Но в следующем послании начальнику ИНО вновь звучат негативные нотки о Рыльском.
Я. Давтяну приходилось много работать и по линии НКИД, и не всегда положительно оценивалась в Москве эта работа, хотя его материалы направлялись В. Ленину.[311] Так, в протоколе № 57 заседания Политбюро ЦК РКП(б) от 23 марта 1923 г., подписанного И. Сталиным, говорилось следующее: «Указать НКИД на необходимость принять все меры к расторжению заключенного т. Давтяном соглашения о КВЖД (документ в архиве не обнаружен), поставив т. Давтяну на вид нарушение директив ЦК. Предложить НКИД впредь ответственных поручений не давать т. Давтяну».[312]
Не очень хорошо Я. Давтян сработался с коллегами из НКИД. В одном письме резидент возмущался отношением некоторых из них к работникам службы внешней разведки в пекинской миссии, в другом, что ему постоянно задерживают денежное содержание по линии НКИД.
«Думаю, что Пекин будет моей последней работой в этом милом учреждении, — пишет он в третьем письме. — Хочу работать в Москве или в крайнем случае на Западе. Предпочел бы с НКИД вообще порвать, ибо все-таки не могу ужиться с ними».[313]
Справедливости ради следует отметить, что он был часто недоволен и работой своего Центра. «Я полагаю, что в Пекине лучше видно положение дел, чем из Москвы. Если вы с этим не согласны, — сообщал он Трилиссеру 6 сентября 1923 г., — то тогда прошу освободить меня от работы совершенно». В другой раз, в связи с неприятием методов, предлагаемых из Москвы, он заявляет в Центр, что хочет отказаться от работы в ИНО.[314] Из этих материалов перед нами встает человек большого темперамента, требовательности, работоспособности и в то же время неуживчивости.[315]
Видимо, вместе с Давтяном в 1920–1923 гг. в советском полпредстве по линии Коминтерна и НКИД работал К. А. Михельсон-Арвис.[316]
22 июля 1921 г. правительство РСФСР официально назначило А. Иоффе Чрезвычайным полномочным представителем РСФСР в Китае. Возглавляемая им миссия формировалась по типу полпредства и состояла из 14 человек, включая военного эксперта А. И. Геккера.[317] Когда в начале 1923 г. А. Иоффе через Шанхай направился для лечения в Японию, его заместителем был оставлен Я. Давтян.[318]
В середине 20-х годов в Пекине под «крышей» врача советской миссии работал Евгений Алексеевич Фортунатов.[319]
Официальным послом России в Китае после подписания 31 мая 1924 г. «Соглашения об общих принципах для урегулирования вопросов между СССР и Китайской Республикой» и ноты Л. М. Карахана от 13 июня 1924 г. с предложением возвести дипломатические представительства обеих стран в ранг посольств стал Л. М. Карахан. В Пекине он проработал до августа 1926 г., с небольшим перерывом с ноября по октябрь 1925 г.[320]
По заданиям Коминтерна неоднократно бывал в Китае, в том числе и в Пекине, Г. Н. Войтинский: в начале 1920 г. во главе миссии Дальневосточного секретариата ИККИ, в 1924 и 1925 гг. — уполномоченным ИККИ, в 1926–1927 гг. — как представитель Дальневосточного бюро ИККИ. Он оказывал большую помощь в создании первых коммунистических кружков в Китае и организации коммунистической партийной печати: участвовал в работе IV и V съездов КПК и наиболее крупных Пленумов ЦК КПК.Очевидцы вспоминали, что, когда однажды Войтинский подъезжал поездом к Харбину, в вагон ворвалась уведомленная провокатором китайская полиция, чтобы захватить «русского агента» с шифрами и бумагами. Но, увидев в окно полицейских, Войтинский заперся в купе и, так как жечь документы не было ни места, ни времени, проглотил их все. Полиция его увезла, определенное время продержала в тюрьме, но улик не было, ей пришлось его выпустить323.
Для улучшения всей военной работы в Китае Китайская комиссия[321] Политбюро ЦК РКП(б) 17 апреля 1925 г. приняла решение «создать в Пекине центр в составе Председателя — полномочного представителя СССР тов. Карахана, членов — военного руководителя тов. Геккера (военный атташе при Постпредстве СССР в Китае — В. У.) и руководителя военно-политической работой тов. Воронина (Птицин)[322]«. В составе комиссии участвовали Уншлихт, Чичерин, Войтинский, Петров, Лонгва, Мельников, Бортновский и Берзин.[323] Таким образом, с весны 1925 г. в Пекине был создан «центр» по координации и руководству всей работой в Китае, видимо, включая и раведывательную работу. Китайской комиссией было также принято решение о «посылке некоторого количества оружия в распоряжение тов. Карахана для безвозмездной помощи генералам». Уншлихт сообщил, что оружие уже послано в количестве 2 тыс. японских и 2 тыс. германских винтовок и соответствующее количество патронов.[324] Стоимость приготовленного к отправке оружия оценивалась в 7 710 000 руб.[325]
Разведывательная работа в Китае во второй половине 20-х годов часто вызывала неудовлетворение Центра. На нее тратились большие деньги (по данным Г. Агабекова резидент на месте получал около 250 долларов в месяц, живя на всем готовом).[326] Часто военные разведчики и сотрудники ГПУ в Китае работали параллельно, не информируя друг друга, скрывая добытые данные, разведывательные данные приходили в центр с большим опозданием. Посылаемые в Москву материалы часто базировались на отрывочных, случайных, непроверенных данных. Имели место провалы на местах.
В этом отношении интересна часть письма Фрунзе от 20 мая 1925 г. Карахану, посвященная работе советского военно-политического аппарата в Китае. Он обращал внимание на необходимость улучшения там работы аппарата и необходимость покончить со стремлением к его раздуванию. «Никакого Штаба в Пекине создавать не будем: допустимо лишь некоторое увеличение его разведывательной части и числа переводчиков в группах». Он ставил одной из ближайших задач работы аппарата в Китае и особенно его руководящей тройки постановку «на должную высоту информации о событиях, действующих силах и создающемся положении, а также оценки этих сил и группировок», «мы до сих пор, например, не знаем, что на самом деле происходит на Юге. Необходимо знать не голые отрывочные факты, а обстановку с фактами» — требовал Фрунзе.[327]
Нередко возникали трения между сотрудниками различных разведывательных ведомств в Китае. Наверх поступали кляузы друг на друга.
Осложнялись условия работы советских военных советников в Кантоне из-за непростых отношений, складывающихся между генералитетом НРА и руководителем южнокитайской группы военных советников Н. В. Куйбышевым, не сумевшим адекватно оценить состояние НРА. Москву также беспокоило, что советским военным советникам не удалось наладить должным образом работу в национальных армиях на северо-западе Китая.
На II съезде Гоминьдана (январь 1926 г.) Чан Кайши в своем докладе по военному вопросу сформулировал главную цель военной политики своей партии — подготовка к Северному походу. Из Кантона в Москву поступали по разным каналам сведения, что Чан Кайши и его ближайшее окружение форсируют подготовку к походу. Мнения же советских работников в Китае о возможностях его успешного проведения были весьма противоречивы.
