— Корреспондент себя не продает, я же предупредил вас. Мы оплачиваем только информации. Полные сведения о колхозном корпусе оценены в тысячу пятьсот рублей. Приказ о предстоящей передислокации войск на территории края и насыщенности их огневыми средствами — десять тысяч…

— …рублей, — закончил чужую фразу Янагита.

— Нет. Исчисление идет в золоте и иностранной валюте. Фунты и доллары, менее желательны франки и марки… Лиры вообще отпадают.

— Корреспондент — коммерческий человек, — иронически заметил Янагита.

— Деловой человек, — поправил полковника Поярков. — Он знает, что хорошая погода не постоянна. Даже чистое небо заволакивают когда-то тучи.

— Есть основания ожидать изменения погоды? — насторожился Янагита.

— Для него — да!

— Значит, он наш человек?

— Наших людей, господин полковник, там уже нет, если иметь в виду убеждения. И ради идеи никто не станет служить нам. Но есть любящие деньги. Это немногие, на кого мы можем рассчитывать. Таков наш Корреспондент. Но он с таким же успехом может стать английским или американским Корреспондентом — все зависит от условий. Интерес к Дальнему Востоку велик…

— Дальним Востоком интересуются сорок восемь стран, — таинственно изрек Янагита, — но не все так близко стоят к нему…

— Дальность расстояния не мешает им быть решительными!

— Вы правы, мистер Поярков, на Дальнем Востоке столкнулись великие силы. И одна из них должна выйти победительницей.

Лысеющая головка заводного идола поднялась, насколько это позволила короткая шея Янагиты, и застыла торжественно. Полуприкрытые глаза смотрели в далекое, неведомое и недоступное Пояркову, и он мог только предполагать, что это далекое рисует полковнику ту самую великую силу, которая мысленно уже победила. Янагита был, кажется, искренним в своих чувствах сейчас, верил в то, что говорил и к чему стремился. Остальное для него вроде бы не существовало.

— Без помощи Корреспондента победить будет трудно — попытался вернуть полковника к земным делам Поярков.

Вернуть Янагиту к земным делам было, однако, не так-то просто. Он не возвращался. Не хотел возвращаться. Из своего далека он холодно и равнодушно ответил:

— Корреспондента прежде надо иметь.

«Сделка не состоялась, — понял Поярков. — Японцы выудили у меня все, что связано с вербовкой Корреспондента, и пресекли операцию. Во всяком случае, остановили… Вроде бы споткнулись на деньгах. Три раза я начинал говорить об оплате, и три раза полковник уклонился от ответа. С удивительной последовательностью уклонился…»

Надо было принимать какие-то меры. Решительные меры.

Поярков рванул из рук полковника донесение. Почему-то этот ничтожный клочок бумаги казался ему символом борьбы за Корреспондента.

Янагита должен был удержать бумагу, а он, к изумлению и даже ужасу Пояркова, отпустил ее. Листок упал на стол.

— Нам очень нужен Корреспондент, — сказал Янагита, будто листок с донесением не имел никакого отношения к Корреспонденту и не представлял собой разведывательной ценности. Будто разговор весь вечер велся совсем о других вещах.

Полковник поднялся из своего уютного, глубокого кресла, лениво и неторопливо поднялся, и протянул Пояркову руку.

— Я доложу о ране на вашем плече… Вы заслуживаете вознаграждения.

Пояркову ничего не оставалось, как тоже подняться.

— Благодарю, господин полковник!

«Что же происходит? — поежился от неприятного холодка между лопатками Поярков. — Что?»

— Спокойной ночи, мистер Поярков!

— Спокойной ночи…

По лестнице Поярков спускался полный самых невероятных предположений и сомнений. Еще несколько дней назад, да что дней, нынче утром он был уверен, что знает японскую разведку, видит ясно схему, по которой она действует, понимает, на чем основан прием неожиданности. И все же просчитался. Японцы снова сбили его с ног. Без опоры он летел куда-то в неизвестность. И полет был не безмятежным. Страшноватым был полет.

И еще этот столик в ресторане в восемь вечера. Кому и зачем понадобился ужин? Очередная загадка. Неужели Янагита решил продолжить разговор за бутылкой вина? Глупо! Видимо, все же Комуцубара хочет встретиться с Сунгарийцем. Двойная игра. Это тоже в стиле японской разведки. Вторая схватка, и надо хотя бы из нее выйти без поражения.

Часы показывали восемь пятнадцать.

Поярков отворил дверь ресторана и оказался в зале, наполненном до отказа. Все столики были заняты. Все до одного.

Смущение охватило Пояркова: где его место? Задерживаться у входа и оглядывать растерянно зал, значит, поставить себя сразу в смешное положение. На это, возможно, и рассчитывали те, кто позвонил по телефону и пригласил в ресторан. Пошутили! И теперь поглядывают из углов и смеются.

Повернуть тоже нельзя. Хотя подобный шаг вполне допустим. Нет места, пойду искать столик в другом веселом заведении Сахаляна, благо их здесь больше, чем бездомных собак. Если это начало поединка, отступать нельзя. Надо принимать вызов. Поярков направился по проходу прямо на большую пальму, стоявшую в центре зала.

То ли его выручила интуиция, то ли спасла случайность — за пальмой оказался свободный столик. Единственный в ресторане, а может быть, и во всем Сахаляне. Он ждал Пояркова. Кого еще мог ждать в восемь часов вечера? Так сказали по телефону.

Под завистливые взгляды посетителей он опустился на стул и один-одинешенек стал царствовать под сенью пальмы.

Стол был сервирован на одно лицо. Один прибор, одна рюмка, один фужер. «Что это означает? — задумался Поярков. — Программа вечера с единственным исполнителем!» Возможно, где-то существовал другой столик, предназначенный для него и Комуцубары. Кто-то же хотел встретиться с Сунгарийцем в международном ресторане. Так устраиваются только встречи.

Он оглядел зал, внимательно оглядел, и не нашел второго свободного столика.

«М-да! Фантазия японцев неиссякаема. Еще одна неожиданность, причем довольно забавная. Что ж, примем ее как проявление заботы о левобережном агенте. Возможно, это входит в расписание моих гастролей по Маньчжурии. Вечер отдыха. Надеюсь, на этом сегодня поставим точку».

Увы, точку поставить не удалось. Сзади подошел кто-то и, наклонившись к самому уху Пояркова, сказал:

— Добрый вечер!

— А?!

Не надо было оглядываться. Он узнал голос Кати.

— Добрый вечер… — Спокойно, нет, он не мог ответить спокойно, только попытался это сделать. И не получилось Она услышала его волнение.

— С приездом…

Катя обошла столик, и Поярков увидел ее:

— Люба!

Она засмеялась. Она была взволнованна, как и он, и волнение это жило в ней с того самого момента, когда узнала о его появлении в Сахаляне. Широко открытыми глазами она смотрела сейчас на него и что-то говорила, говорила. И это были не слова. Разве слова способны передать то, что чувствовалось и думалось.

В руках у нее была записная книжечка и карандаш для внесения заказа, но это была просто книжечка, в которую она ничего не собиралась записывать, так же как и он не собирался ничего заказывать. Они разговаривали. Молча разговаривали, а все вокруг считали, что он думает, а она ждет. Катя все-таки что-то чиркнула или сделала вид, что чиркает. Потом кивнула и сказала очень тихо:

— За вами следят… Третий стол справа от двери.

— Кто?

— Человек Янагиты.

Она не имела права выдавать тайну, а он не имел права принимать ее. Оба — агенты разведки. Но к ним теперь это не относилось. Запрет снимался чувством.

— Оставайтесь здесь до закрытия ресторана…

Поярков взял карточку с перечнем блюд и стал изучать ее. Он знал, что Катя уже позаботилась обо всем и заказывать ничего не надо, но изобразить заботу о собственном желудке необходимо. И он стал старательно играть роль скучного и привередливого посетителя, которому никак не угодишь и который, прежде чем остановиться на каком-либо блюде или марке вина, раз десять перевернет карточку, раз пять положит ее на стол и только потом со вздохом скажет: «Опять ничего нового. Может быть, приготовите осетрину на вертеле? А? Есть у вас свежая осетрина? Есть! Так пусть повар замаринует ее. Я подожду…»