И, словно читая ее мысли, Бен обернулся и медленно, понимающе, сладострастно подмигнул ей.

Кейтс был в бешенстве от того, что они плыли «не по той» реке, и возмущенно выкрикивал свои протесты по радио.

Спустя какое-то время Бену надоело его слушать, и он, взяв микрофон, коротко сказал:

— Извините, но мисс Шервуд сказала, что нам следует двигаться именно так.

Тем самым он переложил всю вину на плечи Джиллиан. После этого, поняв бесполезность своих возражений, Кейтс заткнулся.

До сумерек оставалось еще много времени, когда Бен направил лодку в небольшую бухту.

— Приближается гроза, — лаконично объявил он Джиллиан. — Это хорошее место для того, чтобы пристать к берегу, и тут нам будет удобно переночевать. К тому времени, как гроза закончится, уже совсем стемнеет.

С момента их приезда в Бразилию дождь шел почти каждый день, так что плохая погода стала чем-то привычным. Джиллиан уже давно любовалась медленно собирающимися на горизонте лиловыми облаками. После того, как стих рев лодочных моторов, стали слышны раскаты грома.

Бразильцы на обеих лодках принялись раскатывать тяжелые куски брезента, закрепленные на плоских крышах. Ни на одной из лодок не было закрытой каюты, были только навесы над грузом, открытые с четырех сторон, да еще крохотный закуток, выгороженный для примитивного туалета. Джиллиан еще раньше заметила свернутый брезент, но решила, что он предназначен для того, чтобы создавать тень, когда после полудня солнце бросает на палубу косые лучи, от которых навес укрыть не может. Однако по мере того, как ветер набирал силу, она поняла истинное предназначение брезента. Его разворачивали и прикрепляли к кольцам, вделанным в палубу, чтобы защититься от ветра с дождем. Подветренную сторону оставляли открытой.

Однако гроза еще не началась, и Джиллиан не хотелось зря сидеть в темном и тесном укрытии. Она осталась на палубе вместе с мужчинами. Один из бразильцев робко улыбнулся ей, и она ответила ему улыбкой. Бен говорил ей, что эти люди отнюдь не первого сорта, не те, которых он обычно нанимает, но она ничего не могла с собой поделать: ей правился этот человек. Из их разговоров она поняла, что его зовут Жоржи. Двоих других звали Флорнано и Висенте, Индейца Бен называл Пепе, хотя она была уверена, что это не настоящее его имя. Правда, ему, похоже, было все равно. Он отзывался на имя Пепе и держался особняком. Другой индеец, Эулогио, был рулевым на второй лодке, на которой плыли Жоаким и Мартим, еще двое из нанятых Беном бразильцев.

Из-за жары никто не стал укрываться под брезентом вплоть до самого начала грозы. Взглянув на другую лодку, Джиллиан увидела, что там делают точно такие же приготовления. Так же, как на первой лодке, все были на палубе. Лицо Рика раскраснелось, и он говорил слишком громко. По всей видимости, он без передышки пил с самого Манауса.

Гром начал греметь не переставал, и теперь уже гораздо ближе. Внезапно задул бриз, неся с собой чудесную прохладу, Джиллиан сняла шляпу и дала свежему ветру разметать волосы. Небо резко потемнело.

Затем эту темноту разорвали громадные полосы молний, осветив чернеющие во мгле леса ослепительным белым светом. Ветер стих, и воцарилась мертвая тишина. Неподвижный горячий воздух был насыщен запахом гниющих растений.

— Началось, — сказал Бен. Он обернулся и взял Джиллиан за руку, чтобы помочь ей удержаться на ногах, когда лодка под ними заходила ходуном. — Забирайся под крышу.

Сильный порыв ветра ударил по лодке, и воздух резко похолодел. Даже укрывшись под брезентом, Джиллиан начала дрожать. В бухточке было гораздо спокойнее, чем на открытой реке, но и тут вода бурлила и вздымалась, подкидывая лодку Редкие тяжелые капли дождя молотками застучали по крыше, затем разразился потоп. Разговаривать было невозможно: никто бы ничего не услышал в этом грохоте, таком оглушительном, словно они находились внутри огромного барабана.

Все явно воспринимали эту грозу как нечто вполне обычное, ведь они видели такие грозы много раз. Индеец Пепе сидел на корточках в уголке и невозмутимо пережидал, пока все кончится. Бразильцы тоже удобно устроились и спокойно курили. Бен опустился на палубу рядом с Джиллиан и, обняв ее за плечи, притянул к своему большому горячему телу. Она попыталась было отодвинуться, но его рука только еще крепче сжала ее талию. Она подняла глаза, готовая возмутиться. Бен Льюис смотрел на нее сверху вниз, взгляд его голубых глаз ясно предостерегал ее: «Сиди смирно и не рыпайся».

В то же мгновение она осознала, что другие тоже заметили его движение. Бен давал им понять, что она — его женщина. Она могла с этим не соглашаться, но у нее хватило здравого смысла, чтобы понять, что среди этих грубых мужчин, привыкших относиться к женщине как к собственности и объекту сексуальных домогательств, Бен только что обеспечил ей хоть какую-то защиту. Поэтому она продолжала сидеть, опираясь на него, согреваясь теплом его тела и вопреки своей воле испытывая от этого какое-то первобытное женское удовлетворение. Много тысяч лет назад женщины испытывали то же, что и она сейчас, когда сидели в освещаемых кострами пещерах, прислонившись к своим мускулистым, крепким, как скала, мужчинам, мужчинам, которые использовали свою силу, чтобы накормить свои семьи и защитить их от опасностей.

Пусть полем ее деятельности была археология, а не антропология, она прекрасно ощущала всю обольстительную притягательность его силы. Несколько сотен лет цивилизации не могли перечеркнуть инстинкты, которые развивались в течение долгих тысячелетий.

В одно мгновение Джиллиан поняла, как легко было властному главному самцу выбрать себе любую из самок. Само его главенствующее положение заставляло их отдавать предпочтение именно ему. Бен же безусловно главенствовал в их маленькой группе, а она была здесь единственной женщиной. Он был прав, когда предупреждал ее, что быть одинокой женщиной в экспедиции — дело непростое, он это понял сразу, инстинктивно, а она, ослепленная своим ультрасовременным воспитанием и образом жизни, позволила себе начисто забыть о том, каковы на самом деле изначальные основы жизни.

Ей потребуется изрядная изворотливость, чтобы не пустить его в свою палатку, потому что в сложившейся ситуации буквально все будет сводить их вместе. Он явно не сомневается в том, что она не сможет долго ему противиться, и ей приходилось признать, что в этой древней как мир битве полов преимущество, скорее всего, будет на его стороне. Она боролась не только с ним, но и с собой, с собственным пробудившимся половым инстинктом. Физически ее сильно влекло к нему, но разумом она вовсе не хотела краткой связи, не желала втягиваться в запутанную неурядицу обременительных переживаний. Ей хотелось оставаться такой же сильной и уверенной в себе, как теперь. Роман, легкая связь доставили бы слишком много хлопот. Ну и кроме того, ее выводила из себя его самоуверенность. Он был настолько убежден, что рано или поздно сломит ее сопротивление и склонит заняться с ним любовью, что даже не пытался этого скрыть. Эта самоуверенность читалась и в нахальной ухмылке, от которой у нее каждый раз падало сердце, и в лукавом блеске его темно-голубых глаз. Ее сопротивление раззадоривало его, но и его полная уверенность в конечной победе тоже была для нее своего рода вызовом, и ее женская гордость немедля задраила все люки, чтобы выдержать надвигающийся шквал. Все в нем говорило: «Я тебя поимею», и ее инстинктивным мысленным ответом было воинственное; «Как бы не так!»

Стремление побеждать вообще было очень свойственно ее натуре. Она любила одерживать верх, будь то карточная игра или стремление припарковаться в самом удобном месте. Любила большинство спортивных игр и просто обожала футбол. Для Бена обольстить ее было просто игрой, значит, так она к этому и отнесется: тоже будет играть. На выигрыш.

При первой встрече она его здорово недооценила, но теперь разобралась, чего он стоит, и прежней ошибки не повторит.