В то же время мусульманское строительство процветало. В Иерусалим, отдаленный от основных столичных центров, расположенный за пределами главного русла политической жизни, мамлюкские власти ссылали впавших в немилость сановников и провинившихся чиновников, и это давало новый импульс развитию строительных проектов. Ссыльные, как правило, богатые люди, передавали постройки городу в качестве вакфа — имущества, предназначенного для религиозных или благотворительных целей. Владения вакфа освобождались от налогов, но что было самым главным для опальных царедворцев, власти не имели права ни под каким предлогом выселить их из зданий, находившихся в собственности вакфа. Кроме того, статус вакфа обеспечивал как самому дарителю, так и его наследникам право получения доходов с подаренной собственности, а порой и хорошо оплачиваемое место смотрителя пожертвованного здания. Таким образом, благотворительность оборачивалась не только богоугодным делом, но и хорошей гарантией безбедного земного существования.

Возвращаясь в Иерусалим, мусульмане восстанавливали в нем традиции, прерванные господством франков. Вновь город становился пунктом притяжения для верующих не только при жизни, но и после смерти. Вновь богатые и знатные старались заранее обеспечить себе последний приют в Аль-Кудсе, причем чем ближе к священным мечетям, тем почетнее. Не только при жизни должен истинный верующий непрерывно созерцать святыни, но и в смерти частица их святости как бы переносилась на него. Целые улицы на подступах к Храмовой горе застраивались мемориальными мавзолеями, изящно украшенными арабской эпиграфикой и геральдическими эмблемами. Похоже, что собственный мавзолей в Иерусалиме становился для мамлюкской знати знаковым сооружением, символом всемогущества и святости, которые увековечиваются в загробной жизни. Благодаря этой средневековой моде археологи имеют возможность сегодня изучать многочисленные образцы монументальной архитектуры эпохи, а туристы просто любоваться прекрасными формами и воздушными орнаментами сохранившихся сооружений.

За фасадом мавзолея, как правило, скрывалось учреждение, в обязанности которого входило сохранение памяти о покойном, например, религиозный фонд, который должен был организовывать поминальные службы и медитации в память об умершем. Те, у кого были средства построить мавзолей и начертать на нем стихи из Корана, обеспечить после своей смерти жалованье профессиональному чтецу Корана, на долгие времена увековечивали память о себе в Иерусалиме — конечном пункте эсхатологического паломничества верующих.

Утверждая ислам как доминирующую религию в Иерусалиме, мусульманские власти не переставали опасаться возвращения христиан и видели в этом главную угрозу безопасности города. Знаменитый мамлюкский султан Бейбарс (1260–1276 гг.), прославившийся тем, что отразил нашествие монгольских армий на ближневосточные страны и отбросил монголов за Евфрат, в 1263 г. посетил Аль-Кудс. Его визит пришелся на пасхальное время, когда город был полон христианских паломников. Бейбарс нашел оригинальное решение для сдерживания потенциальной опасности, исходившей от христиан. Был учрежден новый праздник, посвященный пророку Моисею (наби Муса), который отмечался за неделю до христианской Пасхи и собирал в Аль-Кудсе и его окрестностях множество мусульманских паломников. Эти армии правоверных одним своим присутствием должны были устрашать христиан и напоминать им, кто хозяин в Иерусалиме.

Моисей, согласно библейскому рассказу, умер в земле Моавитской, но «никто не знает места погребения его даже до сего дня».[168] Видимо, исходя из этого, мусульмане построили в пустыне, к юго-востоку от Иерихона, небольшой храм, который стал почитаться как могила наби Мусы. К назначенной дате в Иерусалим стекались огромные толпы мусульманских паломников с флагами городов и провинций и с собственными музыкантами, главным образом барабанщиками и цимбалистами. После общей молитвы в мечети Аль-Акса процессия выходила из Иерусалима в направлении Иерихона к могиле пророка. Там в течение недели верующие молились, читали Коран, предавались медитации или просто пели и танцевали в честь пророка Мусы.

В XIX в. в противовес особенно возросшей после Крымской войны активности христианских держав в Иерусалиме местные палестинцы превратили этот заглохший обычай в красочный и шумный праздник, собиравший массы зрителей. В 1883 г. свидетелем этого театрализованного шествия оказался шотландский священник Дж. А. Уайли, подробно описавший свои впечатления: «Весь Иерусалим высыпал наружу, чтобы наблюдать за выходом паломников. В течение двух или трех часов беспрерывно из старых ворот Сарацин (Львиные ворота или ворота Св. Стефана) тек бесконечный людской поток, пока просторный склон Кедронской долины не укрыла плотная толпа людей — турок, арабов, коптов, армян, русских, греков и франков, потому что ни в одном городе мира не увидишь сразу столько разных национальностей, как в Иерусалиме во время Пасхи. Шеренга зрителей выстроилась на городской стене, а внизу, в долине большая толпа народу змеилась вокруг Масличной горы и на дороге в Вифанию в ожидании процессии паломников».[169] Наконец слабое эхо пушечного выстрела заставляло застыть в почтительном ожидании все это море тюрбанов и куфий, как будто сам пророк должен был вот-вот выйти из городских ворот. В сопровождении турецкой пехоты, под разноцветными знаменами из ворот показывалось церемониальное шествие высших городских чиновников. По-восточному красочно одетая группа, которую возглавляли паша и муфтий Иерусалима, спускалась в Кедронскую долину, где ее ожидали паломники, направлявшиеся к могиле наби Мусы. Паша обращался к ним с напутственной речью, и процессия отправлялась в путь. Богатые ехали в повозках, менее состоятельные — верхом на осликах, мулах и верблюдах, а бедняки шли пешком. По дороге в Вифании знатных паломников угощали кофе, и муфтий совершал молитву. Толпу паломников развлекали музыканты, дервиши, глотатели горячих углей. Заклинатели змей показывали свое искусство. Пожалуй, праздник больше походил на народное гуляние, чем на скорбное поминальное служение.

Праздник Наби Муса, возникший в XIII в. по политическим соображениям, в XX в. прекратил свое существование также по политическим мотивам. В 1936 г. в Палестине начались арабские волнения, направленные против британского присутствия. Одной из первых ответных мер английской администрации стало запрещение национального торжества, посвященного наби Мусе. Впоследствии в Иерусалиме, разделенном между Иорданией и Израилем, его восстановление было и неуместным и невозможным. В 1987 г., когда уже началась интифада — палестинская кампания неповиновения, — иерусалимский Вакф[170] под предлогом завершения ремонтных работ в комплексе Наби Муса предпринял попытку восстановить когда-то столь популярный праздник. Призыв иерусалимского духовенства, по некоторым сведениям, нашел отклик у 50 тыс. паломников, однако праздник так никогда и не возродился как общенациональное торжество палестинских арабов. И это не удивительно: в условиях перманентного палестино-израильского конфликта израильское правительство вряд ли когда-нибудь допустит такой массовый сбор мусульман в Иерусалиме.

Христианская жизнь в Иерусалиме в мамлюкские времена была отмечена явным преобладанием западного, латинского направления над восточными конфессиями. Хотя еще во времена владычества крестоносцев в 1142 г. между византийским императором и иерусалимским королем была достигнута договоренность о восстановлении права Константинополя назначать Иерусалимского патриарха, греческий патриарх вернулся в Иерусалим только с переходом его в руки Салах-ад-Дина. Латинский патриархат, напротив, с падением Иерусалима был перенесен в Акко и находился там до 1291 г., когда патриарх погиб в последнем бою крестоносцев на Святой Земле. Католический патриархат в Палестине был восстановлен только в 1847 г.