Отец Хескета умер во время эпидемии холеры в 1848 году, когда работал в кварталах бедноты и, в конце концов, заразился, потому что ослаб от изнурительной работы без отдыха и полноценного питания.

День, который теперь вспомнился Хескету, случился почти двадцать лет тому назад, когда его любимый конь Ибрагим упал и сломал ногу. Теперь он вместо Беллы представил себе этого коня, корчившегося на земле в муках. Он вспомнил, как его отец взял пистолет и выстрелил Ибрагиму в голову. Он, Хескет, был тогда неутешным мальчиком, потому что любил своего коня и не понял, почему его надо было застрелить.

– Так было лучше, – сказал его отец.

– Нехорошо убивать животных. Ты так говорил.

– Да, во многих случаях это так. Но подумай, как бы страдал теперь Ибрагим, будь он жив. Представь себе такого коня, как Ибрагим... всю жизнь волокущего ногу. Ни одна лошадь не была бы счастлива в таком положении. Он был бы жалок.

Это было правильно, конечно, это было правильно. Теперь он это понял. А что осталось Белле, кроме нескольких лет страданий?

– Хескет... Хескет...

– Белла, бедная моя Белла.

– Один глоточек, всего глоточек...

– Я дам тебе какое-нибудь обезболивающее, чтобы ты уснула.

– О, Хескет, я хотела бы уснуть навсегда... чтобы никогда не просыпаться.

Она хотела этого. Конечно, она хотела этого. Да и кто бы, окажись в ее положении, не хотел бы?

«Я не могу позволить ей так страдать», – думал он в отчаянии. Это слишком жестоко. Мгновенная резкая боль, как объяснил ему отец, вот и все, что почувствует Ибрагим. Мгновенная острая боль и затем покой.

А Белла даже не испытает этой боли – просто спокойный сон и пробуждение в другом мире.

Хватит ли у него храбрости? Сказано же, что непростительно отнимать жизнь. Но ведь разные способы лечения применяют для разных больных. Каждый случай следует рассматривать отдельно. Он, будучи медиком, знал об этом. И он был в состоянии освободить ее от мук.

Потом он вдруг решился. Ведь он сильный и не трус. Он не боялся сделать то, что он считал правильным. Если бы он не был влюблен в Аманду, был бы он готов сделать подобное? Вот об этом должен он был себя спросить. Если бы он смог ответить на этот вопрос «Да», путь был бы открыт.

Поступил бы он с Беллой так, если бы любил ее так же, как он любит Аманду? Помог бы он Аманде уйти из этой жизни, если бы это она мучилась от боли?

Он подумал, что знает ответ на этот вопрос.

– Хескет... Хескет...

– Я иду, Белла. У меня есть кое-что для тебя, Белла. Его рука не дрогнула, когда он готовил лекарство.

– Выпей это, Белла. Выпей это, дорогая. Оно поможет тебе уснуть... и успокоит тебя...

Лилит наведалась к себе в спальню проверить, что с Леем все в порядке. Он лежал и спал, лицо его порозовело от сна, а темные волосы, почти такие же кудрявые, как у нее самой, упали на лобик. Он откинул одеяло. Она осторожно укрыла сына и поцеловала его локон.

– Спи спокойно, мое сокровище, – сказала она. У двери она остановилась и оглянулась на него.

– Умный маленький джентльмен! – прошептала она, закрыла дверь и вышла.

В коридоре этажом ниже она услышала голоса и, глядя поверх перил и вниз в пролет лестницы, как это делал Лей, различила голос доктора, хотя его и не было видно. Он разговаривал с Амандой.

– Не входите к ней. Она теперь спит. Боюсь, она очень плоха.

– Я загляну к ней позднее, – сказала Аманда.

– Нет, не надо. Я сам... попозже к ночи. Я надеюсь, что она будет спать, и было бы нежелательно ее тревожить.

Его голос звучал отчужденно, как будто он вовсе и не с Амандой разговаривал. Голоса выдают чувства людей. Обычно, подумала Лилит, я бы сразу узнала, что он разговаривает с Амандой.

Она слышала, что Аманда вошла в свою комнату, и решила спуститься к ней.

– Привет, Аманда.

– Привет, Лилит.

– Ты собираешься пойти в соседнюю комнату?

– Нет. Она спит.

– Это хорошо. Отдохнешь немножко.

– Да. Ее не следует беспокоить, как сказал доктор.

– Надо думать, он ей дал что-нибудь, чтобы она спала.

– Я думаю, дал. Лей спит?

– Да. Сбросил, конечно, одеяло. Как ты думаешь, когда он сможет читать?

– Совсем скоро, как мне представляется. Этому быстро учатся. Он способный и, что более важно, внимательный.

– Я бы хотела, чтобы он стал врачом, когда вырастет.

– Это замечательная профессия.

– Да. Я бы пожелала ее Лею. Я хочу, чтобы он стал врачом и джентльменом. Ну и ветер завывает сегодня вечером!

– Настоящий мартовский ветер! Неважно. Скоро весна.

«Сижу здесь, – думала между тем Лилит, – веду пустопорожние разговоры и все время прислушиваюсь к звукам в соседней комнате. Почему он так холодно разговаривал с ней, так отчужденно? Может, он разлюбил Аманду?»

Лилит сказала:

– Доброй ночи, Аманда.

– Доброй ночи, Лилит.

Лилит вышла в коридор. Газовые лампы горели вполсилы. Было уже почти десять часов, и дом затих. Где был доктор? В библиотеке?

Лилит подошла к двери комнаты Беллы и прислушалась. Внутри было тихо. Она осторожно открыла дверь. В камине горел огонь, газовая лампа слабо светилась; женщина на кровати лежала очень тихо.

Лилит подошла к кровати.

– Мадам? – прошептала она. – Вы звали меня, мадам? – Она посмотрела на Беллу. – Я... я подумала, что вы меня зовете.

Она придвинулась ближе и взглянула на бледное лицо женщины. Потом она наклонилась над ней. Ее внимание привлек запах – странный аромат, слабый, но характерный. Это не был запах вина или спиртного напитка. Где она уже видела прежде это странное выражение лица?

Трудно было понять, дышит ли Белла. Внезапно Лилит охватила паника. Она не хотела, чтобы ее застали в этой комнате. Заторопившись, она на цыпочках устремилась к двери и открыла ее. Украдкой оглядев коридор, она убедилась, что ее никто не видел, и помчалась в комнату, где мирно спал ее сын.

Лилит не могла заснуть почти до утра: Ее разбудил Лей, забравшись к ней на кровать и прокричав в самое ухо:

– Мама! Мама! Просыпайся. Уже утро.

Она проснулась, встревоженная странными снами и странными мыслями.

– Внизу шумят, – сказал Лей. – Все рано встали. Прислушиваясь, она села в постели. Она поняла, что означала непривычная суета – хозяйка дома умерла.

Вечером того же дня Лилит укладывала Лея в постель, и он ей сказал:

– Мама, ты такая молчаливая.

– Неужели, любовь моя?

– И все сегодня чудные.

– Правда, любовь моя?

– Никакие буковки на доске не писали. Ман сказала, что не сегодня.

– Неважно. Завтра какие-нибудь попишешь. Он встал у кровати на колени и помолился.

– Господи, благослови мою маму и Ман и всех моих друзей... и сделай меня джентльменом... аминь. – Лилит укрыла его одеялом.

– Ну, не раскрывайся. Вот хороший мальчик.

– А ты почему дрожишь?

– Дрожу? Вовсе нет.

– Дрожишь. Дрожишь.

– А, это? Это просто ради шутки. Он начал трясти рукой.

– Нет, нет, – сказала она. – Только не ты, Лей. Ты не должен трястись. Теперь лежи спокойно и засыпай.

– А ты придешь взглянуть, укрыт ли я? – спросил он.

– Думаю, что да.

Она сидела у кроватки и смотрела на него. «Все, что я делаю – для него – думала она. – Все – ради него. Я бы ради него все сделала».

Когда он уснул, она поднялась и тихонько подошла к зеркалу. Она едва узнала себя – такой она была бледной и так блестели ее глаза. «Я похожа на большую грешницу», – решила она. Такой она и была. Но ее это не волновало. Это ради него... ее дорогого. Все, что бы она отныне ни сделала, все ради него, любимого, дорогого ребенка.

Лилит спустилась по лестнице и постучала в дверь библиотеки. Она знала, что он должен быть там, знала и то, что он будет один. Ожидая приглашения войти, она отдавала себе отчет, что идет на риск. Она рисковала всем. Он мог оказаться умнее Лилит. Действиями их обоих управляла любовь; любящие люди – сильные люди, она знала это. Он может сказать ей: «Соберите все свои вещи и немедленно оставьте этот дом». Но она была сильной и дерзкой; а вот если бы она была еще и умнее, ей бы все удалось, она не сомневалась в этом.