– Перекур. – С этими словами он действительно достал сигарету, поднес к ней зажигалку и, поглядывая на Пинчука сквозь облачко сизого дыма, предложил: – Проходите же в кабинет, Григорий Иванович. Больше нам никто не помешает.

Пинчук уже успел справиться с «молнией» брюк, а пигментные пятна на его коже приобрели естественный ржавый оттенок.

– Я могу отказаться? – спросил он, держась неестественно прямо.

– Нет, – заверил его Бондарь.

– Тогда зачем задавать лишние вопросы, не понимаю?

Минут через десять, когда Голавлев подтвердил по телефону, что слышит в трубке голос именно того человека, который должен обеспечить Пинчуку безопасность, атмосфера в кабинете изменилась в лучшую сторону. Этому способствовало также исчезновение горе-охранников, которым пришлось поднимать свое оружие неповрежденными левыми конечностями.

– Вы сломали им руки? – спросил Пинчук, когда дверь за ними закрылась.

– Всего лишь пальцы, – заверил его Бондарь. – Указательные.

– Напрасно вы с ними так.

– А мне кажется, что урок пойдет им на пользу. Меньше будут в носу ковыряться.

– Напрасно, – повторил Пинчук. – Они хорошие ребята.

– Разве есть такая профессия – «хорошие ребята»? – удивился Бондарь. – Вы платите им деньги именно за это?

– Мои телохранители…

– Как могут охранять чужие тела те, кто не в состоянии уберечь собственные? – Удостоверившись, что собеседнику нечего ответить на этот вопрос, Бондарь, не переводя дыхания, задал следующий: – Кстати, сколько всего охранников вы кормите?

– Это не рыбки, чтобы их кормить, – сварливо сказал Пинчук.

– Но и не несчастные сироты, чтобы их содержать.

– Вы приехали учить меня уму-разуму?

Бондарь примирительно улыбнулся:

– Я приехал помочь вам, чем смогу. А для этого я должен получить ответы на некоторые вопросы, только и всего. Один из них уже задан. Сколько человек вас охраняет?

Прежде чем ответить, Пинчук подергал себя за кустистую бровь:

– До последнего времени я вообще обходился услугами одного телохранителя. По сути дела он исполнял обязанности водителя и… мнэ-э… адъютанта.

– Денщика, – утончил Бондарь. – Вы что, совсем не заботились о своей безопасности?

– Времена бандитских разборок давно закончились. – Пинчук взялся за вторую бровь. – Кроме того, мой статус защищал меня лучше всяких пистолетов. Еще недавно я даже не закрывал автомобиль на улице. Никто в Одессе не осмелился бы посягнуть на мою собственность.

– Потому что он был бы примерно наказан, так?

– Естественно. Ему бы голову оторвали.

– Вот видите, а вы говорите, что времена бандитских разборок закончились, – укоризненно сказал Бондарь. – Кто обеспечивает вам «крышу»?

– Это к делу не относится, – отрезал Пинчук. Его лысый череп воинственно наклонился, когда, опершись обеими руками на ручки кресла, он подался вперед. – Моя крыша – это только моя крыша.

– Я просто хотел сказать, что она совсем худая. Протекает.

– В смысле?

– В смысле, каплет. Кап-кап.

Бондарь многозначительно посмотрел вверх.

– Вы о чем? – Пинчуковские глаза тоже машинально поднялись к потолку.

Пришлось разъяснить:

– Кто-то сливает информацию о вас.

– Быть того не может!

– Позвольте с вами не согласиться, – сказал Бондарь. – Кто именно вас прикрывает?

Пинчук с шорохом погладил свой пятнистый череп.

– Честно говоря, все возникающие проблемы мне помогает решать наша доблестная милиция, но там никто не осведомлен о характере моих сделок. Я отстегиваю замначальнику УВД чисто условную долю от чисто условной прибыли, и мы оба довольны друг другом. Это мой старинный приятель. В свое время я председательствовал в райисполкоме, так что у меня сохранились полезные связи.

– Не такие уж полезные, – заметил Бондарь, – учитывая переплет, в который вы попали.

– Да-да, – согласился Пинчук, плечи которого поникли. – Даже не знаю, как быть. Я устал жить в постоянном страхе. После того, что случилось с Тарасиком и Андрюшей, я вздрагиваю от малейшего шороха, скрипа двери или телефонного звонка… Как я должен к вам обращаться?

– Меня зовут Бондарь, Евгений Бондарь.

– Ох, Женя, не дай бог вам пережить такое. Половину жизни растишь деток, вторую половину жизни жалеешь об этом.

Пригорюнившийся Пинчук закрыл ладонью глаза, но тут же опомнился и выпрямился в кресле. Было видно, что сломить его окончательно пока что не удалось, но все же это уже не тот сильный, уверенный в себе человек, каким он хотел казаться.

– Я помогал вашей организации на протяжении нескольких лет, – прошептали его губы. – Теперь вы должны помочь мне.

– Я здесь как раз для этого, – напомнил Бондарь.

– Тогда слушайте, – сказал Пинчук, нахохлившись в кресле. – Все началось после моего возвращения из Ирана. Там был подписан протокол о намерениях, то есть я в принципе договорился с иранцами о продаже первой партии систем противовоздушной обороны. На третий день после этого мне позвонили. Мужской голос потребовал, чтобы я отказался от контракта. – Пинчук прочистил горло коротким кашлем, похожим на собачий лай. – Я послал его на три, четыре и даже на пять букв. Последовали новые телефонные звонки, сюда и домой. На некоторые из них пришлось отвечать Ксюше. Она жутко перепугалась, бедняжка. У нее началась бессонница, пропал аппетит…

– Кто такая Ксюша? – перебил рассказчика Бондарь.

– Да уж не кошка, – ответил Пинчук. – Моя жена. Оксана.

– Как она пережила смерть Андрея и Тараса?

– Стоически, – гордо ответил Пинчук. – А ведь в ее возрасте любые потрясения воспринимаются особенно болезненно. Двадцать пять лет. Молодо-зелено.

– Стоп, стоп! – воскликнул Бондарь, заподозрив, что он плохо вник в суть дела. – Сколько же лет было вашим сыновьям?

Его голос звучал взволнованно. Ему представились два румяных бутуза в подгузниках, к которым подкрадывается мрачный тип, держащий в руке пузырек с синильной кислотой.

– Тарас был чуточку младше Оксаны, – смущенно признался Пинчук, – зато Андрюша – старше. Их родная мать давно умерла.

– Значит, Оксана приходилась сыновьям мачехой?

– Да, а что здесь такого?

– Продолжайте, – попросил Бондарь, решив вернуться к этой теме позднее.

Пинчук принялся бесцельно перебирать бумаги, разбросанные на столе:

– Угрозы продолжались вплоть до последнего дня. Сообразив, что переубедить меня не удастся, эти выродки убили моих мальчиков. Сразу обоих. Если бы они предупредили меня об этом заранее, я бы услал детей из города. Но все произошло так внезапно…

«Беда всегда неожиданна, – подумал Бондарь, – особенно для тех, кого она настигает».

– Что случилось потом? – спросил он.

Голос Пинчука задрожал:

– В день похорон мне опять позвонил какой-то тип. Он высказал мне свои сволочные соболезнования и намекнул, что следующий на очереди я сам. Прощаясь, нахально поинтересовался, мучают ли меня угрызения совести за то, что я не сумел уберечь своих сыновей. Ублюдок! Хотел бы я до него добраться!

Пинчук стиснул пальцы вокруг невидимого горла неведомого врага. Его дыхание сделалось затрудненным, как у астматика. Желание отомстить за смерть сыновей пересиливало страх за собственную шкуру.

Бондарь понимал его чувства и ценил их.

– Что случилось потом? – мягко спросил он, закуривая новую сигарету.

Пинчук провел рукой по глазам:

– Пару дней я оплакивал Тараса с Андрюшей. Все было, как в тумане… Потом позвонили мужики из вашей конторы, пообещали прислать надежного человека, который разберется с убийцами. Но незадолго до появления этого человека, то есть вас, Женя, раздался еще один звонок. Мне посоветовали отказаться от услуг московского Джеймса Бонда и опять пригрозили расправой, особо подчеркнув, что это предупреждение последнее. Таким образом, у меня есть трое суток на размышление.

– Забавно, – вырвалось у Бондаря.

– Что именно вам кажется забавным? – спросил Пинчук, к которому вновь вернулась способность язвить. – Сходите к могилам моих мальчиков, и ситуация сразу представится вам в ином свете, уверяю вас.