Марго повернула лапку – и за дверью разнеслась мелодичная трель. Ну и кто ей сейчас откроет двери? Какой она окажется, эта загадочная бабушка? Вот и пришел момент испытать собственное великодушие на прочность.

Замок тут же щелкнул – вопреки московскому обыкновению, никто не поинтересовался, что за гость пожаловал в дом, прежде чем распахивать двери. На пороге стояла пожилая дама с очень знакомым лицом.

– Ну наконец-то, – с легким упреком произнесла она, словно Маргарита договорилась с ней о встрече и позволила себе опоздать. – Проходи, внученька. Давно тебя жду.

Марго шагнула в дверной проем и еще раз внимательно посмотрела на свою бабушку (а это явно была хозяйка квартиры, Маргарита Стефановна Горынская собственной персоной, сомневаться не приходилось). Узнать в ней даму в королевской шляпке, ту, что утешала Маргошу после злосчастного суда, было несложно. Странное совпадение. Но о чем оно говорит? Да, скорее всего, ни о чем. Москва – город тесный.

Квартира у бабушки была очень красивой, как бывает в старых, благородной архитектуры домах: высокие потолки с лепным бордюром, эркер, уставленный цветами, даже мраморный камин сохранился. Неужели в доме так никогда и не делали капитальный ремонт с заменой перекрытий – при таком глобальном катаклизме обычно вытряхивали всю начинку дома полностью (включая и коренных жильцов с их пожитками) и перестраивали жилища за старым фасадом по убогому современному образцу.

Но бабушкина квартира явно не была тронута подобными веяниями и сохраняла уют и очарование старомосковских обиталищ. Мебель тоже была под стать этому дому (насколько могла судить Маргарита): карельская береза начала XX века, изящный русский модерн, причем в прекрасном состоянии. Но что больше всего удивило Маргошу, так это ее собственные портреты и фотографии, расставленные и развешанные там и сям.

Вот двухлетняя девочка с мишкой, вот первоклассница с букетом и большими белыми бантами на «хвостиках»; вот Маргоша на катке, на даче в панамке, на море в купальнике и с надувным крокодилом; вот семнадцатилетняя кокетка в первом взрослом макияже; вот вручение приза школьной олимпиады, аттестата зрелости, институтского диплома; даже свадебная фотография здесь нашлась – на каминной полке в красивой рамке под стеклом… Похоже, бабушка все-таки не была полностью равнодушна к жизни своей внучки, а отец, несмотря на ссору, снабжал ее Маргошиными фотографиями, иначе откуда они здесь взялись бы.

Через полчаса женщины сидели за столом, сервированным к чаю. Перед каждой стояла полная чашка ароматного, заваренного на травах чая, но к нему никто не прикасался – бабушка и внучка, прежде толком и не знакомые, не переставая, разговаривали обо всем на свете и на такое прозаическое занятие, как чаепитие, просто не могли отвлечься.

– Как жаль, что мы не подружились раньше и ничего друг о друге не знали, – говорила Маргарита.

– Ну дружить со мной сложно, дорогая моя, это не каждому удается. А что ничего друг о друге не знали, тут ты не права. Я по крайней мере всегда интересовалась твоими делами. И помогала, когда нужно было.

– Неужели?! – удивилась Марго.

Может быть, бабушка и не во всем приврала – фотографий на стенах дома явно свидетельствовали о некотором интересе к внучке. Но вот насчет помощи… Это, мягко говоря, явное художественное преувеличение.

– Помнишь, как ты недобрала один балл, чтобы пройти в институт по конкурсу, и думала, что провалилась? – спросила вдруг бабушка. – А через три дня вывесили дополнительные списки, в которых ты нашла свою фамилию. А помнишь, как твой дом собирались продать богатому инвестору, чтобы он переоборудовал его в гостиницу, а всех жильцов переселил в Бибирево? А потом вдруг, ни с того ни с сего, инвестор отказался от этого проекта и о выгодной покупке дома в центре Москвы «забыл»? А когда у тебя, прости за напоминание, не было денег на свадьбу и ты, разбирая антресоли, к собственному удивлению, нашла в старом цветочном горшке спрятанную пачку долларов?

– Да, – растерянно прошептала Маргарита, которой и в голову никогда не приходило, что кто-нибудь может знать о подобных событиях и тем более влиять на них. – Я думала, это была тайная заначка моей – бабушки. Той бабушки, другой, покойной…

Все это прозвучало ужасно глупо, и Маргоша предпочла замолчать. Если хоть на секунду задуматься, версия дурацкая – откуда у пенсионерки взялись лишние баксы? Но Марго тогда от радости ни о чем не задумалась.

– Да, это был подарок к твоей свадьбе от бабушки, только не от покойной бабушки, а от живой, – строго уточнила Маргарита Стефановна. – Мне твой жених, признаться, никогда не нравился, так себе молодой человек. Но свадьба есть свадьба. Я не могла допустить, чтобы мою единственную внучку выпихнули замуж кое-как, в подержанном платье из вторых рук…

У Маргоши в голове тут же запрыгали скептические мысли: неужели бабуля прокралась к ним в дом, залезла на антресоли, спрятала там в глубине темной полки в глиняном горшке деньги, которые могли бы не найтись и до сих пор? Ведь это чистая случайность, что Маргоша вспомнила об убранных туда в незапамятные времена горшках и решила посадить в них пару фиалок, хотя перед свадьбой было вовсе и не до пересадки цветов…

А бабушка рассказывала уже о чем-то совершенно непонятном:

– Ты с мужем три года назад отдыхала в Сочи. Помнишь? Вы собирались вылететь в Москву двадцать пятого августа. А с билетами на конец августа на юге традиционно дело швах. Вы чуть ли не с ночи стояли в очереди в кассу, а билетов вам все равно не хватило.

Действительно, Марго простояла с трех часов ночи до двенадцати дня, а потом какой-то толстый дядька бесцеремонно влез прямо перед ней и купил два последних билета на Москву. Пришлось трястись поездом, да еще и в плацкартном вагоне… Но откуда об этом известно бабушке? Неужели она тоже была тогда в Сочи где-то рядом с ними и даже не назвалась?

– А ты помнишь, что было двадцать пятого августа?

Да уж, такое забыть тяжело. Утром перед отъездом Марго решила последний раз сходить на пляж. Лежа на деревянном топчане, она смотрела, как в небе набирал высоту взлетевший с адлерского аэродрома самолет. Маргоша и сама предпочитала покидать курорт воздушным путем и теперь завидовала тем, кто оказался удачливее. Ей был хорошо знаком и всегда нравился этот момент расставания с Сочи, когда лайнер летит над морем вдоль берега и из иллюминаторов пассажирам как на картинке видны пляжи, и полоса Курортного проспекта с крошечными автомобильчиками, и кубики санаторных корпусов, и можно даже разглядеть свое бывшее окошко или балкон. А потом самолет поднимается все выше и выше, а оставшийся внизу город быстро тает в дымке…

Марго думала, что и она могла бы сейчас сидеть там, во вместительном брюхе «Ила», и любоваться на оставленный сочинский пейзаж, предвкушая скорую встречу с Москвой, но ей вот не повезло. Придется сесть в набитый людьми, шумный, грязноватый, прогретый южным солнцем вагон и неспешно двигаться по длинному пути, выматывающему силы и нервы.

И вдруг… самолет, уже успевший набрать высоту, на секунду замер и стал медленно-медленно падать в море. Казалось, время тоже замерло и падение это длится бесконечно. Маргоша приподнялась с топчана и, прикрывая глаза ладонью от слепящего солнца, с ужасом уставилась на самолет – ведь в нем были люди! И эти люди уже были обречены, и как им помочь, что сделать в эти секунды, никто не знал… Где-то вдалеке взмыл столб брызг и водяной пыли, и снова перед ней лишь синее, безмятежное море. Вокруг закричали, заметались, уже весь пляж вскочил на ноги, а Марго снова и совершенно отчетливо осознала, что вполне могла сейчас быть в самолете… То есть уже просто не быть, перейдя в вечное небытие.

– Вы хотите сказать, что каким-то образом вмешались в ход событий? – поинтересовалась она у бабушки.

– Именно, дорогая моя. У меня не было должной силы, чтобы предотвратить катастрофу и спасти всех этих несчастных, но остановить тебя, сделать так, чтобы ты не попала на обреченный рейс, я смогла.