– Вы меня не удивили, сэр. Это пустой номер в современной России. Кремль и те, кого вы называете «очень плохими парнями» помешались на православии. Без него вся их идеология немыслима. Значит этот Сергеев маргинал. Ланч за вами.

– Маргиналов не раскручивают стотысячными тиражами, выпуск которых профинансирован…военной разведкой России!

Генри застыл в неподдельном удивлении.

– Вы выиграли, сэр. Но это означает, что в России готовятся не только оранжевая революция, имперская контрреволюция, но и еще что-то. Весьма неожиданное для нас. А неожиданность…

– Хуже прямой угрозы, – продолжил мысль старший.

Он несколько устало задумался и продолжал

– И, тем не менее, в России ничего оригинального сверху не задумывается. Проект Сергеева свернут. И вы правы, что все перспективы своей страны и «не очень плохие» и «очень плохие» парни в идейном плане связывают с православием. Чем лишний раз подтверждают мысль об ограниченности, архаичности и убогости своего мышления.

К нашему счастью… – задумчиво добавил он.

И вдруг задорно улыбнулся.

– Но, Генри, то, что упускают эти господа, не упустят те, кого мы называем идеалистами. По моим данным именно они, я, правда, пока не знаю деталей, сейчас активно строят неоязыческую конфессию в России.

– Знаете, сэр, – взгляд Генри стал твердым, – я долго сомневался в некоторых ваших выводах…

– Я знаю, – тонко и многозначительно улыбнулся старший. А Генри меж тем продолжал:

– Но после нашего сегодняшнего разговора у вас не будет сторонника более преданного и твердого, чем ваш покорный слуга. Я убежден, что в интересах мировой цивилизации надо покончить раз и навсегда и с «очень плохими парнями» и с их «не очень плохими» коллегами.

Насколько я понимаю без убежденных, и, я бы сказал, даже фанатичных, сторонников в самой России это сделать будет невозможно. Выращенные нами либералы на эту роль совершенно не подходят. Поэтому надо срочно искать других. Насколько я вас понял это не столь уж легко. Однако одним из маркеров, отличающих нужных нам людей является их приверженность неояычеству.

– Причем эта приверженность должна быть действенной.

– Я понял, сэр. Мы найдем действенных приверженцев старых Богов, и поможем им. Они будут неудобными партнерами. Неудобными, но надежными. А сейчас нужны именно такие.

Слова Генри были лишены обычной сдержанности и ироничности. Старший довольно улыбнулся. И чтобы снизить накал чувств, не задевая собеседника, он буднично, но с долей теплоты, произнес:

– А вот и наш кабачок, Генри. Надеюсь, блюда домашней кухни будут недурны. После такой прогулки и такого мозгового штурма требуется хорошо подкрепиться.

– Похоже, твои потомки начали что-то понимать, – сказал Сварог Тору.

– Не все и не все, – самокритично проворчал Тор. – Но было бы печально, если бы столь очевидных вещей на поняли потомки короля Роберта Брюса и графа Сент-Клера.

Кого из потомков он имел при этом в виду, Сварог не уточнял.

Он шел по темным улицам подмосковных Мытищ промозглой ноябрьской ночью. Ветер хлестал в лицо, бросая за воротник пригоршни мокрого снега. В такое время надо быть дома, а не на улице. Впрочем, выбирать не приходилось. Рабочий день офицера ФСБ не нормирован. Поэтому часто приходилось возвращаться домой из Москвы последней электричкой.

Весной и летом такие поздние вынужденные прогулки от платформы до родного дома иногда были даже приятными. Но ни о какой приятности не могло быть речи в эту промозглую ночь, столь типичную для поздней подмосковной осени.

Он не так давно закончил Академию ФСБ, гордился своей службой и чувствовал себя уверенно в любой ситуации. Но вот в такое время в родных Мытищах он не отказался бы иметь при себе табельное оружие. Когда такие мысли приходили в голову, он невольно с раздражением думал, что ментам разрешают брать домой даже автоматы. А вот офицеры ФСБ не имеют возможности без особого разрешения брать даже пистолеты.

А когда дают такие разрешения? Это не секрет. Когда какие-нибудь отморозки в очередной раз изобьют, пользуясь численным преимуществом какого-нибудь коллегу на пороге собственного дома.

Э, да что там ФСБ. Он надолго запомнил рассказанную за рюмкой историю одного снайпера из легендарной Альфы. Приехавший из Чечни офицер поднимался к себе в квартиру. Знающему человеку определить откуда приехал человек в таком одеянии и с такими специфическими повадками не составляет труда.

Не составило это труда и для троих чеченцев, встретивших его на лестничной площадке.

– Эй, друг, да ты не из наших ли мест? Много наших завалил? – шутливо и, даже, вроде бы беззлобно, поинтересовался один из чеченцев, золотозубый красавец с повадками профессионального убийцы.

– Что вы мужики, егерь я. Заповедники инспектирую.

– А из какой ты квартиры, егерь?

Снайпер назвал квартиру этажом выше.

– Смотри, не обмани. Мы еще встретимся.

Повидавший многое альфовец вернулся в родной дом, как будто не уезжал с войны. Разумеется, он обо всем доложил начальству. И, вот ведь оперативность, этих соседей снайпера установили. Они действительно жили в этом доме, и их прошлое было далеко небезупречным. Но выселить их законных оснований не было. Они полтора месяца морально терроризировали снайпера и его семью, пока, наконец, различными «неформальными» методами коллеги офицера из ветеранской ассоциации не урегулировали конфликт. Чеченцы квартиру поменяли.

Как это удалось добиться бывшим коллегам, рассказывающий не знал. Но, это была отнюдь не победа. А так, ничья, скорее напоминающая сделку.

Да, неласкова Россия к своим защитникам, даже элитным. А может они вовсе и не защитники вовсе, а так, «вооруженные бюджетники», как шутит один из его старших сослуживцев. Но кто же тогда истинные защитники? Наверное, те, кому доверяют держать у себя дома служебные автоматы.

– Эй, мужик! – окликнули его из темноты, прервав горестные раздумья.

Из темноты вышли два милиционера.

– Чего шляешься в такое время?

– Повежливее, сержант. Я офицер ФСБ.

Он достал удостоверение и развернул его перед глазами сержанта.

– Много таких ксив сейчас продают по переходам. Давай с нами в отделение.

– Слушай, друг, я с дежурства. Вот мой дом, устал как собака, не мешал бы ты мне нормально до койки дойти.

Сержант вдруг без предупреждения ударил его в лицо. Он, конечно же, мог ответить достойно. В Академии этому учили. Но молодой офицер ФСБ не мог даже предположить, что так может произойти. И поэтому удар пропустил. А потом гнев, совершенно неконтролируемый, охватил его. И он применил против этих полупьяных уродов то, чему его учили в Академии.

Он не помнил, как в него выстрелили. И ему не рассказывали, в силу каких случайностей, он остался жив. Ельцинские полицаи вполне могли просто добить его и выбросить где-нибудь на пустыре. Много похожих ситуаций стали основой даже для телевизионных сюжетов. Но, Судьба для чего-то оставила его в живых.

После госпиталя ему предложили все забыть. Он согласился. Предложили достаточно много денег и приличное место на гражданке. А вот на это он не согласился, настоятельно прося оставить его в ФСБ. Его с явной неохотой, но оставили.

После этого он все свободное время занимался только своим, теперь уже не очень крепким, здоровьем. Ибо не хотел быть комиссованным по этой причине.

Он хотел оставаться сотрудником ФСБ.

И дождаться своего часа.

Высокий, худощавый мужчина сидел в кресле напротив Чугунова. Его волосы, медового цвета были расчесаны на аккуратный пробор. У него было узкое лицо, прямой нос, широкий рот, жесткие губы и волевой подбородок. Глаза были серыми, цветом напоминая олово. Но имели некий слабо уловимый желтоватый оттенок. Идеально сшитый темно-серый костюм сидел на нем, как перчатка. Так говорили в позапрошлом веке. Но явный аристократизм собеседника требовал именно таких определений.