Перси бросил на него подозрительный взгляд, пытаясь уловить в словах насмешку, но лицо Кейтсби оставалось невозмутимым. Перси успокоился и, взяв испачканную салфетку, вытер вспотевший лоб. Он всегда потел, как лошадь… или как пустой стакан в дождливый день.
Джек Райт, сидевший на своем обычном месте в дальнем углу комнаты, вдруг решил высказаться, что случалось весьма редко:
— А что с вашими крестьянами и их судебным процессом? — Он говорил медленно, тщательно взвешивая каждое слово.
— Скоты! Настоящие скоты!
Перси снова охватил приступ ярости. Он схватил кружку и осушил залпом, пролив добрую половину содержимого. Райт взглянул на Кейтсби, и на его суровом лице заиграла едва заметная усмешка, а Кейтсби лишь многозначительно приподнял брови. Перси так легко впадал в гнев, что это уже никого не забавляло. Люди стали его бояться, и поговаривали, что он стал седым как лунь из-за частых приступов неукротимой злобы.
— Я что, должен им позволить сидеть сутками в грязных лачугах и не вносить арендную плату? Что подумает граф Нортумберленд о таком родственнике и как сможет ему доверять?
— Покойники не вносят арендную плату, — заметил Том Уинтер, присоединившийся к заговору с самого начала.
Это был маленький смуглый человек, беспокойный и неутомимый ум которого представлял собой резкую противоположность угрюмому пессимизму его старшего брата. Роберт Уинтер пополнил ряды заговорщиков совсем недавно, последовав примеру младшего брата, но сделал это без особого энтузиазма, что нисколько не удивило Тома. Он давно смирился с мыслью, что его энергии должно хватить на обоих братьев Уинтер.
— Какие покойники, черт побери?! — Перси всегда живо реагировал на остроты Тома Уинтера и сразу же сел на любимого конька, не чувствуя подвоха. — Никто не собирался их убивать! Мы просто немного позабавились, вот и все! В прежние времена мужчины принимали это как должное и с достоинством переносили заслуженное наказание, а не бегали по судам и не скулили!
Люди Перси позабавились с женами и дочерьми крестьян, после чего тридцать арендаторов пожаловались непосредственно графу Нортумберленду, заявив, что его констебль и агент по земельным участкам напал на их дома, требуя арендной платы, которую они уже внесли.
— И что из этого, Робин? — Перси назвал Кейтсби именем, которым к нему обращались друзья. — С какой стати я должен бегать за арендаторами, как гончая за зайцем? Ты знаешь ответ! Мне нужны их жалкие деньги! Я должен сыграть роль банкира в этом заговоре и стать единственным звеном, связывающим нас с королевским двором, не так ли? — злобно спросил он, словно метнул в толпу копье. По лицу Перси тек градом пот, а на рубашке и штанах стали все заметнее проступать темные мокрые пятна.
Кейтсби лишь улыбнулся в ответ и сделал примиряющий жест рукой, как бы выражая безграничную благодарность. В сундуках заговорщиков осело совсем не так много денег Перси, как он говорил, но когда к нему обратились с просьбой о помощи, он выделил нужную сумму. Кейтсби давно решил, что если ради денег, которые даст Перси, придется выслушивать потоки злобной брани и мириться с припадками гнева, он готов заплатить такую цену.
— Вы все сделали правильно, — заверил Кейтсби крикуна, — и мы все это знаем и ценим. Мы вам действительно очень благодарны.
Таверна «Утка и селезень» на Стрэнде быстро превратилась в одну из самых известных и модных в Лондоне и давно стала любимым местом встречи заговорщиков. Кейтсби устраивало это место, так как он снимал жилье в одном из соседних домов. Вопли Перси постепенно затихли, перейдя в глухое ворчание, но Кейтсби знал, что очередной приступ ярости не заставит себя долго ждать. Он уже успел выучить наизусть все гневные речи Перси и старался не придавать им значения.
Томас Перси считался родственником своего покровителя, могущественного графа Нортумберленда, который назначил его констеблем замка Олнвик, цитадели рода Перси в графстве. Граф Нортумберленд был влиятельным католиком и в знак особого доверия отправил Перси ко двору шотландского выскочки в качестве своего агента, чтобы предложить королю поддержку католиков, прося взамен всего лишь терпимого отношения к их вере. Перси справился с порученным делом и добился поддержки Якова I, но все его старания были сведены на нет гнусным нехристем Робертом Сесилом, который и по сей день отравляет слух монарха гнусной клеветой на католиков. Именно Томас Перси месяц назад получил звание пенсионера-джентльмена его королевского величества, что обеспечивает ему свободный доступ к монаршей особе. Только благодаря Томасу Перси удалось уладить вопрос с Джоном Уиниардом и Генри Ферресом и договориться об аренде дома, примыкающего к палате лордов, откуда можно прокопать туннель и поднять на воздух все английское правительство. Дом самого Кейтсби в Лэмбете находился почти напротив, что также было очень удобно. Уиниард и католик Феррес уступили и согласились закрыть глаза на некоторые обстоятельства лишь благодаря огромному влиянию Томаса Перси и его личному обаянию, о чем он не упускал случая лишний раз напомнить.
Кейтсби считал Томаса Перси человеком глубоко порочным, но способным благодаря своему могуществу и влиянию при дворе принести большую пользу делу католиков. Этого человека могла вывести из себя любая мелочь. Он злился на арендаторов, на негодяя Сесила, на собственную судьбу и на весь мир. Приступы ярости затуманивали рассудок и лишали здравого смысла. Мог ли он на самом деле похвастаться знатным происхождением? Утверждения Перси о принадлежности к семье графа Нортумберлендского вызывают большие сомнения, но самой большой проблемой является то, что из пяти организаторов заговора Перси единственный, кто сражается только за собственные интересы.
Кейтсби знал, что сам он борется за истинную веру во славу Господа. С раннего детства он тянулся к ней, словно цветок к солнечным лучам, и полюбил мессу с мерцающими в полумраке свечами и проникновенными молитвами, с помощью которых достигается духовное единение с Создателем. Кейтсби познал радость приобщения к вере и видел страдания своих родителей, принятые ради нее. Когда Роберту было восемь лет, его отца пытали в Звездной палате[3] за то, что он приютил священника-иезуита, гаденького человечка со слащавой улыбкой, от которого несло какой-то мерзостью. Как-то вечером иезуит подошел к мальчику, запустил руки ему в штаны и стал нежно поглаживать самые интимные части его тела, приговаривая, что все это делается во имя Иисуса и им еще предстоит многое совершить в его честь. И ради такой дряни отец пошел на пытки, а потом и в тюрьму! Роберт рос крепким мальчиком, он вскрикнул и вырвался из рук негодяя, разбив ему до крови нос.
Вскоре священник исчез, как и все его предшественники, но боль от пережитого унижения еще долгие годы не покидала Роберта. Кейтсби стремился быть первым во всем, за что брался, в память о погибшем отце, принявшем страдания за тех, кто его предал. Встреча с Кэтрин помогла ему понять свое истинное предназначение. Он полюбил девушку с первого взгляда и в их брачную ночь узнал, что значит вечное блаженство. Кэтрин стала для Роберта самой прекрасной и удивительной женщиной в мире, бесценным подарком, который преподнесла ему судьба. Несмотря на то что Кейтсби был очень красив и обладал огромным обаянием, до встречи с Кэтрин он не знал женщин и, как часто случается с мужчинами, отдал своей первой любви всю душу без остатка.
Кейтсби наслаждался плотской любовью и, позабыв о любви к Господу, стал пренебрегать истинной верой. Он по-прежнему давал убежище священникам-иезуитам в память о родителе и из уважения к тем святым отцам, для которых спасение души прихожан превратилось в смысл жизни. Однако сам он все реже и реже ходил к мессе и даже позволил крестить своего первенца в англиканской церкви, что вызвало возмущение католической общины и всех друзей отца.
— Должен ли я заплатить за сегодняшний вечер, как плачу за все и всегда? — вывел его из задумчивости раздраженный голос Перси, который приступил к изучению принесенного слугой счета.
