— О! Ты хочешь сказать, что мне нельзя сменить туфли?

Она не без труда натянула трусики.

Дэвид развязал ей руки.

— Нет.

— Очень хорошо, но тебе придется стоять рядом со мной, — сказала она, подходя к столу, на который Лора сложила провиант. — Дай мне мой вишневый фартук.

Дэвид достал ее темно-красный хлопчатобумажный фартук и повязал ей на поясе. Смотреть, как она, балансируя, ходит по кухне, само по себе казалось так забавно, что Дэвид был готов простить ее за то время, которое она заставила его сегодня ждать.

— Мужчина может много простить жене, способной так идеально жарить яйца, — похвалил он ее спустя двадцать минут, когда она наклонилась, чтобы наполнить его чашку кофе, демонстрируя свою задницу в трусах между полами фартука. Он погладил ее и поправил швы на чулках.

— Мужчина многое вынужден простить, — сказала она, садясь на кресло у окна и расстегивая пряжки туфель. — К счастью, я знаю не один десяток рецептов.

Дэвид читал Хоуп лекцию, пока оба субботним днем ехали в школу на чай.

— Вообще не говори о садо-мазо, и особенно не заикайся, что ты была профессионалкой.

— Хорошо, дорогой.

— Скажи, что ты раньше заведовала отношениями с общественностью в торговой палате Голливуда. Это правдоподобно и почти правда, — посоветовал он, сворачивая на длинный деревянный подъезд, ведущий к школе Браемара.

— Убедительные доводы, — согласилась она, рассматривая свою прическу в зеркале. Она перевязана волосы сзади бархатной лентой, чтобы придать себе скромный романтический вид. Ее юбка, блуза и джемпер представляли собой точные копии тех, что носила Хоуп Лэнг в фильме 1959 года «Лучшее из всего», в котором речь шла о девушке, делающей карьеру. Детали имели важное значение, так как она собиралась произвести впечатление на всех и каждого.

— И не говори о сексе. У тебя есть склонность прилюдно обсуждать секс, от чего мне придется отучить тебя.

— Я сделаю вид, что секса нет, — пообещала Хоуп, восторгаясь красотой покрытой снегом территории школы. Облачное небо и влажный воздух обещали скорые осадки, что приятно возбуждало прежнюю любительницу солнца.

— И не говори об одежде. Или голливудских знаменитостях.

— Даже о тех, которые умерли как минимум тридцать лет назад?

— Пожалуй, классическое кино будет приемлемой темой разговора, — уступил он.

— Мне стало легче, ибо у нас уже начали иссякать темы, на которые я могла бы говорить, — добродушно заметила Хоуп.

— Давай посмотрим, не забыл ли я что-нибудь? Ах да, и не заигрывай с мужчинами. Супруги преподавателей такого не позволяют себе. Кстати, и с женщинами тоже не заигрывай.

— А что, если там будет откровенная лесбиянка, которой я понравлюсь?

— Если она начнет заигрывать первой, я не против.

— Хорошо.

— Вот, пожалуй, почти все. Как, справишься?

— Проще простого.

Главный холл был украшен в изысканном стиле середины викторианской эпохи, там был мраморный камин и висели красивые портреты. Хоуп наблюдала через высокие, занавешенные бархатом окна, как падает свежий снег на деревья, и наслаждалась чаем и сэндвичами с кресс-салатом.

Ситуация изменилась, когда она узнала Энтони Ньютона, композитора, сидевшего за пианино. Оказалось, что он попечитель школы и житель этого городка! Они заговорщицки переглянулись, и Хоуп улыбнулась ему. Что она могла тут поделать, если знала наизусть любое из его музыкальных произведений? Но Дэвид наказал ей даже не упоминать знаменитостей, не говоря о том, чтобы заискивать перед ними, поэтому она осталась на прежнем месте и надеялась, что Энтони все же пройдет мимо нее.

От раздумий об очаровательном маэстро Хоуп неожиданно отвлекла стройная, чистенькая, но безвкусно одетая учительница или жена учителя, лет за тридцать, которая подошла к ней и требовала подписать какую-то петицию. Хоуп улыбнулась, взяла предложенную папку с зажимом и побледнела от ужаса, поняв суть петиции.

— Но я же работаю в книжном магазине «Маргерит Александра», — возразила Хоуп, возвращая папочку женщине, на груди которой был жетон с ее именем — Кэтрин Тэкстер-Пик.

— Что? Вы хотите сказать, что и в самом деле одобряете литературу, которая продается в так называемой эротической галерее и проповедует насилие, разложение, садомазохизм? — спросила Кэтрин.

Сердце Хоуп начало неистово биться, пока она отчаянно подыскивала ответ, который одобрил бы Дэвид.

— Вы не забыли о свободе прессы? — неуверенно спросила она.

— Вы имеете в виду свободу безупречного американского мужчины эксплуатировать, унижать и жестоко обращаться с женщиной! Но от особы с вашей внешностью нельзя ожидать, чтобы она имела понятие о правах женщин, — заявила Кэтрин. Теперь изящное лицо Хоуп залилось такой густой краской, что Энтони Ньютон встал из-за пианино и приблизился к образовавшемуся кругу слушателей. Он поймал взгляд Хоуп и улыбнулся. Благодарная Хоуп набросилась на обидчицу.

— Я знаю, что женщины имеют право выразить собственную сексуальность, — заявила она. — И уж точно больше половины авторов этих изданий женщины.

— Они ненормальны и обмануты. Как это отвратительно. Это надо запретить! — закричала женщина, сильно волнуясь из-за того, что Хоуп упрямо не хотела соглашаться с ней. Глаза Кэтрин Тэкстер-Пик тут же покраснели и затуманились слезами отчаяния. Она ударилась в истерику, продолжая осуждать огромную коллекцию эротической литературы о властных и покорных, которая делала уникальным магазин «Маргерит Александра». Хоуп задыхалась от разочарования, видя, что Кэтрин Тэкстер-Пик не признает ценность никакой другой сексуальности, кроме своей. Она подумала, что Кэтрин Тэкстер-Пик в детстве стала жертвой чудовищного насилия и чувствовала себя так, будто ее саму просят разделить вину за него только потому, что ее наказывают утонченные джентльмены. И тут она поняла, что смотрит в глаза фанатичке.

— Я советую вам почитать Камиллу Палью, — заметила Хоуп, и тут Кэтрин Тэкстер-Пик чуть не заплакала от злости.

Видя, что Хоуп исчерпала запас вынужденных дипломатических выражений, Энтони Ньютон появился на сцене.

— Вы позволите? — сказала он, беря папочку из рук женщин и быстро просматривая петицию.

— Гмммм, — промычал он, озабоченно кивая во время чтения.

— Да, нам нужно одобрение уважаемых членов артистического сообщества! — радостно воскликнула Кэтрин.

— Я знаю много людей, кого это тоже заинтересует, — услужливо заявил он. — Миссис Тэкстер-Пик, позвольте мне снять с ваших плеч эту заботу, — сказал он. — Я знаю, что вас ждут много других кампаний.

— Вы это сделаете? — взволнованно спросила Кэтрин.

— С радостью, — беззаботно согласился он, любовно прижимая петицию к своему фраку фирмы «Донегал».

— Я должна найти мужа и рассказать ему об этом. Он думал, что это никого не заинтересует. Спасибо! — поблагодарила его Кэтрин, покидая комнату в приподнятом настроении.

— Кто ее муж? — с удивлением спросила Хоуп.

— Учитель физкультуры, — доложил Энтони. Пульс Хоуп возвращался к нормальному ритму, и напряжение покидало тело.

— Спасибо, что избавили меня от нее, — пробормотала Хоуп и зачарованно смотрела, как он вырывает первую страницу петиции, на которой уже значилось пять или шесть подписей, смял ее и швырнул в камин.

— Она вас расстроила? — озабоченно спросил он.

— Взгляните, — сказала Хоуп, протягивая свою красивую руку, чтобы продемонстрировать, как та дрожит.

— Вы замечательно справились с этой ситуацией.

— Вы очень внимательны, мистер Ньютон. А я ваша самая большая поклонница.

— А я ваш большой поклонник.

— Мой? — спросила озадаченная Хоуп, но вдруг заметила Дэвида, который смотрел на нее с другого конца помещения.

— Я обладатель четырех ваших видеокассет.

— Вы? — У Хоуп закружилась голова.

— Когда Хьюго Сэндс сказал мне, что невероятно красивое создание по имени Хоуп Спенсер Лоуренс переехала в Рэндом-Пойнт в качестве жены преподавателя школы Браемара, я не мог не прибежать, чтобы убедиться, отдали ли видеокамеры вам должное.