– А я – Орлов. – В углу что-то завозилось, что-то большое и шумное. Я стиснула зубы, закрыла глаза, привыкая к слепящему свету, и вдруг открыла, почти распахнула их, избавляясь от насевшего на меня страха. И сразу почувствовала облегчение. Страх спрыгнул с меня. Я даже стук чего-то тяжелого услышала. Отдышавшись, встала в стойку. Страх исчез. Незнакомая обстановка больше не резала глаз. Не пугала. За столом сидел парень, моложе меня, может, старше, не разобрать. Наглый и упитанный, как боров, но веселый и разбитной. Эти разнообразные качества органически уживались в нем, Орлов запросто мог сойти за героя модного сериала, лишь пресловутой гитары в его руках недоставало. И тут же я натолкнулась взглядом на висевшую на стене гитару, зачехленную, упакованную, фирменную. Угонщик Орлов продал мой кабриолет и купил себе гитару. И я смирилась с пропажей. Пусть играет, веселится, радуется, может, у него жизнь была безрадостная: детдомовское детство, бесприютное сиротство, неприкаянность и одиночество.

– Инесса, я хотел тебе уже звонить, вот твой номер у меня записан в календаре. – Орлов ткнул толстым пальцем в настольный календарь. Я не удержалась и заглянула в него. Для этого мне пришлось обойти стол и слегка скособочиться. Точно. Не врет Орлов. Это мои телефонные номера. Родные. Всамделишные. Домашний и мобильный. Есть рабочий телефон – несколько устаревший – от «Планеты». Орлов давно знает меня. На календаре цементным раствором застрял зимний февральский день. Кажется, семнадцатое февраля. Откуда районный опер Орлов знает мое имя и фамилию, номера телефонов? Каверзный вопрос повис в воздухе, насквозь пропитанном одуряющими солнечными лучами.

– Зачем ты хотел мне звонить? – спросила я, уныло вытягивая губы в длинную трубочку. Получилась славная пастушеская дудочка.

– Нашли твой кабриолет, нашли, правда, с перебитыми номерами. Сразу установили – чей, стали искать заявление, а заявления-то и нет. Ты что – такая богатая? – спросил Орлов и лег на стол всем грузным телом. Стол затрещал. Орлову, видимо, очень хотелось, чтобы я оказалась богатой девушкой. Как внучка Онассиса.

– Да нет, Орлов, не очень, – пряча глаза в сторону, сказала я.

Мне было стыдно за собственную бедность. Богатая девушка не пришла бы в милицию спрашивать свой кабриолет, оставила бы его на память гитаристу Орлову. Или поносить бы дала на время. Быть бедной стыдно. Нечем похвастать, нечем поделиться. Вот времена настали. В милицию стыдно прийти, чтобы заявить о краже имущества.

– А-а, понятно, – небрежно кивнул Орлов и сполз со стола.

Стол пошатнулся, но устоял. Орлов со злостью стукнул кулаком по календарю. Мне сразу захотелось стать внебрачной внучкой какого-нибудь заштатного миллиардера.

– Да я скоро разбогатею, я магазин открываю, – поспешно крикнула я и спрятала смущение в карман куртки. Пусть там полежит, погреется, уляжется. Бедность – не порок.

– Да ты что! – восхитился Орлов и снова улегся на стол. – Вот это да! Бизнесменша. Предпринимательница. Бизнесвумен. Женщина-олигарх. Кого я вижу! И без охраны.

– Ну, пока еще не олигарх, но кто знает… – Я кокетливо вздернула голову, дескать, где наша не пропадала.

Вполне может быть, лет этак через пять и меня занесут в списки золотых людей России в качестве миллиардерши наравне с супругой Лужкова. Правда, я статью немного не вышла, бедра узковаты для элитного списка, но чем природа не шутит. Вдруг тощие и узкобедрые когда-нибудь тоже умудрятся внедриться на какое-нибудь сто тридцатое место. Мне лично достаточно и сто тридцать первого. Я могу и потесниться, пропустить вперед всех страждущих.

– Может, помощь нужна? – всполошился Орлов. – Вдруг кто обидит? Я приду на защиту. Смотри, какие у меня мускулы.

Орлов закатал рукава черной рубахи. Круглые шары двигались и подпрыгивали, будто их кто-то поджаривал изнутри.

– Нет, обойдусь. У меня у самой мускулы, качалась целых три года, видишь квадратики, моя гордость, – я вздернула рукой, дескать, можешь потрогать.

– Квадратики – хорошо. А ты зря отказываешься, наедут на тебя серьезные ребята, а крыши-то нет, они кинут тебя, обязательно кинут, опять в милицию побежишь, – сказал Орлов и раскатал рукава.

Опер быстро переключился, принял вдумчивый вид. Прищурился, поджал мокрые губки.

– Короче, твой «Пежо» стоит на платной стоянке. Пиши заяву, плати бабки и забирай машину. Срочно, а то проценты задушат и ты сама от машины откажешься. Дешевле будет новую купить.

– А кто его угнал? – спросила я, присаживаясь на стул, такой же колченогий, как в дежурной части.

– Да есть у нас одни ребята, мы их сначала отловили, потом отпустили и вот снова отловили. Сидят. – Орлов долго искал бумагу, наконец нашел чистый, но захватанный жирными и грязными пальцами бумажный лист, протянул мне.

Я не верила своим ушам. Можно смотреть сериалы, читать боевики, слушать анекдоты пародистов – все исчезает, весь флер, напевная романтика, когда вплотную сталкиваешься с реальностью. Настоящий майор, настоящий опер, настоящий угон и настоящий «Пежо», отдыхающий на платной стоянке уже в течение трех месяцев. У меня перехватило дыхание. От ужаса и восторга.

– Вообще-то ребята еще не признались, что это именно они твой кабриолет угнали. Они прятали угнанные тачки на одной автостоянке. Мы арестовали там два «Мерседеса», стали проверять остальные машины, смотрим, стоит в углу бесхозный «Пежо». Проверили по учетам, заявы на него нет. Стали ждать, когда объявится хозяйка. Не объявляется. Хозяин стоянки не помнит, кто поставил кабриолет. Не знает, кто перебил номера. Вот такие дела, Инесса Веткина, красавица, умница, будущий олигарх, – без устали шутил тучный Орлов.

Опер елозил по столу, то взгромождаясь на него всей тушей, то сползая на стул вместе с канцелярскими принадлежностями, бумагами и календарями. И даже телефонным аппаратом.

– Значит, вы не знаете, кто угнал мой кабриолет? – спросила я, выводя аккуратным почерком свою знатную фамилию в угонном заявлении.

– Ну, в общем, ребята взяли на себя твой фургон, но в общем-то это не они, у нас статистика, понимаешь… – Орлов с виноватым видом почесал бритый затылок.

– Понимаю, навесили чужой угон невинной шайке, – я положила заявление на стол.

– Одним угоном больше, одним меньше, ребятам без разницы, а с меня показатели требуют. – Орлов прочитал заявление. Отложил в сторону. Написал какую-то бумагу. Все это он проделывал с умным видом. Не шутил, не паясничал, не ползал по столу.

– Инесса, вот тебе справка для хозяина автостоянки. Предъявишь ему, заплатишь, сколько запросит, и можешь забирать свою любимицу. И еще, – Орлов слегка скривился, будто у него зубы заболели, все разом, до единого, – тебе обязательно позвонит следователь. Ты ему ничего не говори про это, ну, что мы здесь с тобой говорили. Шутки шутили. Разговоры разговаривали. Секрет это, понимаешь? Государственная тайна.

– В каждой шутке, Орлов, есть доля преступления, – я тоже решила пошутить на прощание. Едко и солено. В финале игры во мне вдруг открылось второе чувство юмора. В спорте и не такое может произойти.

– Ты злая, Инесса, – буркнул Орлов, – но я на тебя не в обиде. Ты мне нравишься. Будут наезжать на тебя плохие ребята, звони, всегда приду на помощь, как верный тимуровец.

– Орлов, – я замешкалась в дверях, подбирая подходящие слова, – Орлов, а если бы я не пришла? Что бы ты сделал с моим кабриолетом?

– А-а, – отмахнулся от меня Орлов, – а ты что, из налоговой инспекции? Декларацию о доходах проверить решила?

– Да нет, это я так, по недомыслию спросила, – я вовремя закрыла дверь. Успела все-таки, сноровка помогла. Орлов запустил в меня календарем, на котором были записаны номера моих телефонов. Календарь стукнулся о дверную притолоку и с грохотом брякнулся на пол. Но я уже ничего этого не видела. Я мчалась по лестнице, убегая из странного дома. Автоматчики испуганно шарахнулись в разные стороны, неожиданный таран разъединил плотное образование из двух тел, они беспрекословно уступили дорогу бешено мчащейся торпеде. Я стрелой проскочила несколько кварталов, прежде чем опомнилась. Ясное просветление снизошло на меня. Судьба явно благоволила ко мне. Она преподнесла мне машину на драгоценном блюде успеха. Нужно успевать за судьбой, иначе она обидится и повернется спиной. Нельзя обижать удачу. И я устремилась в банк. За деньгами. Меня согревало чувство внутреннего законопослушания. Мне не нужно было врать и изворачиваться. Судьба избавляла меня от вранья, оградила от бесчестья. Я могла честно смотреть людям в глаза. Я могла оставаться честной перед собой.