Достигнув степи, Майлдаф снова оказался в самой гуще событий…

— Представляешь, — вещал он Евсевию под аккомпанемент грома и вспышки молний, бросавших багровые отсветы на стены пещерки, отчего тени от выбоин и выступов образовывали на камнях причудливые, призрачные и зловещие переплетения. — Едва я выбрался из кустарника — теперь вся моя одежда в колючках! — как понял, что пикты несутся как безумные мне навстречу, сначала я решил, что мне остается провалиться сквозь землю, как самому последнему ублюдку из Народа Холмов, но я ошибся! Их поистине охватило безумие! Они бежали от кого-то, бросая по пути свои копья и мечи, и орали: «Рихо! Рихо!» Я убил двоих или троих, но это было все равно, что резать связанных баранов где-нибудь в сарае рядом с Фрогхамоком — никакой тебе новизны ощущений! Потом я достиг ручья, и тут сам увидел, от кого они спасались!

Майлдаф вздохнул глубоко, вспоминая картину, и продолжил, захлебываясь от восторга.

— Вот это чудовище! Евсевий, ты знаешь, как его зовут?

— Знаю, — кивнул ученый, невольно улынувшись. — Это тургарт. Шерстистый тургарт, — добавил он, отдавая себе отчет, что присваивает честь открытия нового животного, не упомянутого доселе нигде в Хайбории, даже в «Немедийских хрониках».

«Сейчас он скажет, — подумал Евсевий, — что было бы неплохо…»

— Было бы неплохо постричь его и посмотреть, какую ткань можно изготовить из его шерсти, и как она будет краситься… — задумался на миг предприимчивый Майлдаф. — Впрочем, это вряд ли удастся. Я думал, что вода остановит его. Не тут-то было! Он перемахнул ручей! Хорошо, что этот тургарт плохо видел, а то мне бы несдобровать! Он промчался мимо так, будто это была тысяча тяжелой пуантенской конницы во главе с Троцеро! Он догонял их, как борзая догоняет кролика! Один — ловкий парень, надо признаться! — исхитрился увернуться и попробовал вскочить чудищу на загривок, чтобы кинжалом выколоть ему глаза. Но тот рванулся, точно знал, что у пикта на уме, да так, что кожа у охотника оказалась содранной от груди до бедра! Вот какая жесткая у него шкура!

— А дальше? — осведомился Евсевий.

— Дальше я, не будь дурак, перемахнул ручей обратно, потому что зверюга не стала бы разбирать, пикт я или хайборийский купец! А потом запахло свежим ветром, и ударил гром. И тут я наткнулся на дерево рядом с ручьем и влез на него. Оттуда я и увидел, как Полагмар и Сотти уходят к скалам, только с той стороны, как молния подожгла траву, и как тургарт, когда пожар разгорелся, помчался в сторону леса куда-то наискось, забирая к северу. А дальше я посмотрел, куда мне бежать, и по дороге решил, что лишние хлопоты будут пик-гам на пользу — не надо лениться!

— Думаю, что охрана в Тарантийском дворце немногим лучше, случись что-нибудь подобное, — скептически заметил Евсевий. — Но как же ты отпустил Конана одного?!

— А ты попробовал бы его не отпустить! — вспылил Майлдаф.

— Да-да, ты прав. В мире, пожалуй, есть только один человек, который может уговорить Конана пойти на попятный, — примирительно заметил Евсевий.

— Есть? — изумился горец. — Кто?

— Мораддин.

— Пожалуй, — согласился Бриан. — Я, однако, почему-то не слишком волнуюсь за нашего короля.

— Мы просто привыкли к мысли, что с ним ничего не может случиться. — Евсевий извлек из мешочка гребень и принялся расчесывать бороду, освобождая ее от травинок, репьев и липких семян. — Но что же теперь делать? Я не взялся бы искать Конана в пуще, если даже пикты не могут найти его!

Гроза и ливень прекратились так же внезапно, как и начались. Это был тот самый шквал, что, удалившись на полдневный закат, на исходе ночи настиг лодку с Хорсой, Касталиусом и Тэн И.

Дождь перестал, но резкий пронизывающий ветер продолжал дуть над равниной и свистеть в расселинах скал. Желтая трава послушно кланялась под его бичом, а дальше, до самого холма, серый прах и гарь, превратившаяся, смешавшись с водой, в холодную вязкую жижу, предоставляли воздушным скакунам простор для необузданного бега, и только рябь бежала по широким лужам, отражавшим темно-серые с грязными разводьями облака. Мир был холоден и неуютен, и Евсевий с Майлдафом не спешили покидать своего убежища.

Однако закатной порой ветер унес тучи за юго-восточный горизонт, и небеса вновь приветили чистой лазурью одиноких путников, невольных пришельцев в этом чужом для них краю. Тусклый красноватый диск быстро опускался в черный зубчатый лес, сбереженный от огня лишь налетевшим вдруг ненастьем. Пуща тонула в сумерках. Стихли птичьи голоса, унялся ветер. Все казалось благостным и мирным, будто и не было ни крови, ни буйства стихии, ни людей на сто лиг вокруг, будто и не было этого длинного, безумного, бесконечного дня.

Майлдаф и Евсевий, прислушиваясь, осматриваясь и ожидая какого-нибудь подвоха от подозрительно затихшего пространства, наконец покинули свою пещеру. Надо было проделать эти два или три скадия под скальным обрывом и выйти туда, где король Конан назначил встречу, на которую он сам не смог явиться.

Мелкие камешки, осыпаясь под ногами, скатывались вниз, производя негромкий, но отчетливо различимый среди ночного спокойствия звук, и товарищи решили спуститься вниз, опять исчезнув в густой и мокрой ныне высоченной траве.

Идти было неудобно. Земля раскисла, ноги скользили по липкой грязи, зато теперь никто не мог заметить две крадущиеся во тьме человеческие фигуры.

Ночь была безлунная, только звезды взирали на мир тысячами тысяч белых далеких глаз. Евсевий, хоть и считал себя человеком, испорченным городской культурой, роскошью и цивилизацией, при виде ясного звездного неба всегда ощущал себя успокоенным и защищенным, по крайней мере не одиноким. Опасности, таящиеся во враждебной ночи, не казались такими уж непреодолимыми, и даже видение маски пиктского шамана, постоянно маячившее за спиной, исчезало. О том, что чувствовал Майлдаф, Евсевий даже не пытался догадываться, ибо натура горца и делала его абсолютно незаменимым в подобного рода предприятиях.

Майлдаф же попросту насвистывал про себя один из незатейливых мотивчиков своей родной Темры, и никакие банши, демоны и прочие злые духи не могли подступить к этому человеку и смутить его сердце, когда он пел.

Скоро впереди стал отчетливо слышен плеск быстрых струй ручья. Они вышли на берег. Слева угадывалось с трудом различимое в ночи нагромождение гигантских камней, поднимавшееся выше и выше. Такая же великанская каменная лестница вздымалась и на противоположном берегу, но для русла ручья скалы распахивали ворота в свои владения, и по-над бегучей водой пробиралась неширокая, но и не слишком узкая — для лошади с седоком вполне достаточно — тропа. То, что пряталось в глубине массива, было сокрыто непроницаемой пеленой ночи.

— Где, интересно, Полагмар и Сотти? — шепотом задал вопрос Евсевий. — Надо бы дать им условный знак. Жаль, не договорились заранее!

— А зачем условный? Кто тут нас будет стеречь? Тургарт, что ли? — не понял Майлдаф и, не сомневаясь в благоприятном исходе, позвал так, чтобы уж на правом берегу ручья его всяко бы услышали: — Барон! Полагмар! Ты здесь?!

На той стороне кто-то завозился, трава раздвинулась, явив взору некий черный силуэт.

— Майлдаф? Это фы? — раздался голос барона с его легко узнаваемым гандерландским акцентом.

— Я, кто же еще? — усмехнулся Бриан.

— Слава Митре! — Из зарослей высунулась голова месьора Мерано. — Если все здесь, то можно идти искать Арриго.

— Все, кто только может, — отозвался горец. — Идем.

Длинный и тоскливый волчий вой разрезал ночную дрему острым белым клыком.

Шум прибоя слышался совсем рядом. Сейчас он одолеет эту высокую дюну, и все. Океан. Дальше бежать некуда.

Конан, пожалуй, впервые попал в такое нелепое положение. Он гонял пиктов по пуще. Потом ему неожиданно встретился Майлдаф, и Конан — нет, чтобы пойти вместе с горцем — опять остался один, направившись к океану, понадеявшись на свой опыт и выносливость.