Люди же, выстроенные на краю ямы, услышали сухой треск короткой автоматной очереди и увидели, как медленно, словно нехотя, повалился Валиади и как над его телом нагнулся конвойный, словно желая проверить, хорошо ли он выполнил приказ начальника. Но тут пленным велели собирать вещи и готовиться в дорогу. И они, потрясенные виденным, кинулись надевать свои мешки, так и не поняв, за что немцы убили высокого бородатого старика.
Обшарив карманы мертвого художника, Кинке ничего в них не нашел, кроме старинных серебряных часов с ключиком, и, выругавшись, сунул их в карман.
– Пошли, – сказал он товарищу, который молча стоял в стороне.
– Что ж колечко-то, неужели не возьмешь? – насмешливо спросил тот.
– А я и не заметил, черт возьми! – сказал Кинке и с трудом стащил с указательного пальца Валиади кольцо. – Ишь ты! – усмехнулся, повертел колечко в руках. – Что не придумают… Да ведь железное… хлам!
И он швырнул кольцо в мокрые кусты почерневшей, увядшей полыни.
Глава девятнадцатая
Энский областной краеведческий музей занимал одно из самых красивых зданий города. В конце восемнадцатого века дом этот был построен кем-то из впавших в немилость екатерининских фаворитов. Нынешние искусствоведы признавали в нем стиль великого Растрелли и честь создания великолепного дворца приписывали одному из учеников знаменитого зодчего.
С давних времен жители Энска считали своим долгом показывать приезжим в числе прочих городских достопримечательностей и это архитектурное чудо. Одни восторгались чудесным рисунком легчайших, как стебли ландыша, колонн, а другие дивились прочности сооружения и говаривали обычно: «Да-а, батюшка, умели строить в старину…» И лишь Маяковский, в одну из своих поездок заглянувший и в Энск, сказал со вздохом:
– Ох уж, ребята, этот мне восемнадцатый век!
Покончив со своими делами, избегав с десяток нужных ему учреждений и контор, бригадир часам к четырем только добрался до музея.
Не без робости вошел в низенькую, с тяжелым сводчатым потолком комнату и даже не разобрал сперва после дневного света, что и кто тут находится. Наконец, когда глаза привыкли к полумраку, среди невероятного нагромождения шкафов, каких-то статуй и огромных ворохов связанных в кипы, пожелтевших от древности бумаг увидел он маленького лысого человечка с клочковатой седенькой бородкой и острыми колючими глазками, зорко поглядывавшими из-под косматых, растрепанных бровей.
– Вы ко мне? – живо спросил старичок.
– Да я не знаю, – смутился бригадир, пугаясь своего слишком, как ему показалось, громкого голоса. – Вот тут мы вчера нашли… на дороге…
И он положил на стол железное колечко. Цепко схватив кольцо, старичок неопределенно хмыкнул, поднес его к самым глазам, потом шустро вытащил из-под кипы бумажек крошечную лупу и стал внимательно разглядывать бригадирову находку.
– Н-да-а… – протянул наконец, отложил в сторону колечко и лупу, потер ладошками и весело засмеялся. – Интереснейшую, доложу вам, вещичку вы откопали… Сергей Сергеич! – неожиданно крикнул басом. – Сергей Сергеич!
Послышался вздох, бормотанье, затем что-то упало, и наконец в дверях показался длинный, тощий молодой человек с громадным кадыком и крошечным, пуговкой, носом, на котором забавно, каким-то чудом держались большие, как колеса, очки.
– Поглядите, – старик протянул ему колечко. – Что скажете, милейший?
– Любопытно, – лениво, словно из него клещами тянули слова, сказал кадыкастый. – Эпоха раннего железа, кажется?
– Эк, куда его занесло! – Старичок в ужасе схватился за розовую лысину. – Какое раннее железо? Окститесь, батюшка! Скифы! Типичный «звериный стиль»…
– Да-а? – полусонно протянул молодой человек. – Но я почему так мыслю? Отделка, мыслю, еще столь несовершенна…
– Ах, идите вы со своей отделкой! – вскипятился шустрый старикан. – А эта обобщенность, глядите! Эта строгая геометрия линий…
– Да мне кажется, – все так же лениво и сонно жевал молодой человек. – Мне кажется…
– Боже мой, что за мямля! – горестно воскликнул старичок. – И это – в двадцать семь лет! Подумать, в двадцать семь…
Бригадиру сделалось скучно. Эти низенькие сводчатые, прямо-таки тюремные, потолки, этот зеленоватый сумрак, запах лежалой бумаги и еще чего-то, мышей, что ли, – все это угнетало его. Привыкшему к полевому простору, к веселому свисту степного ветра, ему вдруг нестерпимо душно показалось здесь. И он потихоньку пробрался к двери и незаметно ушел.
Через месяц в одной из витрин музея появился новый экспонат: железное колечко, изображавшее двух гонящихся друг за другом собак. Сделанная скучным чертежным шрифтом чернела надпись:
Кольцо от конской сбруи.
Так называемый скифский звериный стиль.
V–VI вв. до н. эры.
А так как бригадир ушел, не сообщив о месте находки, – в конце, ближе к нижнему краю таблички, было приписано карандашом: «Найдено под Энском».
Про Валиади же долгое время старались не вспоминать, и даже его «Петра» директор музея велел снять и унести в подвал. Дело в том, что толком никто не знал, как сложилась судьба старого художника, а по официальной версии было известно, что ему предлагали эвакуироваться, но он отказался. Создавалось впечатление, что Валиади желал остаться у немцев, и этого ему не могли простить.
Так продолжалось в течение почти пятнадцати лет, пока не нашлись зарытые Валиади картины. Их случайно обнаружили строители, подготавливая место для нового многоэтажного дома. Роя котлован, экскаватор зацепил ковшом большой, похожий на сундук предмет. Машину тотчас остановили и осторожно, руками, из-под земли и битого кирпича выпростали длинный деревянный ящик. Находку отправили в райисполком, и вскоре стены музея украсились четырнадцатью чудесными полотнами старого мастера. Они как будто и не лежали столько лет в земле – так ярко сверкали краски, такой свежестью был насыщен необыкновенно смелый колорит!
Посетители музея подолгу простаивали возле «Батыя», и шустрый музейный старичок, размахивая руками, восторженно и даже со слезами на глазах рассказывал им. печальную и таинственную историю этой картины.
А его помощник, флегматичный кадыкастый молодой человек в очках, написал довольно скучную монографию о Валиади, за которую, впрочем, ему присудили звание кандидата искусствоведческих наук.
1961
