Ничего подобного Поярков не сказал, но в программу размышления это входило и по времени заняло именно столько минут, сколько тратит на изучение меню скучный и привередливый посетитель. Они переговаривались взглядами и испытывали удовольствие от того, что видят друг друга.
Катя наконец «получила» заказ и ушла, а Поярков остался под своей пальмой и, пользуясь правом одинокого посетителя, принялся изучать соседние столики. Близкие столики его, естественно, не интересовали — это были просто ступеньки, по которым он добирался до ряда, вытянувшегося вправо от двери, где должен был сидеть человек, следящий за Сунгарийцем. Любопытно, кого еще приставили к благовещенскому резиденту?
Ба! За третьим столиком устроился тот самый японец, что утром вместе с Янагитой встречал на пристани Пояркова — щупленький, подвижный молодой человек с очень внимательными глазами. Бедняга старательно закрывал себя, боясь быть узнанным. Не совсем приятная обязанность — вести наблюдение в ресторане. Все веселятся, а ты трудись, да еще прячься. Поярков отвел от него взгляд. Пусть японец думает, что не замечен, и спокойно ужинает. Ему сегодня долго придется торчать тут.
Катя принесла вино. Стала откупоривать бутылку. И опять смотрела и смотрела на Пояркова.
— Один глоток за меня, — сказала она и улыбнулась, грустно как-то улыбнулась.
— Все за тебя! — с чувством ответил Поярков.
Она подождала, пока он допьет, и шепнула:
— Уйдете последним…
— А ты?
— Буду на перекрестке Ин-Юан-лу.
Более опрометчивый и рискованный шаг трудно было себе представить: под контролем военной миссии и второго отдела штаба они устроили свидание. Как юноша и девушка, как два свободных существа, ни с кем не связанных, ни от кого не зависящих. Встретились на углу Ин-Юан-лу и пошли вниз к Амуру.
Посыльный Янагиты, капитан Сигэки Мори, шел следом до самого берега, удивляясь наивности людей, способных в холодный осенний дождь брести по ночному Сахаляну, не думая об опасности и последствиях.
Верно, они не думали об опасности. Ни о чем вообще не думали. Просто судьба подарила им вечер, суровая и капризная судьба, и не принять этот дар они не могли.
— За нами идут, — сказала Катя, когда темная измокшая Ин-Юан-лу приняла их и повела к берегу.
— Пусть, — ответил Поярков.
Упрямо, с обреченностью какой-то ответил, и эта обреченность передалась Кате. Она взяла его под руку и заслонила себя и его зонтом. Не только от дождя, от всего…
— Как ты оказалась в Сахаляне? — спросил Поярков, когда они миновали японское консульство и впереди засветлели огни набережной.
— Меня перевел сюда Комуцубара.
— Только тебя?
— Многих. Здесь горячее место теперь.
— Многих — все равно что никого. Главное, ты здесь. Это удача, что ли? Или рок?
— Не знаю…
Они вышли к берегу. Тут было пустынно и еще более неуютно, чем на Ин-Юан-лу. Ветер, знобкий северный ветер разгуливал по набережной и сыпал тучи мелких колючих брызг.
Человек Янагиты побоялся ветра и укрылся в подъезде золотопромышленной компании. А Катя и Поярков пересекли набережную и сели на скамейке под голой мокрой осиной.
— Бедный капитан Сигэки! — пожалела следящего Катя. — Досталось же ему задание нынче.
— Да, не позавидуешь, — оглянулся на темный подъезд Поярков.
— Ушел бы, глупый, — поежилась Катя, будто вместе с Сигэки мокла под дождем.
— Уйдет, — заверил Поярков.
— Вместе с вами.
— Что ж, тогда ему долго придется мокнуть.
— Вы не собираетесь возвращаться в гостиницу? — с наивной простотой спросила Катя.
— Я не собираюсь отпускать тебя.
— А если я умру здесь от холода и дождя?
— Не умрешь. У Амура тебе не суждено умереть… Рядом наш берег. — Он посмотрел в темноту, где шумно катилась под ветром волна: — Видишь?
Катя улыбнулась, догадываясь, о чем он говорит:
— Чувствую…
— Хорошо, что ты теперь близко к Амуру. Днем наш берег как на ладони.
— Больно…
— Почему же?
— Близко слишком. Зовет вроде… Так бы и пошла, кажется, по Амуру…
— Пойди!
— А кто здесь останется? Кто вас оберегать будет?
Он недоуменно скосил глаза в ее сторону. Ему почудился какой-то намек.
— Меня побережет вот тот капитан Сигэки.
— Если бы вас мог сберечь капитан Сигэки, то не понадобилась бы я…
— Ты?! — Это был уже не намек. Что-то важное открывала Катя. — Между прочим, откуда ты узнала о моем приезде в Сахалян?
— Оттуда, откуда и вы…
— Постой, постой… Тут что-то непонятное. Я узнал о своей командировке от нескольких лиц.
Катя засмеялась:
— Не от нескольких, а от одного лица.
Он напугался. И было от чего напугаться. Здесь знали, выходит, все, что творилось на левом берегу.
— Меня вызвал Комуцубара… — повел Катю в сторону от тайны Поярков.
— Вызвал, но не послал.
— Перестань! Это не так уж смешно.
— Конечно, не смешно. Все очень серьезно, главное, рискованно. Товарищ Семен это учитывал…
Он отшатнулся от Кати. Раскрыт! Полностью раскрыт!
— Какой Семен?
Катя положила руку на плечо Пояркова и, как когда-то, тронула кончики его волнистых волос:
— Товарищ Семен поручил мне и поберечь вас, Борис Владимирович.
— Так ты?!
Она вздохнула облегченно:
— Я…
Он обнял ее и стал целовать. Целовать от радости, от счастья, которое охватило его. Рухнула какая-то преграда, высокая, непроходимая, страшная. Рухнула вдруг. И все стало светло, хорошо, неповторимо хорошо.
— Люба… Люба…
Утром Янагита потребовал от Пояркова расписку на пятнадцать тысяч долларов.
Это было утверждение кандидатуры Корреспондента и согласие на оплату информации. Только почему пятнадцать тысяч? Разговор шел о десяти. Или второй отдел приплюсовал сюда вознаграждение за рану, полученную Сунгарийцем при переходе границы?
Янагита ничего не объяснил. Он вообще произнес всего три слова:
— Деньги получите в Благовещенске
Надо было еще проститься с Катей. Не повидав ее, он не мог уехать. Теперь не мог.
Они как бы случайно встретились на почте. Катя писала кому-то письмо, пристроившись на краю длинного, с перегородками стола. Поярков вошел, взял в окошке бланк телеграммы и. отыскивая место, где бы можно было набросать небольшой текст делового сообщения Дальгосторгу, увидел свободный стул рядом с «незнакомой» женщиной. Конечно, он воспользовался им. Сел и принялся сочинять телеграмму.
Катя еще утром составила свое письмо и теперь ждала момента, чтобы передать послание адресату. Когда Поярков оказался рядом, она сдвинула листок вправо и дала соседу возможность прочесть первую строчку. Собственно, все письмо состояло из одной строчки, другие только предполагались, и для них было оставлено место — целая страница.
«Ни о чем не тревожься. Он (читай Янагита) лишь пугает. Это тактика».
Поярков прочел и вписал ответ:
«Догадался. О нем не надо. О себе…»
Она:
«Что о себе?»
Он:
«Все!»
Потом заговорили торопливо, перебивая друг друга. На листке, конечно.
«Грустно…»
«Мне — тоже. Думай о будущем!»
«Боюсь».
«Не смей! Ты ведь сильная».
«Люблю, потому страшно… Я не одна теперь».
«Обо мне не беспокойся. Береги себя. Всегда. Каждую минуту».
«Боже мой, если бы я знала, что будет так трудно!»
«Нам всегда трудно»
«Тебе легко. Ты через час будешь дома. А я?»
«И ты… Только немножко позже».
«Кажется, это последняя минута…»
«Их будет много-много».
«Где?»
«Там. На нашем берегу…»
Она покачала головой.
«Скажи что-нибудь! Хочу слышать твой голос».
Он прошептал:
— Люба…
Она положила руку на его ладонь и пожала ее.
— Прощай!
— Не смей так!
— Все-таки прощай. Возьми этот листок на память
— Не могу…
— Тогда брось в Амур.
Он встал. Лицо его было бледным. Ужасно бледным, и губы дрожали.
