Иван в своей деятельности «никогда не имел покоя и простора»[365].
...А между тем пошел десятый год с начала Ливонской войны. К этому времени силы обоих главных противников - Москвы и Литвы - были истощены, государственные финансы исчерпаны (о чем свидетельствовало, например, введение в Литве «поголовщины» - специального налога для уплаты жалованья наемным войскам). Дело еще более усугубил свирепствовавший по Европе мор, «венгерская лихорадка» - эпидемия сыпного тифа. Весной 1566 г. «огненная болезнь» пришла и в Россию, охватив Полоцк, Великие Луки, а осенью - Новгород и Псков. В такой тяжелой обстановке Иван не раз предлагал Сигизмунду-Августу заключить мир, необходимый обоим. Но ввиду того что король по-прежнему не желал признавать ни потерю Полоцка, ни русские завоевания в Ливонии, наконец, отказывался выдать изменника-перебежчика князя Курбского, на чем настаивали московские дипломаты, дело ограничилось заключением лишь перемирия[366]. Используя эту передышку, царь отдал приказ строить новые укрепления на двинском направлении - в городах Усвяты, Ула, Сокол и Межев.
Одновременно правительство Грозного, чтобы обезопасить свои северо-западные рубежи, начало осенью 1566 г. переговоры со шведским королем Эриком XIV, которые проходили в Стокгольме, а завершились уже в Москве 16 февраля 1567 г. подписанием между ними союзного договора. По этому договору Швеция, оставляя себе ливонские города Ревель (Таллин), Вейсенштейн и Каркус, соглашалась снять блокаду русской Нарвы. Кроме того, обе стороны обязывались в дальнейшем не заключать в ущерб друг другу сепаратного мира с Польшей-Литвой и предоставляли купцам и дипломатам свободу проезда и торговли на своих территориях[367].
Были предприняты Иваном шаги к заключению и еще одного важного внешнеполитического соглашения - с английской королевой Елизаветой. Взамен на предоставленные англичанам самые широкие льготы и привилегии в торговле с Россией царь предложил подписать королеве договор о политическом союзе. О том, «чтобы ее величество было другом его друзей и врагом его врагов и также наоборот». Примечательно, что заключения подобного же союза с Англией уже с 1561 г. добивался и вышеупомянутый шведский король Эрик XIV[368]. Таким образом, намечалось создание широкой шведско-русско-английской коалиции, которая могла серьезно усилить позиции России в случае продолжения Ливонской войны.
И все же не это было главным. Главным событием 1566 г. стал новый Земский собор, созванный царем именно для обсуждения вопроса о мире или продолжении войны с Литвой за Ливонию. Как и перед введением опричнины, Иван Грозный при решении этого жизненно важного внешнеполитического вопроса снова обратился ко всем подданным, держал совет о дальнейших действиях со «всей землей» (земский - земщина - земля). Именно собранные в Кремле представители «всей земли» - духовенство, бояре, дворяне, приказные дьяки и купеческая верхушка посадского торгово-ремесленного населения - должны были дать главный ответ царю: следует ли России ради заключения мира пойти на уступки Сигизмунду-Августу и отказаться от всех завоеваний в Ливонии или же все-таки продолжать войну? И снова, как полтора года назад, царь получил поддержку большинства. С поляками постановили «не мириться», уступок им никаких не делать «Мы, - записали в своем окончательном приговоре участники собора, - за одну десятину Полотцкого и Озерищского повету головы положим... за его государское дело с коня помрем», независимо от сословия и состояния. (К примеру, купцы особо подчеркивали готовность положить «за государя» не только «животы» (имущество), но и головы, чтобы «государева рука везде была высока»[369]). Так состоявшийся летом 1566 г. «Земский собор на полтора десятилетия определил политику русского правительства»[370].
Но на этом же соборе произошло и еще одно событие, которое, как и сам собор, довольно подробно рассматривается почти во всех монографиях о царствовании Ивана IV. Событие, неразрывно связанное с казнью боярина И.П. Федорова-Челяднина, так занимательно (об этом чуть ниже) переданной Эдвардом Радзинским, но о предтече которой сей проницательный автор даже не упомянул. А жаль...
Дело в том, дорогой наш внимательный и терпеливый читатель, что во время заседаний Земского собора 1566 г. в гулких палатах кремлевского дворца звучали не только одобрительные речи по поводу продолжения войны в Ливонии. Как сказали бы теперь, «трибуна» этого общегосударственного форума, созванного Иваном Грозным, была использована оппозицией против него самого - против государя... Большая группа земских бояр и дворян во главе с костромичом князем В.Ф. Рыбиным-Пронским открыто обратилась к царю с челобитной, потребовав у Ивана взамен на поддержку военных действий в Ливонии ликвидировать «государеву опричнину», коей «не достоит быти»[371], т.е. отменить режим чрезвычайного положения и вернуться к прежней форме правления. По словам современника Альберта Шлихтинга, челобитчики объясняли свое требование нестерпимым произволом, который чинили по отношению к земцам царевы опричники.
Фактически это был мятеж. Мятеж в царском дворце, дерзкий и довольно внушительный по своим размерам: в выступлении участвовало около 300 знатных лиц, в том числе и бояре-придворные, как опять же сообщает Шлихтинг[372]. А потому, используя свои чрезвычайные полномочия, изложенные в указе об опричнине, государь немедленно подавил этот мятеж. Все 300 были тут же арестованы. Правда, уже через неделю почти все они снова получили свободу. Только 50 человек, которых следствие признало зачинщиками выступления, были подвергнуты наказанию - прилюдно биты палками на торговой площади. Обезглавили же лишь троих - Н. Карамышева, К. Бундова, наконец, самого князя В.Ф. Рыбина-Пронского. Одновременно были взяты в опричнину Кострома с прилегающими землями - территория, где находилась вотчина казненного князя-мятежника.
Однако и после этого противодействие земской знати государю не прекратилось. Был ли непосредственно в числе выступивших против опричнины в 1566 г. боярин И.П. Федоров-Челяднин или, что вероятнее, являлся одним из его тайных и осторожных руководителей, благополучно скрывавшимся за чужими спинами, - об этом у историков прямых свидетельств нет. Но дальнейшее не оставляет сомнений в причастности боярина к действиям оппозиции. Один из самых богатых людей своего времени и старейший член земской боярской Думы, он долго занимал высокий придворный чин конюшего и, значит, фактического главы Дуты, имеющего право выбирать царя в случае отсутствия наследника престола. Конюший же по традиции становился и царским местоблюстителем до вступления на трон нового государя. Именно после собора 1566 г. Иван Грозный сместил Федорова-Челяднина с этого поста, отправив на воеводство в Полоцк. И именно к нему, а также еще к троим знатнейшим боярам - М.И. Воротынскому, ИД. Вельскому и И.Ф. Мстиславскому уже летом следующего, 1567 г., обратился в секретных посланиях польский король Сигизмунд-Август - обратился с предложением перейти под его «королевскую руку»[373]. Король, по-видимому, хорошо знал, к кому посылает гонца... Реально «переход» должен был проявиться в том, что указанные лица арестуют русского царя, выдадут его польскому королю, а на престол посадят удобного всем своей слабохарактерностью Владимира Андреевича, двоюродного брата Грозного. Сам же Сигизмунд-Август обещал поддержать эти действия одновременным наступлением своих войск Словом, как пишет историк, «планы... были разработаны в мельчайших деталях. Но исход интриги полностью зависел от успеха тайных переговоров с конюшим. Согласится ли опальный воевода использовать весь свой громадный авторитет для того, чтобы привлечь к заговору других руководителей земщины, или откажется принять (в нем) участие - этим определялись дальнейшие события»[374].
О том, какой ответ получил Сигизмунд-Август от земских бояр, говорит следующее. Уже в конце 1567 - начале 1568 г. король сосредоточил в районе Минска «до 100 000 человек войска для прямого похода на Москву в ожидании там боярского мятежа». Но как только стало известно о расправе Ивана Грозного с заговорщиками, польско-литовское наступление было отложено[375]. Да, читатель, да, русский государь сорвал планы своих противников... Хотя неясно, кто непосредственно сообщил Ивану о заговоре. Сделал ли это, малодушно спасая свою шкуру, Владимир Андреевич, о чем прямо рассказывает Генрих Штаден?[376] Или информация поступила от кого-то другого? Факт остается фактом: царь Иван узнал о боярском заговоре. Узнал, находясь с войсками на литовской границе. И известие это явилось столь грозным, что вынудило государя, немедленно оставив армию, помчаться в Москву «на ямских», т.е. на перекладных...
