра масок, написанной Беном Джонсоном.

Грэшем с интересом следил за событиями, разворачивающимися на реке, и не замечал волнения Джейн, сидевшей рядом с ним. Тяжелое, богато украшенное судно, видимо, было укомплектовано плохо обученной командой. Один из гребцов пропустил свой удар веслом, и судно, выбившись из общего ряда, развернулось вокруг своей оси и врезалось в нос соседней лодки гуари. Оба судна остались без управления, и их стало сносить течением вниз по реке. Небольшая лодка прочно застряла в корпусе богатой баржи. Лодочник и старший на барже громко выясняли отношения, а толстый олдермен, хозяин судна, пытался сохранить чувство собственного достоинства и всем своим видом показывал, что не имеет ни малейшего отношения к этому унизительному представлению.

Весь день при дворе лились рекой всевозможные вина: испанские и французские, аликанте и рейнвейн, мускат и мадера, белое сладкое вино, столь любимое королем, и различные сорта хереса, а также эль и пиво. Этого потока должно было хватить на всю ночь. Столы ломились от яств. Казалось, выловили всех живущих на земле тварей, освежевали, очистили, а потом зажарили, сварили, замариновали и залили желе, чтобы накормить собравшуюся здесь ненасытную толпу. В прошлый раз, когда Грэшем присутствовал на таком обеде, с грохотом рухнул огромный, установленный на козлах стол, придавив слугу, который поставил на него блюдо с телячьим боком. У бедняги были сломаны обе ноги. С наступлением темноты зажигались факела, лампы и свечи, с помощью которых ночь хотели превратить вдень. В их свете сверкали и переливались многочисленные драгоценности, украшающие мужчин и женщин, стремящихся продемонстрировать свое богатство и высокое положение. Перед королем стояла тарелка из чистого золота, и даже на самых дальних столах гости ели на серебре. А в это время в задымленных кухнях сновали в клубах пара повара, покрикивая на своих помощников и раздавая поварятам меткие удары половником. Грэшем не раз наблюдал мужчин и женщин, которых рвало во внутреннем дворе, а иногда и в комнатах. Пьяные в стельку мужчины мочились там, где стояли, некоторые дамы следовали их примеру, не удосуживаясь отойти в укромный уголок, прежде чем поднять пышные юбки. Их действия сопровождались бурным весельем и непристойными выкриками окружающих.

Факелы освещали потные пьяные лица, их свет отражался от изобилия драгоценных камней, золота и серебра, но эти лучи не доходили до убогих жилищ простых англичан. Наиболее удачливые из них спали на соломенных тюфяках. Остальным повезло меньше, и они ютились на земляном полу в хижинах с прохудившимися крышами и стенами, слепленными из грязи. Их трапеза состояла из куска недопеченного хлеба, в котором было больше песка, чем муки, так как мельники хорошо знали свое ремесло, и обрезков испорченного мяса или свежей рыбы, если судьба проявила к ним в этот день особую благосклонность. Их дети круглый год бегали босиком, а если в семье имелось какое-нибудь несчастное животное, оно жило в одном помещении с людьми, и его запах смешивался со смрадом немытых тел, так как мыло являлось непозволительной роскошью.