Коррадо. Что вы говорите! Они живы? Говорите скорее! Они в Катании?

Дон Фернандо. То есть… Вот что, мой друг: я могу вам сообщить кой-что о жене… но о дочери…

Коррадо. Она с матерью?

Дон Фернандо. Ну, нет.

Коррадо. Да вы видели Розалию?

Дон Фернандо. Я ее видел, и если вы хотите опять соединиться с ней…

Коррадо. Да для чего же я и странствую.

Дон Фернандо. Так останьтесь!

Коррадо. Остаться?

Дон Фернандо. Розалия живет здесь.

Коррадо (горячо). Розалия здесь! Вы меня не обманываете?.. И я так скоро нашел ее?

Дон Фернандо. Боже мой! Вам дурно! Я поторопился.

Коррадо. Нет, ничего… У меня слабы нервы… Розалия! Но Ада?

Дон Фернандо. Я говорю вам, что дочери нет с ней.

Коррадо. Вы уверены?

Дон Фернандо. Совершенно.

Коррадо. Боже мой! Боже мой! Она умерла: она была такая нежненькая… Нужда, голод убили это слабенькое тельце… Все напрасно… Я ее не увижу.

Дон Фернандо. Кто знает… может быть, она где-нибудь в ученье. Успокойтесь, вы все узнаете от Розалии.

Коррадо. Да, правда, она, может быть, еще жива… зачем отчаиваться! Мне очень нужно, чтоб она была жива. Ну, проводите же меня к Розалии.

Дон Фернандо. Нельзя же так скоро… так неожиданно, ночью, не узнавши ничего…

Коррадо. Да, вы правы; мне нужно прежде узнать, многое узнать, дон Фернандо. Хочет ли Розалия меня видеть?.. Не забыла ли меня? О нет, невозможно! В таком виде я ее испугаю.

Дон Фернандо. Испугаете?.. Вы так горячо любили друг друга… а любовь извиняет все.

Коррадо. Все?

Дон Фернандо. Конечно, все… притом же Розалия была так добра…

Коррадо. Добра ли она и теперь? Вспоминает ли обо мне?.. Говорите. Вы не знаете? Еще один вопрос: Розалия в бедности, не так ли? Чем она живет? Как живет?

Дон Фернандо. В гувернантках.

Коррадо. В гувернантках? Моя жена! У кого?

Дон Фернандо. У особы почтенной.

Коррадо. У женщины?

Дон Фернандо. Ну, нет, у мужчины, у доктора Арриго Пальмиери… У него дочь… милая девушка.

Коррадо. Он женат?

Дон Фернандо. Вдовый.

Коррадо. Вдовый?.. Сколько ему лет?

Дон Фернандо. Лет тридцать шесть.

Коррадо. Еще молод!.. И Роэалия гувернантка его дочери, гувернантка только?

Дон Фернандо, Да, наверное, я в том уверен.

Коррадо (пожимая ему руку). Благодарю, дон Фернандо! Но столько времени… Ах, ей было только девятнадцать лет, когда я ее оставил!

Дон Фернандо. Что же вы хотите сказать?

Коррадо. Вы спрашиваете? Слава богу, что сон мертвых вечен… Горе, если бы они могли пробуждаться.

Дон Фернандо. Что за странные мысли!

Коррадо. Не очень странные, мой друг; мне бы нужна было уснуть навеки.

Дон Фернандо. Я не понимаю, божусь вам… Во всяком случае, утешьтесь: Розалия все еще ваша жена и пойдет за вами, куда вам угодно.

Коррадо. Пойдет за мной?

Дон Фернандо. Будьте уверены. Мне кажется, вы могли бы с ней отправиться в Катанию, к семейству…

Коррадо. К какому семейству?

Дон Фернандо. Разве родители Розалии умерли? Но, может быть, жив брат, Алонзо?

Коррадо. Алонзо! Какое имя вы назвали… Алонзо! (Падает на стул и закрывает лицо руками.)

Дон Фернандо. Коррадо, отчего это ужасное расстройство? Я не понимаю… я не знаю, что говорить…

Входит монсиньор.

Дон Фернандо, Коррадо и монсиньор.

Дон Фернандо. Пожалуйте к нам, монсиньор.

Монсиньор. Ну, кто же этот друг твой?

Дон Фернандо. Кто он?.. Представляю вам мужа Розалии.

Монсиньор (вздрогнув). Что ты говоришь!.. Ах, если б это была правда! Но муж Розалии осужден на вечное заключение в тюрьмах Неаполя.

Коррадо (быстро встает). Кто вам сказал, монсиньор?

Монсиньор. Так это вы?.. Но каким образом? Вы прощены? Говорите прямо, вам здесь нечего бояться.

Дон Фернандо. Мы вас спасем, во что бы то ни стало. Вы бежали?

Монсиньор. Говорите, вам же лучше будет.

Коррадо. Да, запираться не к чему: я бежал,

Монсиньор. Вы исполнили мое желание; потому что знайте, мой милый: неверное, несчастное, опасное положение Розалии так меня трогало, что я решился, при помощи духовника королевы, просить о вашем освобождении и, наверное, успел бы в этом. Ваше бегство не расстроит моих планов, напротив. Расскажите мне подробно все, что касается вашего несчастья, тогда мне будет легче хлопотать о вашем освобождении. Ну, смелее! Рассказывайте все! Потом мы вас проводим на покой, и завтра вы будете в состоянии сделать приятный сюрприз вашей жене, которая, конечно, вас не ожидает… Я вперед радуюсь за нее.

Коррадо. Ох, растравлять раны!.. Дон Фернандо уж вам сказывал, как я женился…

Монсиньор. Говорил немного.

Дон Фернандо. Я и знал немного. Я помню только, что вы до безумия любили Розалию, она тоже любила вас, против воли своих родителей, которым не нравился ваш пылкий нрав, ваш жестокий, буйный характер, что вы без всяких церемоний, недолго думавши, в одну прекрасную ночь похитили Розалию и женились. Вот что я знаю. Потом я уехал из Катании, и что дальше было, мне неизвестно.

Коррадо. Дальше лучше было. Предоставляю вам самим изобразить и печаль и гнев ее родителей. У жены моей был брат, Алонзо. Ему удалось уговорить отца, но не в мою пользу. Честный старик охотно прощал дочь, если она меня оставит. У Розалии уж была хорошенькая дочка; ни советы, ни просьбы, ни угрозы не могли поколебать ее; тогда задумали у меня ее похитить, и Алонзо взялся за это дело. Кроме того, клеветали, доносили на меня, представили меня подозрительным человеком… Я знал обо всем и ждал беды. Однажды ночью я заметил, что кто-то крадется к моему дому. Я притаился за углом и вдруг загородил ему дорогу. Это был Алонзо. Если б он был поумнее, ему бы бежать от меня, а он стал грозить. Мне! Грозить! Несчастный! Кровь бросилась мне в голову, жилы натянулись! Я его убил на месте!

Монсиньор. Продолжайте, несчастный!

Коррадо. Не успел я опомниться, как уж был арестован ночным патрулем на месте преступления. Суд короток. Улика налицо; я бешено сопротивлялся полиции, я был уж и прежде заподозрен, — все это увеличивало вину. Меня присудили заключить на всю жизнь.

Монсиньор. Мне кажется, судьи могли бы найти смягчающие обстоятельства в самом вашем темпераменте.

Коррадо. Может быть. Я действительно никогда не мог сладить с собой, порок у меня в крови. Четырнадцать лет заключения только подлили желчи в мои жилы. Можете себе представить, что я должен был чувствовать. Мне было двадцать восемь лет, я был артист, муж, отец, и я был, как зверь, заперт в железную клетку. Воображение мое удваивало мои мучения: я представлял себе Розалию, одинокую, презренную, нищую… но молодую и прекрасную. Чем ей жить? Или милостыней, или позором. Я ревел и бесновался от ревности, меня наказывали за буйство… Я оставил дочь, Аду, — ей не было еще двух лет, больную, бледную, как восковой ангел. Иногда мне представлялось, что она лежит во гробе, усыпанная гиацинтами; иногда, покрытая рубищем, на руках матери, протягивает свои ручонки к проходящим; чаще я видел, что она хорошо одета, резвится, прыгает в богатом доме, рассыпает дочерние ласки богатому синьору, любовнику ее матери… Эта последняя безотвязная мысль, этот страшный сон доводили меня до горячечного бреда…

Монсиньор. Верю. И в самом деле, если воображение вас не обманывало… Ах, бедный!.. Но что ж далее?

Коррадо. Далее я задумал бежать. От постоянного напряжения мозга я захворал медленной лихорадкой. Смотритель перевел меня в другое помещение, получше. Я выздоровел, но нарочно притворялся больным, чтобы за мною было менее присмотра. Так и случилось. Надо знать, как изощряются все способности заключенного! Мне удалось постепенно и с невероятными усилиями расшатать решетку в окне; потом осталось только ее вынуть. Я спустился во двор тюрьмы, потом в поле…