Остаюсь и так далее.
ПИСЬМО ОДИННАДЦАТОЕ.
(О человеческой, или естественной, морали).
Если вы, сударыня, продумали все, о чем я до сих пор вам писал, вы не могли не убедиться, что совершенно невозможно основывать моральную систему, прочную и неизменную, на фанатической, двусмысленной, мистической, противоречивой религии, последователи которой сами никогда не могут прийти к полному единомыслию относительно ее доктрин. Вы поймете, что бог, забавляющийся! Игрой в прятки со своими приверженцами, бог пристрастный и вероломный, чьи заповеди находятся в полном противоречии друг с другом, не может служить основой морали, долженствующей быть неизменной во все времена для всех людей. Действительно, как можно строить понятия справедливости и добра, основываясь на вере в несправедливого и коварного бога, повергающего человека, для которого он сотворил мир, искушению только затем, чтобы покарать этого человека за податливость перед этим искушением? Как полагаться на волю бога, сказавшего "не убий" и в то же время потворствовавшего уничтожению целых народов? Какое представление можно составить о морали, которая продиктована богом, имевшим своим пророком кровожадного Моисея, избравшим себе в любимцы бунтовщика, убийцу и развратника Давида? Можно ли устанавливать священный кодекс прав и обязанностей человечества, основываясь на вере в бога, фаворитами которого на земле были самые бесчеловечные преследователи и чудовища жестокости? Как можем мы черпать представления о нашем нравственном Долге в проповедях и наставлениях священников, поклоняющихся богу-миротворцу и вместе с тем повсюду сеющих мятеж, призывающих к резне и мести, как только кто-нибудь попробует наложить руки на их привилегии.
Можем ли мы подражать святым, зарекомендовавшим себя либо как бесполезные энтузиасты, либо как беспокойные фанатики, либо, наконец, как упрямые бунтовщики, которые под предлогом защиты божьего дела учиняли страшные опустошения на земле? Может ли здравая мораль основываться на невыполнимых и сверхъестественных заповедях и добродетелях, плоды которых часто вредны и опасны и которые явно бесполезны для нас самих и для тех, с кем мы живем? Примем ли мы в качестве блюстителей наших нравов священников, внушающих нам лишь непостижимые понятия и требующих совершать ребяческие, пустые обряды, ради которых нас заставляют пренебрегать самыми насущными и реальными нашими обязанностями? И, наконец, согласимся ли мы, чтобы нами руководили люди, чья неустойчивая мораль сообразуется только с собственными выгодами; чья проповедь то призывает нас к благотворительности, человечности и смирению, то якобы по велению свыше толкает нас на несправедливости, коварство, предательство и жестокости? Вы понимаете, сударыня, что невозможно основывать какую бы то ни было этическую систему на столь неустойчивых положениях, противоречащих нашим самым естественным представлениям о добродетели; ведь под добродетелью мы должны понимать склонность человека к поступкам, содействующим счастью ближних; религия же понимает под добродетелью качества, могущие сделать нас угодными некоему таинственному богу, который ставит свои милости в зависимость от обрядов, от убеждений и часто от действий чрезвычайно вредных и губительных и для нас самих, и для окружающих. Мораль христиан - мораль мистическая, которая подобно догмам их религии так же темна, непостижима и неустойчива, так же зависит от толкования ее тем или другим священником; у христиан не может быть и речи о незыблемой морали, потому что она подчинена религии, принципы которой непрестанно меняются, сообразуясь с волей прихотливого и деспотического бога или, вернее, с волей его священников, чьи выгоды и капризы чрезвычайно разнообразны и кто поэтому никогда не может договориться между собой. Священное писание, которое служит для христиан источником их морали, не только непроницаемо, темно и требует постоянных истолкований у священников, но и противоречиво. В одном месте оно пропс дует действительно полезные добродетели, а в другом оно же одобряет или предписывает действия, совершенно противоположные нашим представлениям о морали. Один и тот же бог, повелевающий нам быть добрыми, справедливыми, милостивыми, запрещающий мстить за оскорбления, именующий себя самого богом милующими и милосердным, обнаруживает неумолимую жестокость и возвещает, что он принес не мир, но меч (1); этот же бог говорит нам, что он пришел разделить людей; он, наконец, требует возмездия за поношения; он санкционирует грабеж, измену, узурпацию, резню. Словом, в писании невозможно найти сколько-нибудь определенные и ясные принципы морали. Вы там наряду с несколькими полезными разумными советами находите доктрины самые нелепые и самые пагубные, угрожающие целости и благополучию всякого человеческого общества.
В Ветхом завете бог как бы сводит всю иудейскую мораль лишь к пунктуальности, с которой должны выполняться его педантичные пустые предписания; он требует от народа Израиля выполнения и соблюдения всякого рода ритуалов, церемоний и обрядов; и в награду за скрупулезное и тщательное выполнение этих, так сказать, обязанностей он позволяет совершать самые ужасные преступления. Добродетели, заповедуемые сыном божьим в Новом завете, действительно отличаются от тех, которым придавал в свое время такое огромное значение бог-отец; бог Нового завета противоречит ветхозаветному богу иудеев: сын божий заявляет, что ему не нужно ни жертв, ни даров, ни обрядов; он заменяет их теми сверхъестественными добродетелями, бесполезность, невыполнимость и несовместимость которых с благополучием человека, живущего в обществе себе подобных, я вам уже доказал. Вместе с тем сын божий противоречит сам себе не меньше, чем его отец; он то и дело отменяет все, что только что сам установил; в дальнейшем отцы церкви в свою очередь отменили многие евангельские принципы. Ведь священники беспрекословно слушаются своего бога только в тех случаях, когда божественные заповеди согласуются с их выгодами. Выгодны им в данный момент преследования - и им кажется, что бог повелевает им истреблять нечестивых и силой сгонять званых на пир, то есть в лоно правоверной церкви. Подвергаются преследованиям они сами - тогда их бог немедленно налагает запрет на всяческое насилие. Кажется им, что религиозные обряды прибыльны и, несмотря на ясно высказанное Иисусом Христом неодобрение всяких жертвоприношений, ритуалов и церемоний, они заставляют народы выполнять эти ритуалы и церемонии, придумывают множество новых обрядов и принуждают человека ради этого пренебрегать самыми насущными обязанностями перед обществом. Иисус запретил мстить за него, священники же находят, что бог-отец потребовал жестокого возмездия за своего сына. Иисус заявил, что царство его не от мира сего, и проповедовал отказ от богатства, а его священники изыскивают в Ветхом завете всяческие поводы и оправдания для того, чтобы покорить мир, оспаривать власть у государей, узурпировать в этом мире права самой неограниченной деспотии, самого разнузданного произвола. Одним словом, если мы и найдем в Библии несколько моральных советов, здравых и полезных, то наряду с ними та же Библия оправдывает самые бесчеловечные жестокости.
Таким образом, в христианской религии мораль всецело зависит от произвола, страстей и выгод священников; ее принципы никогда не могут быть сколько-нибудь устойчивы и зависят от обстоятельств; бог, представителями и комментаторами которого почитают себя священники, предписывает только то, что им в данную минуту выгоднее и удобнее, и никогда им не противоречит; по прихоти священников он то и дело меняет свои приговоры; одни и те же поступки этот бог то одобряет, то осуждает; за одно и то же поведение то награждает, то карает; что сегодня в его глазах - преступление, то завтра добродетель, и что сегодня - добродетель, то завтра - порок.
Что же следует из всего этого? Что христиане никогда не уверены в собственных моральных принципах; что эти принципы непрестанно меняются в соответствии с политикой духовенства; священники, завладевшие человеческой совестью при помощи угроз и террора, заставляют закрывать глаза на все противоречия и, как только дело касается религии, впутывают самых честных людей в вопиющие злодеяния; таким образом, веруя в бога, проповедующего любовь к ближнему, христиане с детства привыкают с ненавистью относиться к еретику и готовы ему всячески вредить только потому, что он не подчиняется воле их духовных пастырей. Поэтому, веруя в бога, призывающего любить врагов и прощать оскорбления, христиане ненавидят и преследуют врагов своих священников, с лихвой воздавая за все будто бы нанесенные им обиды. Поэтому, веря в бога правого, непрестанно прославляя его благость, христиане по первому знаку своих духовных отцов совершают несправедливости и жестокости, гордятся тем, что могут подавить в себе голос природы и разума и попрать законы человечности.
