Впрочем, чтобы быть точным, надо сказать: существовала еще одна, немаловажная причина этого острого конфликта. Война на южном направлении была выгодна многим аристократам-вотчинникам тем, что могла решить труднейший вопрос того времени - вопрос об испомещении (наделении землей) дворян. Читатель помнит, что молодой царь Иван пытался решить его еще на Стоглавом соборе путем постановления о частичном возвращении церковью государству некоторых ее незаконных земельных приобретений, которые и отдавались служилому дворянству. Но дворянское войско росло, требуя все больше и больше земельных наделов, в то время как государственный их фонд был весьма невелик. Проблему можно было решить, либо отобрав необходимые земли у крупных вотчинников, либо завоевав плодородные равнины на юге. Война же на западе, как пишет историк, напротив, «не обещала значительных земельных приобретений, а в случае затяжки грозила серьезными тяготами для государства вообще и для служилых людей в частности. Бояре могли предвидеть, что выход из этих тягот государство найдет в конфискации боярских земель, что и произошло во время опричнины... Грозный не хуже Курбского и его единомышленников знал достоинства южнорусских земель и уж во всяком случае больше Курбского заботился об интересах служилого сословия. Но все-таки не пошел по пути, предложенному «Избранной Радой»[225]...

Ибо, повторим еще раз, как глубочайший стратег Иван IV остро сознавал, что военная и духовная угроза с запада представляет собой опасность жизненным интересам Руси отнюдь не меньшую, но намного большую, чем угроза нашествий с востока и юга (о чем свидетельствует вся ее тысячелетняя история, включая самые новейшие времена). Азиатские орды всегда приносили России страшные материальные разрушения, физическое истребление народа, но никогда не могли сломить его дух, его свято хранимую православную веру, напротив, в огне борьбы лишь сильнее, словно булатный меч, закаляя этот дух. Католический же Запад, из века в века кощунственно прикрываясь знаком креста, рядясь в одежды проповедников «истины» для восточных варваров - схизматиков, стремился прежде всего к тому, чтобы расколоть, сломить православие, уничтожить духовный иммунитет России и тем самым лишить ее способности к сопротивлению военной агрессии. К XVI веку процесс этот зашел слишком далеко. Помимо основных западных соседей Русского государства - Ливонии, Польши и Литвы, во власти католического влияния находилась уже почти вся Белоруссия, правобережная Украина. Коварный враг подступил непосредственно к русским землям, и необходимо было действовать как никогда решительно. Именно поэтому, едва ликвидировав главный очаг агрессии с Востока, Иван Грозный не совершил «бросок на Крым», куда упорно толкала его знать и что было бы на первый взгляд гораздо логичнее и целесообразнее, но действительно «выбрал Ливонию».

Наконец, дабы полностью прояснить вопрос об этом крайне нелегком выборе Грозного царя, вспомним, читатель, и такие факты, легкомысленно - или намеренно? - обойденные «телеисториком» Радзинским или прямо представленные им как незначительные, но о которых наверняка действительно говорил своим оппонентам великий государь, в жарких спорах доказывая невозможность и опасность борьбы с Крымом. Например, о том, что уже в силу своего географического положения Крым представлял собой в те времена неприступную крепость[226]. О том, что, решись он, Иван, после взятия Казани и Астрахани на прямое вооруженное столкновение с Крымским улусом Османской империи, и это неминуемо поставило бы его один на один с самой мощной в мире на тот момент армией османов. Один на один с империей, перед которой в ужасе трепетала вся тогдашняя Европа, лихорадочно сколачивая против нее всевозможные лиги и союзы, но войска которой тем не менее с успехом осаждали саму Вену. Наконец, о том, что война с крымским вассалом Стамбула поставила бы Русь один на один со всем мусульманским миром, главой которого считался турецкий султан: «В качестве верховного халифа, т.е. первосвященника и покровителя верующих, его чтили на далеких окраинах Сибири, Туркестана, Аравии, африканского Туниса и Марокко». «В письме к французскому королю (сам) султан Сулейман II (1520-1566) называет себя царем царей, князем князей, раздавателем корон мира, тенью бога в обеих сторонах света, властителем Черного и Белого морей, Азии и Европы. В это время у турок считалось в подчинении 30 королевств и 8 тысяч миль берега»[227]... Вот с кем так настойчиво требовала от Ивана вступить в борьбу часть его аристократии. Так же, как уже и до этого не раз и не два, но многие, многие годы подряд, буквально исходя елеем, обещая взамен чуть ли не корону императора, приглашали русских государей папы римские принять участие в общеевропейской «священной» войне против турок-османов[228]. Приглашали, втайне надеясь по привычке загрести жар чужими руками. Надеясь, что, клюнув на лживые обещания, русские варвары пойдут-таки воевать «за крест Христов», и если уж не победят, то хоть сами себе шею сломают в борьбе с полумесяцем... Однако «русские варвары», как назло, с достоинством отвергая любые посулы Святейшего престола, раз за разом отказывались от подобных приглашений, прекрасно понимая их подлинные цели. Понимая, что в борьбе с могущественной Османской империей заинтересована в первую очередь сама Европа, а потому ей же и предоставляли разбираться с собственными врагами. Напротив, долгие десятилетия обороняясь от нашествий со стороны вассалов империи - Казани и Крыма, - с самим Стамбулом в те тяжелые времена Москва стремилась поддерживать исключительно мирные, даже дружеские отношения, неоднократно обмениваясь посольствами, членом одного из которых ездил, кстати, в столицу Османов вместе со своим отцам Федором Адашевым - совсем молодой Алексей Адашев.

Подобно мудрым своим предшественникам, не позволил втянуть себя в «священную» войну за чужие, по сути, интересы и Иван Грозный. Разгромив Казань, подчинив своей власти Поволжье, как далеко неординарный полководец и политик, он понимал, что сделать то же самое в Крыму, за который поднимется вся Османская империя, ему просто не хватит сил. Что против его ратников немедленно брошены будут направленные в Крым отборные войска янычар, что подойдет к берегам легендарной Тавриды могучий турецкий флот... История показала: еще два века, целых два века тяжелого кровавого противоборства потребуются русскому народу, чтобы сломить эту силу и обезопасить, наконец, и южные рубежи своего Отечества. Потребуется гений Суворова, Кутузова, Румянцева-Задунайского, потребуются мощная армия уже не Московского государства, но громадной Российской империи, чтобы Екатерина Великая легким росчерком пера смогла узаконить присоединение Крыма к России, ее выход к южным морям... Иван Грозный был прав. И его ли в том вина?..

Совсем иным было положение и перспективы войны в Ливонии. Разгром дряхлого орденского государства обещал, во-первых, безопасность западным рубежам, во вторых, отрыл бы даже не «окно», но столбовую дорогу в Европу... После недолгого затишья в январе 1559 г. русская армия под командованием С.И. Микулинского-Пункова вновь подошла к Риге и сожгла на рейде Дюнамюнде (Даугавгрива) весь рижский флот. Затем русские войска прошли Курляндию, громя отряды ливонских рыцарей. Этот стремительный рейд показал как высокие боевые качества русских, так и «полную военную беспомощность Ливонской конфедерации, где единственной реальной, но малочисленной военной силой были лишь орденские войска, в то время как ополчение городов практически не могло оказывать никакого сопротивления»[229].

Не могло, да и не желало. Созданная в XIII веке немецкими рыцарями на землях завоеванных ими балтийских племен эстов и латышей, Ливония в XVI веке действительно представляла собой картину растущего политического распада и морального разложения. Совершенно верно пишет наш всезнающий автор, «рыцари превратились в сытых феодалов. Потомки воинов жили в неге и роскоши, (а) долгий мир, превративший Ливонию в земной рай, отучил их от сражений». Следует лишь уточнить, что «рай» в Ливонии был именно только для немецких феодалов, но никак не для местных «аборигенов», не для крепостных эстонских и латышских крестьян, из которых и рыцари, и бюргеры, и купцы беспощадно выжимали все, что можно было выжать. А потому хоть и не модно нынче вспоминать о таких фактах, но именно эти коренные жители Ливонии в первую очередь отказывались сопротивляться наступающим русским войскам, сами поднимали восстания против немцев, памятуя, видимо, о том, что еще в 907 году чудь (эсты) вместе с русами участвовали в знаменитом походе вещего князя Олега на византийский Царьград[230]...