Не слишком волнуясь теперь о встрече с пиктами, Евсевий все же вытащил из ножен акинак. Бежать с мечом было не слишком удобно, но гораздо безопаснее. Тургарт — тарантиец успел это заметить — все еще преследовал пиктов где-то на том берегу ручья, но теперь оттуда доносился запах горящей травы и веяло дымом. Евсевий знал, сколь страшны степные пожары, как быстро они пожирают огромные пространства, и предвидел, как поведет себя животное, когда почувствует опасность. Знал он также, что узкий ручей при таком свежем ветре вряд ли послужит препоной для огня — ветер с легкостью перенесет искры и пучки зажженной травы на тот берег, где находился он. Хорошо, что Евсевий находился выше по течению, чем место, с которого начался пожар, и, при условии, что ветер не переменится, во что верилось с трудом, пожар никак не мог настигнуть его.

Евсевий определил направление движения и следовал ему, насколько это было возможно во вновь окружившей его траве, которая теперь гнулась и шелестела, кляня безумный неистовый ветер. На том берегу опять затрубил и зарычал тургарт, теперь уже тревожно. Голос животного с трудом пробивался сквозь тугой ветер, но сколь же силен он был, если достиг Евсевия! Пожар разpaстался и скоро должен был перекинуться на лес, а это означало, что у пиктов будет немало хлопот, и они смогут отрядить на преследование хайборийцев много воинов. По крайней мере, погоня большими силами возобновится не сразу, а день-два спустя.

Рассуждая так, Евсевий старался не думать о том, что его спутники могли оказаться отрезанными от него и от свободы стеной огня. К сожалению, он ничем не мог им помочь, и оставалось лишь полагаться на благую волю Митры Солнцезарного.

В пяти шагах справа навстречу Евсевию пробежал какой-то пикт. Даже не обратив внимания на аквилонца, туземец скрылся в траве в направлении берега моря. По своим расчетам Евсевий преодолел уже около полутора скадиев, когда чуть было не налетел на высокого жилистого мужчину, стоявшего к нему спиной. В чехле у незнакомца покоился лук, а в туле — длинные стрелы.

Майлдаф — а это был, разумеется, он — почувствовав сзади присутствие постороннего, мгновенно отпрыгнул вперед и развернулся лицом к ученому. В руке у горца сверкнул метательный нож, уже готовый отправиться в смертельный для врага путь.

— Евсевий! — Серое от пыли и цветочной пыльцы лицо Бриана Майлдафа осветилось приветливой улыбкой. — Раздери меня банши, ты подоспел вовремя! У тебя есть огниво?

— Есть, — опешил Евсевий. — Тебе зачем?

— Поджечь траву, — ответил горец так, будто речь шла о само собой разумеющейся вещи. — Видал, как здорово горит на том берегу? Сейчас так же будет и на этом!

— Погоди. — Аквилонец отдернул руку, в которой держал искомый горцем предмет. — Там же может быть Конан!

— Не может, — отмахнулся Майлдаф. — Полагмар и Сотти перебрались сюда, я видел. А король ушел в сторону побережья, его лучше не ждать. Давай же скорее огниво!

Полагаясь, скорее, честность и совестливость горца, нежели на убедительность его доводов, Евсевий отдал Бриану вожделенный предмет.

Тот извлек кремень, трут, и миг спустя кипа заблаговременно срезанной Майлдафом травы вспыхнула. С каким-то древним варварским восторгом разрушения наблюдал Евсевий за тем, как первый сизый дымок воскурился над травой, как задрожали сперва робкие, а потом все более и более уверенные язычки огня, как полетели искры, падая на тонкие тела соседних трав, поджигая их, как пламя взметнулось жарким красным зверем, и жадные его когти разрывали сухой и черный уже дым. Не успел он перевести дыхание, как огонь, поднявшись стеной, обдал лицо жаром, копотью и чадом и, влекомый яростным хохочущим ветром, потянулся по степи, превращая светло-желтую равнину в голую пустыню золы, гари и пепла.

Присущее степному пожару величие, захватило Евсевия. Хотелось поджигать, крушить, драться и убивать. Мысленный взор угодливо предоставил ему видения черных закопченных стен, пробитых тараном, пылающего города, уличных боев, разбросанной по полу утвари, разбитой посуды, поломанной мебели, юной девушки в легком хитоне, затаившейся в уголке и по-детски выставляющей перед собою руку в попытке заслониться от беды.

Растрепанные волосы. Рывок, треск податливой ткани… И вновь пожары, дым, виселицы, трупы на улицах, запах горящей ворвани, звон мечей… Он провел рукой по лицу, отгоняя морок.

— А теперь бежим! — вывел его из оцепенения хриплый голос Майлдафа.

Горец был явно не на шутку встревожен.

— Скорее! Если это черное страшилище проходит через огонь так же просто, как сквозь воду, то нам несдобровать! Этих серокожих болванов подстрелить проще, чем курицу во дворе, но рогатая тварь!..

— Слушай, Майлдаф, — прервал словоохотливого горца Евсевий. — А откуда ты знаешь…

— Бежим! По дороге расскажу, — опомнился Бриан Майлдаф и, грубо ухватив Евсевия своей рукой-клешней за рукав, потащил его в ту же сторону, куда направлялся аквилонец. Снова высоченные желтые стебли загородили их от мира.

— Майлдаф, откуда ты знаешь, что с королем? — Евсевий старался говорить ровно, хотя скорость бега горец задал по обыкновению сумасшедшую.

— Я еще сидел на дереве, когда пикты вылезли на поляну, — начал Майлдаф, не снижая скорости. — Король ушел как раз перед ними, причем навстречу им. Как он ухитрился их миновать, ума не приложу. Про Границу говорят такое, что полосы дыбом встают, а на этих посмотришь… — Майлдаф ухитрился разочарованно развести руками прямо на бегу. — А потом я их перестрелял, как куропаток. Правда, их и было только трое…

«А я едва-едва двоих успел, — подумал Евсевий. — Зато у меня позиция была похуже», — тут же оправдался он сам перед собой.

— Потом они полезли через поляну целой толпой, и мне пришлось затаиться, — продолжал горец, через каждые четыре шага делая шумный выдох. — Если бы у них было мозгов чуть больше, чем у моих овец, или хотя бы столько же, то они заметили бы меня. А так мне повезло, — отдуваясь, констатировал Бриан.

Евсевий живо представил себе, как Майлдаф, восседая на суку, глядит, как прямо под ним, в каких-то четырех локтях, идут ловить и убивать десять десятков здоровых и крепких воинов, и стоит одному из них задрать голову…

— Когда они все убрались, один задержался у дерева. По малой нужде, — уточнил горец, зверски ухмыляясь. — Весь в краске, в перьях. Важная пташка, должно быть. Мне надоело ждать там на дереве, и я спрыгнул на него, как у нас в Темре прыгают прямо с чердака на лошадь, когда сильно торопятся.

Евсевий знал, о чем речь. Летом, в жаркие дни, молодые парни в Темре обычно спали на чердаках, потому что там было прохладно и частенько сушилось сено, на котором удобно было валяться с девицами. А поутру, когда надо было ехать в поле, ленивые горцы, дабы не утруждать себя сошествием по лестнице, прыгали прямо с крыши точно на своего коня, который еще жеребенком был приучен поджидать своего хозяина в удобном месте. На сей раз роль лошадки досталась пикту.

— Может статься, я стал весить побольше, с тех пор как нажил кое-какие деньги и стал лучше питаться, — предположил Майлдаф, — потому что он даже охнуть не успел. Должно быть, я сломал ему шею, — привел он доказательство своего предположения. — А дальше я решил слазить на этот холм, который вы все зачем-то зовете горой. Гандер нашел там храм, вот я и подумал, не поймать ли мне какого-нибудь пиктского жреца, из тех, что постарше. Может, Конан из него вытрясет что-нибудь дельное…

— Погоди, как же вытрясет, если он ушел к морю? — не понял ничего Евсевий.

Между тем трава кончилась. Они выбежали к подножию скал, забрав немного левее, чем было необходимо. Теперь до условленного места, где ручей врывался в теснину, им нужно было пройти еще пол-скадия вокруг крутой гранитной стены, коя поднималась почти вертикально вверх сразу над невысокой щебневой осыпью, на край которой они и выбрались.

Небо над головой сделалось почти черным. Молнии крестили, не переставая, рисуя сказочные огненные фигуры и вензеля. Гром рокотал, как подвыпивший пожилой стражник в Тарантийском дворце. Вот-вот должен был хлынуть дождь, хотя сказать «дождь» значило бы не сказать ничего. Судя но неприветливому виду небес, предстоял настоящий потоп.