Честно сказать, идею своего нового курса Грегори не то чтобы украл у Голды, но – скажем – вдохновился. В одной из передач она разъясняла очередное уголовное дело, а зрители брали на себя роль присяжных и звонили с?приговором?. Один телефонный номер принимал звонки?виновен?, другой -?невиновен?, а компьютер подсчитывал. Почему бы не дать возможность студентам откликаться через телефон или компьютер? Декан давно намекал ему, что нужно активнее вовлекать аудиторию. Ведь в электронную эру это совсем не трудно. Посмотрим, посмотрим, как все это завтра сработает…

Да, и в календаре… Когда у нас следующая передача?Улики и обвинения?? Ага, двадцатого, в восемь вечера. Обведем красным кружочком. Будет какое ни на есть – свидание.

Кинокадры 2-3. Кладбище

Слышен шум садящегося самолета. В кадре – прозрачная стенка автомата, продающего розы, завернутые в целлофан.

Мужская рука запихивает пятидолларовую купюру в щель, нажимает на кнопку. Пластиковый щиток поднимается, цветок выпадает в подставленную ладонь. Процедура повторяется второй, третий, четвертый раз.

Мужчину мы видим со спины. Черное кожаное пальто, аккуратный ежик седых волос. Скромный букет плывет над багажными колясками пассажиров. В другой руке – кожаный портфель.

Шоссе. Автомобили ползут трехполосной змеей. Огни идущих на посадку самолетов висят над ними редкой цепочкой. Каждая пара прожекторов сначала возникает из далекой облачной гряды блестящими точками, потом крупнеет, разгорается, слепит.

Синяя?хонда? съезжает с шоссе, колесит по местным дорогам. Уверенно сворачивает к большому пруду, огибает его, находит стоянку.

Мужчина выходит, захлопывает дверцу. Идет по дорожке, держа розы перед собой. Стая недовольных гусей расступается перед ним, испуская стоны, жалобы, упреки. Один за другим тянутся к пруду. Плюх, плюх, плюх…

Кладбище. Могилы ухожены, газон пострижен. Мужчина проходит мимо небольшой часовни, мимо памятника с крестом и двумя ангелами. Останавливается у мраморной плиты, кладет на нее розы.

Надпись крупным планом:?Аманда фон Лаген, 1981-1993?.

Мужчина подносит ладонь ко рту, слизывает капельку крови. Потом достает записную книжку с золотым обрезом, открывает. Карандаш вычеркивает на странице слово?кладбище?. На следующих строчках мы видим слова:

Церковь.

Банк.

Автомастерская.

Аптека.

– Как и было обещано в силлабусе, – сказал профессор Скиллер, – курс моих лекций в этом году будет построен совершенно по-новому. Даже слово?лекция? вряд ли уместно для того, чем нам предстоит заниматься. Заимствуя мудрость древних, мы будем вести диалоги. Современная компьютерная техника позволит нам сделать это, избегая базарного гама, криков и споров. Я задаю вопрос, каждый из вас бесшумно печатает свой ответ на клавиатуре, программа мгновенно суммирует ваши мнения и выбрасывает некий усредненный ответ на этот большой экран. Идея понятна?

Он обвел взглядом амфитеатр. Было несколько лиц, знакомых с прошлого года. В предпоследнем ряду заметил Кристину – светлые эстонские космы отброшены назад, перехвачены синей лентой, ироничная улыбка расправила крылья на губах, как бесстрашная бабочка. Рядом с ней ее новый друг, Стасик Рогойский, уже что-то азартно выстукивал на компьютере, не дожидаясь вопросов профессора, сыпал свои ответы. Голды, конечно, не было. Пустые сиденья, пустые мечты.

– Темы для диалогов мы будем выбирать, следуя классификации книжной премудрости, предложенной Библиотекой Конгресса. Правда, в этой классификации есть свои странности. Например, темы?Балет? и?Танцы? помещены в раздел социологии. Тема?Охота? – в раздел?Искусства и науки?. Туда же попала тема?Вождение автомобиля?. Но не будем придираться. Лучше иметь хотя бы какую-то классификацию, нежели полный хаос.

Из третьего ряда поднялась тонкая девичья рука с зажатым в пальцах карандашиком.

– Что нужно напечатать, когда я не знаю ответа на вопрос?

– На этот случай в программе имеется могучий и премудрый помощник: полный текст энциклопедии?Британика?. Вы печатаете в окошечке для ответа?смотри в энциклопедии?. Кое-кому из вас захочется добавить при этом что-нибудь вроде?зануда?,?охламон?,?старый осел?. Не тратьте времени. Программа отбросит все ваши грубости и непристойности, заглянет в энциклопедию и быстренько отыщет там тот ответ, который на сегодняшний день считается усредненно правильным.

Стасик Рогойский оторвал зад от скамьи, перегнулся вперед, как уличный фонарь:

– Позволяет ли программа разложить суммарный ответ и отыскать любого из нас с той отдельной неповторимой глупостью, которую мы напечатали в своем окошке?

– Только в том случае, если писавший сопроводит свой ответ индивидуальным кодом. Но я обещаю без особой нужды не лазить в список ради опознания отвечавшего. Повторяю: моя роль в диалоге – отнюдь не всезнающий мудрец, которому надлежит исправлять ваши незрелые мнения, перед которым нужно трепетать и благоговеть. Вы могли заметить, что слово?отрицание? исчезло из программы курса. И исчезло оно не под нажимом протестов извне, – а их, как вы помните, было немало, – но из внутренней потребности. Слово?сомнение? гораздо более точно выражает мое отношение ко многим общепринятым на сегодняшний день истинам. Здесь на кафедре будет стоять человек, полный сомнений, недоумений, разочарований, порой даже отчаяния. Вы – команда спасателей, которой надлежит извлечь погибающего из его интеллектуальной бездны. Видели, как извлекают жертвы землетрясений? Пятеро приподнимают балку, придавившую ногу несчастного, двое поддерживают окровавленную голову, еще двое накладывают шину на сломанную руку, и так далее… Итак, что у нас идет в начале списка тем Библиотеки Конгресса? Agriculture, Anatomy, Antiques – здесь все более или менее в порядке, не вызывает сомнений. По крайней мере у меня. Но вот дальше: Art, Aesthetics – искусство, эстетика, красота. Здесь мой ум барахтается, захлебывается, тонет. Причем давно – с раннего детства. Помню такой эпизод: мне лет шесть, мы с матерью и отчимом гуляем в парке, пустынная аллея в густых кустах. Мне захотелось справить малую нужду, я отошел к кустам и расстегнул штанишки.?Грегори, что ты делаешь?!? – испуганно воскликнула мать.?Писаю?, – спокойно ответил я.?Немедленно перестань!? -?Почему?? -?Потому… Потому что это некрасиво!?. Я задумался на минуту и потом задал философский вопрос, на который до сих пор никто не дал мне вразумительного ответа:?А если писает красавец??

Смех прокатился по рядам безотказно и облегченно. Даже Кристина – он разглядел – слегка улыбнулась, хотя слышала эту семейную историю не первый раз.

– Однако и в шесть, и в двенадцать, и даже в восемнадцать лет нам глубоко наплевать на философию. Мы просто хотим – мечтаем – жаждем – быть красавцами и красавицами, быть элегантными и обаятельными, хотим нравиться и покорять. Мы хотим красиво одеваться, красиво говорить, красиво петь, хотим жить в красивом доме, на красивой улице, среди красивых вещей и картин, в волнах красивой музыки. И именно тут, уже в ранней юности, начинаем раз за разом получать болезненные эстетические оплеухи. Мы гордо напяливаем новую куртку, купленную родителями на последние деньги, а одноклассники встречают ее насмешками. Мы напеваем милую песенку, услышанную в кино, а наша подружка зажимает уши и говорит:?Не могу слышать эту гадость!? Мы вешаем на стену репродукцию знаменитой картины, а зашедший в гости приятель спрашивает:?Где ты выкопал это старье?? Именно отсюда, а не из философских теорий вырастает в нашей душе болезненный вопрос, на который я хочу услышать ваш ответ:?Знает ли кто-нибудь – знал ли когда-нибудь – пытался ли нам объяснить, что на свете красиво, а что – нет? И как отличать одно от другого? И как заставить всех-всех людей – или хотя бы наших близких – подчиниться единым эталонам красоты так же покорно, как мы подчиняемся правилам дорожного движения??