И злобно взглянув на Котю, Гога пошел к своей постели.

Всю неделю шел дождь. Стояла холодная, совсем не летняя погода, хотя лето еще не было на исходе.

Мальчики сидели в беседке, в углу сада с окнами на проезжую дорогу.

В противоположном углу беседки сидел Карл Карлович и читал газету. Ему было, очевидно, холодно, потому что он поминутно покрывал носовым платком дыру в парике.

— Ему очень холодно, — проговорил Алек, указывая товарищам на беднягу-немца.

— Да, это верно! Ты прав, Алек, — произнес Арся, — ему очень холодно, должно быть.

— Когда мы вырастем и потеряем наши волосы, у нас будет лысина, мы будем тоже чувствовать холод, — с комической задумчивостью проговорил Павлик.

— Надо ему достать новый парик без дырки! — радостно вскричал Вова так громко, что Кар-Кар испуганно поднял на него глаза. — Владимир Баринов. Ты глуп, как тулуп. — Сострил Витик Зон.

— Виктор Зон, вы забылись! Грубостей нельзя говорить — дернул его за фалдочку куртки Антоша Горский.

— Бедненький, какой он синий. Ему ужасно холодно, — произнес Миша Своин, самый маленький пансионер, указывая глазами на Кар — Кара.

— Откуда бы ему раздобыть парик, а? — сказал Бобка Ящуйко.

— Надо ему купить парик или даже не купить, а собрать денег на покупку. Деньги положить на столе в комнате Кар-Кара и пусть Зон, — он один еще пока умеет писать по-немецки, — пусть Зон напишет: "Кар-Кар, купите себе, пожалуйста, новый парик. Деньги эти вам принес орел с неба".

Все это Павлик Стоянов проговорил скоро-скоро, захлебываясь, боясь, чтобы ему не помешали кончить.

— Да, но откуда достать денег?

Мальчики переглянулись и все, как по команде, полезли в карманы. У «царевича» нашлась всего копейка, у близнецов Тото и Ноно — по две, у Павлика — вместо денег свисток, у Коти — краюшка хлеба, у Бобки — кусок сахару и старое стальное перо, у Арси — перочинный нож, три копейки и мертвая лягушка, у Вовы Баринова — четыре майских жука и крошечный слепой, но живой мышонок.

У остальных все богатство состояло: у кого — из одной копейки, у кого — из двух.

— Дело плохо, — произнес Алек, собрав все медные монеты, оказавшиеся налицо. — Всего восемь копеек и одна полушка. На это парика не купишь.

— Да, это верно, не хватит! — уныло подтвердили мальчики.

Печальное настроение охватило ребятишек. Рыцари притихли.

Павлик кинул взгляд на дорогу, которая вилась прихотливой змеею мимо Дубков.

По дороге шел мужик с двумя мешками за спиною.

— Это торговец, он продает что-то, — произнес Вова.

Котя тоже выглянул в окно беседки и заявил в свою очередь:

— Это старьевщик, он покупает старые вещи. Ему можно продать что-либо и на вырученные деньги купить нашему немцу новую голову.

— Верно! Верно! — вскричали мальчики снова так громко, что Карл Карлович от испуга выронил газету.

— Что у вас опять? — спросил он, предчувствуя новую шалость своей буйной маленькой команды.

— Ничего, Карл Карлович, — проговорил Витик по-немецки, — только господин директор присылал за вами.

— А, директор, — подхватил Кар-Кар и, бросив газету, выбежал из беседки по направлению к дому искать директора.

Искал он его довольно долго, а когда вернулся, не найдя его нигде, то так и присел от неожиданности и испуга. Дело в том, что мальчики были в одних сорочках. Курточки их исчезли неизвестно куда. То есть собственно не исчезли, а перешли в огромный мешок старьевщика. Вместо них в кулаке Алека были зажаты три засаленные рублевые бумажки и сорок копеек медью и серебром.

Самый след старьевщика простыл. Его как ни бывало.

— Где ваше платье, несчастные? — вскричал обезумевший от испуга Вейс.

Витик Зон, в одной рубашонке, выступил вперед и сокрушенно заговорил:

— Ах, добрейший Карл Карлович, с нами случилось несчастье. Мы хотели играть в индейцев и разделись. Налетел ветер, сорвал наше платье и унес в реку. Вы видите, оно плывет, Карл Карлович. Вон видите, вдали, белеет.

Кар-Кар поднял, было, глаза, но тут с ним случилось несчастье: очки не удержались на носу и упали. Теперь, без очков, Кар-Кар уже ничего не видел: ни реки, ни белевших, будто бы, на ней курток, ни той точки, которая двигалась поспешно по дороге, унося мешок, наполненный куртками мальчиков.

Карл Карлович, впрочем, сразу догадался, что мальчики придумали какую-нибудь шалость, и был в отчаянии. В не меньшем отчаянии был m-r Шарль, который как раз пришел в это время в беседку. Но всех больше было отчаяние директора.

Стали допрашивать мальчиков по очереди, но они давали такие разноречивые и сбивчивые ответы, что ничего нельзя было понять. Один говорил про ветер, другой про индейцев и т. д. И директор и оба воспитателя догадались, что все это мальчики выдумали, что тут кроется какая-то шалость. Но куда именно делось платье мальчиков, они так и не добились.

Тогда директор со своими помощниками держали совет, как проучить шалунов, а пока решили одеть всех в старые, грубого холста, простые картузы.

Но рыцари не унывали. Правда, холщовые картузы были очень некрасивы и неудобны, но сердца шалунов были полны счастьем. На ночном столике Карла Карловича лежал конверт; в конверте — записка и деньги, ровно три рубля сорок копеек, полученные от старьевщика. На записке значились по-немецки, измененным до неузнаваемости почерком Витика, следующие слова:

"Пожалуйста, купите себе новый парик. Эти деньги вам принес орел с неба".

— Рыцари, слушайте! Я придумал славную штучку. Сегодня воскресенье, и можно позабавиться вволю. Я выдумал нечто ужасно смешное!

И Витик Зон плюхнулся на стул, где в ожидании самовара сидели за чайным столом все остальные рыцари во главе с Алеком.

— Что ты придумал, Витик? Что? — так и посыпались на него вопросы со всех сторон.

Даже «царь» не утерпел и полюбопытствовал, как самый обыкновенный смертный, и спросил:

— Что ты опять придумал такое, Витик?

— Имейте терпение. Сейчас скажу. Я очень устал! Ах, ужасно! — отвечал шалун. — У меня был сегодня урок.

— Как урок? В воскресенье? Что ты такое мелешь. Витик?

— Ах, какие вы все глупые! Извините, Алек, это замечание вас не касается, — самым серьезным образом обратился он к Алеку Хорвадзе и поклонился ему так низко, что ударился головой об стол, разлил сливочник на чистую скатерть и залил сливками сухарницу со сладкими воскресными крендельками.

— Извини, мой лоб, что я тебя ударил, — обратился он к самому себе под хохот товарищей и тут же прибавил, обращаясь ко всем: — Слушайте все: вы знаете, что Кар-Кар по-русски ни бе ни ме, то есть ровно ничего не знает, ничего не понимает. Но вот ему вздумалось обрадовать и потешить Макаку и заговорить с ним по-русски. Он обратился ко мне, чтоб я ему сказал, как надо говорить: "С добрым утром", "Как вы спали?", "Дай вам Бог всего хорошего". Тут я решил устроить ему «штучку» и сказал, что по-русски не говорят "С добрым утром", а говорят "Принесите нам самовар", и что вместо "Как вы спали?" надо говорить…

— Как? Как? — заволновались мальчики.

— Тсс! Кар-Кар идет! — предупредил Витик.

Все разом стихли. Мальчики поднялись со своих мест и отвесили поклон немцу. Один Витик сказал за всех:

— Гутен морген, Карл Карлович, — Немец кивнул и улыбнулся. Он был в очень хорошем настроении духа, хотя на голове его все еще сидел по-прежнему злополучный парик с дыркой, так как Кар-Кар не захотел воспользоваться деньгами, "принесенными орлом с неба". Деньги эти по-прежнему лежали нетронутыми на столе Карла Карловича. Но погода снова установилась хорошая, теплая, и лысина немца под рваным париком не чувствовала холода. Кар-Кар кивал, улыбался по своему обыкновению, сидя между мальчиками, и терпеливо ожидал, когда Авдотья принесет самовар. Даже пролитый сливочник и подмокшие булки не могли особенно испортить его светлого настроения.