Как писал в своем дневнике поляк, участник тех знаменитых боев, «такого большого города нет в Польше. Он весь обведен стенами. За стенами красуются церкви, как густой лес»[523]. И автор не грешил перед истиной. Псков окружал тройной каменный пояс. Крепостные стены имели общую протяженность в 9 километров. Высота их достигала 8-9 метров, толщина - около 5 метров. Гарнизон составлял приблизительно 7000 человек. Кроме того, указывает историк, «русское командование, обнаружив намерения противника, успело перебросить в Псков подкрепление из близлежащих ливонских замков. Подобная мера ослабила линию обороны в Ливонии, но она оправдывалась военной необходимостью»[524]. Наконец, - и что, пожалуй, самое главное, - в городе проживало около 20 000 жителей. Как искони ведется на Руси, все они, включая стариков, женщин и детей, тоже поднялись на защиту своего города.
В эти тяжелые дни Грозный, руководя войсками, находился совсем недалеко от Пскова, в Старице. «Неприятельские разъезды сожгли несколько деревень в непосредственной близости от его резиденции. Из окон дворца можно было видеть зарево пожаров. Литовское командование даже обсуждало планы пленения царя». Но вопреки упорно навязываемой г-ном Радзинским версии,"перед лицом опасности Иван IV не выказал малодушия. Он отослал жену с младшим сыном, а сам стал готовить крепость к обороне. С царем в Старице находилось не более 700 дворян и стрельцов»[525]...
20 августа 1581 г. отборные польские войска под командованием Стефана Батория и коронного гетмана Яна Замойского окружили Псков. Баторий немедленно отдал приказ копать «борозды» (траншеи), чтобы, вплотную подойдя к крепостному рву, установить там пушки. 7 сентября начался массированный артобстрел крепостных стен - пролог к общему штурму. Двадцать осадных орудий в течение суток беспрестанно вели огонь. Но взять город единым лобовым ударом агрессору все же не удалось. Хотя в южной стене был сделан пролом и захвачены две башни, однако на следующий день под набатный звон колокола церкви Святого Василия на Горке мужественные защитники Пскова опрокинули наступление польско-литовских и венгерских отрядов. Метким огнем из пушки «Барс», стоявшей на Похвальской горке, псковские пушкари снесли верхние ярусы двух захваченных врагом башен. А безымянные герои, сознательно жертвуя жизнью, проникли в подземелья Свинусской башни и взорвали ее вместе с неприятелем. Чтобы поддержать сражающихся воинов и горожан, в бой вступили даже монахи Псково-Печерского монастыря, неся с собой особо почитаемую в городе икону Богоматери. И свершилось чудо. Многократно превосходящий псковичей численностью враг дрогнул. Со страшными потерями (около 5000 человек, среди которых был любимец короля Стефана - предводитель венгерской кавалерии Гавриил Бекеш) войска Батория сдали захваченные позиции и отступили. Участник похода, аббат Пиотровский, с изумлением записывал в своем дневнике: «Не так крепки стены (русских), как (их) твердость и способность обороняться»[526].
«Эта неудача до тех пор непобедимого врага, - отмечает историк, - произвела огромное впечатление на обе воюющие стороны». Осажденные, по словам летописца, «храбро-победного своего поту отерше», «начали (предпринимать) вылазки, подводить подкопы к вражеской линии. В конце концов командующий псковским гарнизоном кн. И.П. Шуйский даже сделал смелую попытку выйти с войском за стены города и напасть на лагерь неприятеля[527]. Поляки же были повергнуты в шок. Им не оставалось ничего другого, как начать долгую осаду крепости...
Правда, на следующий день после неудавшегося штурма Баторий еще раз предложил горожанам сдаться, пытаясь подкупить их своими обещаниями. Он написал псковским воеводам грамоту, содержание которой передает в «Истории Государства Российского» Н.М. Карамзин. «Дальнейшее сопротивление для вас бесполезно, - самонадеянно утверждал король. - Знаете, сколько городов завоевано мною в два года? Сдайтеся мирно: вам будет честь и милость, какой вы не заслужите от московского тирана, а народу льгота, неизвестная в России, со всеми выгодами свободной торговли... Обычаи, достояние, вера будут неприкосновенны. Мое слово - закон. В случае безумного упрямства - гибель вам и народу!» С сею бумагою, - продолжает Н.М. Карамзин, - (поляки) пустили стрелу в город (ибо осажденные не хотели иметь никакого сношения с врагами). Воеводы таким же способом ответили королю: «Мы не жиды: не предадим ни Христа, ни Царя, ни Отечества. Не слугиаем лести, не боимся угроз. Иди на брань: победа зависит от бога[528] Такова была воля русских людей, полагаясь на божию помощь, решивших защищать свою Родину и свою честь до конца. «Пушки же (у русских) отличные и в достаточном количестве, - писал поляк, - стреляют ядрами в сорок полновесных фунтов, величиною с голову... Достанется нашим батареям и насыпям!..»[529] Он не ошибся. Досталось с лихвой. За пять месяцев осады псковичи отбили еще ровно 30 попыток врага штурмом овладеть их городом[530].
Последняя из этих попыток была предпринята 2 ноября 1581 года, когда в осажденной крепости уже начался голод и мор, а вся Псковщина и прилегающие тверские земли были опустошены. Однако, свидетельствует едва ли не самый знаменитый современник и очевидец тех событий, легат Святейшего престола Антонио Поссевино, «русские при защите городов не думают о жизни, хладнокровно становятся на место убитых или взорванных действием подкопа и заграждают (проломы) грудью, день и ночь сражаясь; едят один хлеб, умирают с голоду, но не сдаются»[531]. Так случилось и 2 ноября 1581 г., когда польско-литовское войско попыталось овладеть городом, перейдя замерзшую реку Великую, но тут же в страхе и панике должно было отступить, оставив на льду горы трупов, сраженных артиллерийским обстрелом с высоких крепостных стен.
Это было великое одоление... Как пишет историк, «Псков стал бастионом, о который разбилась волна неприятельского нашествия»[532]. Именно там «сорвалась... цель, которую в своем победоносном движении осмелился поставить себе Баторий, когда рассчитывал окончательно разгромить Россию»[533]. «Доблесть защитников Пскова спасла русские города», - признает и г-н Радзинский. Но увы. Лишь двух строк хватило сему «блистательному» автору для мимолетного упоминания об этой военной и - еще более - духовной победе псковичей. А вот о том, что к концу осады Пскова польская армия была полностью деморализована и находилась на грани краха, наш иронично-легкий сочинитель не сказал совсем ничего (хотя источников об этом - польских и русских - предостаточно). Он не сказал, как уже на второй месяц осады, оказавшись без пороха (запасы которого были крайне невелики) и вынужденное стаями голодных волков рыскать по окрестностям в поисках провианта и фуража, буйное шляхетное рыцарство принялось... открыто роптать на своего короля-«мадьярца», короля-неудачника, не способного победить варваров-московитов. Жизнь в холодных землянках под несмолкаемым пушечным обстрелом рыцарей более не устраивала. Как свидетельствует в своем дневнике участник осады, «солдаты дезертируют от холода, босые, без шапок и платья, страшно дерутся с жолнерами из-за дров, которые привозят в лагерь, отнимают друг у друга платье и обувь... воровство в лагере страшнейшее»[534]. Наконец, из-за долгой неуплаты жалованья ропот начался даже среди наемников, грозивших самовольно покинуть армию, разойтись по домам. И, дабы предотвратить катастрофу, гетману Замойскому приходилось и публично сечь, и вешать «возмутителей спокойствия»... Но и об этом посчитал за лучшее промолчать наш всезнающий рассказчик Впрочем, автора можно понять. Ведь все эти подробности так явно не вписываются в любезный ему образ «благородного короля», который вместе с «доблестным, непобедимым воинством» своим нанес сокрушительное поражение московскому тирану...
Между тем с наступлением в октябре первых заморозков положение польской армии ухудшилось еще больше. Как случалось не раз со многими нашествиями европейцев на Россию, их лютым врагом становилась обычная русская зима. Вот и Баторий, рассчитывая быстро взять Псков и закончить войну, совершенно не подготовил свои войска к длительной зимней кампании. Очевидец писал: «Дождались мы такой зимы, какая у нас в конце января, а говорят, морозы будут еще сильней. Все мы хоронимся в земле, как звери. Платья, шубы и не спрашивай... Русские (партизаны) захватывают лошадей, слуг, провиант и все прочее. Дай бог, чтобы королю и гетману удалось благополучно вывести отсюда наши войска...»[535].
