Мантис был много моложе атланта, и это отчасти извиняло его наивность. Поначалу Кулла втайне это раздражало, и вообще ему досаждало общество неопытного щенка, каким он поначалу считал юношу. Он сомневался, что в серьезном бою сможет тому доверять. Однако, позже, он убедился, что маска невинности и улыбчивой беззаботности служила Мантису, чтобы скрывать за ней куда более сложную и глубокую натуру. Внутри юнец был полон горечи и склонен к перепадам настроения. Похоже, этому парню довелось в жизни испытать куда больше, чем доводится многим из людей. Однако, на первый взгляд, он производил впечатление самого обычного юнца, скитальца, случайно понахватавшегося кое-какой книжной премудрости.
Впрочем, Кулл сознавал, что и сам он отнюдь не так прост, каким может показаться стороннему наблюдателю, и что-то в его собственной натуре было сродни Мантису: вот почему эти двое столь непохожих друг на друга людей так неожиданно крепко сдружились, к вящему изумлению всех окружающих.
На вопрос юноши атлант отозвался:
— Так ты спрашиваешь, почему они продолжают эту войну?
— Да.
— Страх… Месть… Жажда якобы существующего золота. Но и это не все, Мантис. Скорее всего, главное — это привычка. Просто привычка. Они уже забыли, как можно жить по-другому. С того самого дня, как упала звезда.
Они скакали чуть поодаль от трех воинов, сопровождавших их в деревню. Кулл подумал, что будет лучше, если разговоры двух чужаков не услышат селяне.
— Это я понимаю, — проворчал Мантис. — Но нет… Должно быть что-то еще. Им нужна эта звезда?
Кулл пожал плечами.
— Каждому нужно что-то свое. Так всегда бывает на войне. Все начинается с какой-то причины, благородной или не слишком, но очень скоро все поглощает трясина личных обид, алчности и мстительности.
— Как странно, что именно ты говоришь об этом, ведь ты наемник.
— Но даже когда я продаю свой меч, я всегда отдаю себе отчет в том, что происходит на самом деле. Даже когда меня завлекают обещаниями благородной цели, я стараюсь увидеть, что лежит за этим. Обычно все благородные цели — это лишь ложь и обман. На самом деле за ними таится все та же алчность и страсть к смертоубийству…
День клонился к вечеру, солнце опускалось к невысоким холмам далеко на западе. Отмахнувшись от мух и мошкары, Кулл усмехнулся:
— Я слишком много болтал. Я устал и голоден, поэтому все видится мне в мрачном свете.
Но Мантис глубоко задумался. Он так притих, что даже атлант обратил на это внимание. Сейчас, покосившись на своего спутника, он не увидел на его лице и тени привычной веселой беззаботности; словно мрачное облако окутало его фигуру. Теперь Мантис показал свое подлинное лицо, человека, внимательно наблюдавшего за жизнью и таившего множество тяжелых секретов.
— Они что-то странное сотворили с этой землей, не так ли?
Кулл подумал, что этот вопрос он задает не потому, что сомневается в своих словах, а просто размышляя вслух.
— Ты полагаешь, Мантис?
Тот повернулся в седле, обернулся за спину на высившийся там зиккурат, окинул взором всю степь с рассеянными тут и там каменными укреплениями, взглянул затем на троих воинов, что скакали чуть поодаль, мирно переговариваясь между собой.
— Они что-то сделали с этой землей. Почти незаметное колдовство.
— Ты говоришь о храмовых жрецах? — удивился Кулл. — Что ты имеешь в виду?
Мантис покачал головой.
— Не знаю. Нечто… Может быть, это подействовало на саму землю или на людей…
Дальше они поехали в молчании и, наконец, достигли широкого моста, возведенного несколько лет назад. Сейчас, летом, уровень воды в реке был довольно низким, и на опорах моста виднелась широкая корка засохшей грязи, где гнездились небольшие птахи и роились насекомые. То ли лягушка, то ли рыба плюхнулась в воду, когда копыта лошадей застучали по деревянному настилу.
Посреди моста они увидели деревню, расстилавшуюся перед ними, — ее по-прежнему называли деревней, хотя теперь это был настоящий город с крепкими домами из дерева и камня. Вечерний ветерок донес аромат жареного мяса от походных костров и у воинов заурчало в животе.
— Валка! — простонал Кулл, выпрямляясь в седле. — Как же я мечтаю о том, чтобы поесть и отдохнуть!
Они подъехали к селению и вскоре ворота распахнулись, чтобы впустить наемников. Едва лишь Кулл с Мантисом въехали во двор конюшни, как к ним поспешил один из воинов.
— Теринас желает говорить с вами.
— А нельзя ли сперва выкупаться и перекусить?
— По-моему, с тобой, атлант, он желал увидеться немедленно. Я получил приказ привести тебя к нему сразу по возвращении.
Со вздохом Кулл спешился, разминая ноги.
— Увидимся позже, — бросил он Мантису и последовал за солдатом.
— Да, позже, — повторил Мантис, глядя в темнеющие небеса.
Теринас у себя дома сидел за столом. С ним было еще несколько молодых воинов и старейшина Актор, единственный, кроме самого Теринаса, выживший глава селения с той давнишней поры. Теринас знаком пригласил Кулла сесть напротив него. На столе стояла миска с жарким и кувшин молодого вина.
— Угощайся, атлант, — предложил Теринас.
Кулл кивнул и опустился на скамью, довольный тем, что здесь обходятся без лишних церемоний.
Десять лет непрекращающихся военных действий, напряжения и руководства все увеличивающимся войском превратили Теринаса из вспыльчивого и недалекого сельского старосты в уравновешенного закаленного старого вояку. Длинные белые волосы, которые он ни разу не стриг со дня падения Звезды, он заплетал в косу и завязывал кожаной лентой на затылке. Бороду и усы старейшина стриг коротко; глубокие морщины вокруг глаз и у рта говорили скорее о перенесенных тяготах и лишениях, нежели о преклонном возрасте. Выражение его лица, манера себя держать, — все выдавало в нем прирожденного вождя…
И все же Теринас был человеком, который мог прожить тихую незаметную жизнь, если бы стечение обстоятельств не выдвинуло его на первый план. Это же стечение обстоятельств навсегда избавило его от горячности и порывов молодости.
Пока атлант с удовольствием поедал жаркое, запивая его вином, Теринас внимательно и сурово изучал его. Он дождался, пока Кулл осушит до дна кружку с вином прежде, чем заговорить.
— Я надолго не задержу тебя, — заверил он атланта глубоким звучным голосом, в котором сквозила усталость. — Я знаю, как тяжело тебе пришлось, и что сейчас больше всего ты нужда ешься в том, чтобы принять ванну и как следует выспаться. Однако, я немало слышал о тебе, Кулл, со дня твоего появления среди нас, и по думал, что мне и моим командующим было бы полезно узнать твое мнение о ведущихся здесь военных действиях и об этой осаде.
— Что же ты узнал обо мне? — недоверчиво поинтересовался Кулл, хотя слава атланта бежала далеко впереди него, он отнюдь не стремился к ней и зачастую предпочел бы оставаться незамеченным. Увы, это редко ему удавалось.
— Все утверждают, что ты необычайно искусен во владении топором и мечом… А также что ты был наемником во многих армиях и участвовал во множестве битв.
— Это правда, — неохотно признал атлант. — Однако, здесь, среди вас, я пробыл совсем недолго, и едва ли смогу сказать тебе что-то такое, чего ты не знал бы сам. — Кулл, не таясь, встретился взглядом с Теринасом.
— И все же я постараюсь дать тебе совет, если это будет в моих силах.
— Какой тебе видится наша осада? — поинтересовался Теринас. — Мы не требуем немедленного ответа. Возможно, завтра или послезавтра тебе придет какая-нибудь свежая мысль, которой ты пожелаешь с нами поделиться. Тогда не стесняйся, заходи сюда в любой час, мы всегда будем рады тебе.
Кулл откинулся спиной к стене. Подкрепившись, он почувствовал, как силы возвращаются к нему, и даже сонливость понемногу отступает. Утерев губы тыльной стороной ладони, он спросил Теринаса:
— И все-таки что так беспокоит тебя? Вот уже десять лет, как мы осаждаем пирамиду, — отозвался тот. — Уже после первого года мне стало ясно, что колдуны в храме, хотя и вынуждены отступать, но готовы защищаться до последнего. Тем не менее, они не собираются предпринимать никаких ответных действий, словно дожидаясь, пока мы окончательно истощим свои силы. Осознав это, я разработал тактику, при которой мои люди могли продвигаться вперед с наименьшими потерями. Более того, время от времени я нанимал собственных колдунов и предсказателей, в надежде, что они помогут мне там, где окажутся бессильны клинки. Именно от них я узнал, что жреца, стоящего над всеми прочими в цитадели, именуют Тха-Бнаром и называют верховным магистром ордена Алого Солнца.
