— Слэк, что ты задумал?
— А что, если щель была кем-то специально проделана, а потом замазана влажным сахаром, который успел высохнуть и очень быстро затвердеть. Отплывая, ты ни на что не обратила внимания, растворяться он начал не сразу, а через какое-то время…
— Ты хочешь сказать, что кто-то…
— Я сам толком не знаю, что я хочу сказать, но может случиться страшное.
То, что он предположил, звучало диким бредом. Неужели он действительно думает, что кто-то намеренно просверлил днище лодки — моей лодки, которой кроме меня никто не пользовался, — надеясь, что рано или поздно я выйду в море… и почти наверняка одна. Это уж слишком! Кому придет в голову такое?
Гвеннол, конечно, ревновала, потому что Майкл Хайдрок был со мной любезен и дружелюбен. Дженифрай негодовала из-за переживаний дочери. С самой первой ночи, когда я увидела в зеркале ее лицо, общение с ней мне было неприятно. Часто я пыталась стыдить себя, корить, высмеивать: видите ли, только из-за какого-то старого кривого зеркала, которое так исказило ее лицо, я уже готова приписать ей все мыслимые и немыслимые грехи. А теперь еще мои дружеские отношения с Майклом Хайдроком. Нет. Нет. Вздор. Ведь Хайдрок не предлагал мне руки и сердца, соответственно, я не давала ему никаких обещаний. Будь оно так, были бы реальные основания для жгучей ревности и обиды. Но ничего этого не было и в помине. Я симпатизировала ему, совершенно очевидно, что он платил мне взаимной симпатией, Просто он очень обходительный и любезный мужчина, который был со мной дружелюбен, заботлив и гостеприимен. У Гвеннол, если разобраться, не могло быть никаких поводов для ревности.
И все же наши отношения с ней изменились с тех пор, как она выяснила, что мы с Майклом Хайдроком уже встречались до моего приезда на Дальний Остров. До этого открытия она была настроена ко мне вполне дружелюбно, теперь ее расположение сменилось настороженностью, будто она все время хотела подловить меня на чем-нибудь или обманом вытянуть признание. Наверное, каждый раз, когда я выходила из замка, она думала, что я иду на тайное свидание с Майклом Хайдроком. А что касается Дженифрай, она, вне всякого сомнения, рассматривала Майкла как будущего зятя, ведь он был самым завидным женихом во всей округе. Любая мать мечтала бы о такой блистательной партии для своей дочери.
И все же «сахарные» догадки и предположения казались мне абсолютно дикими…
— Ты должна быть очень осторожной, мисс Эллен, — произнес мальчик.
— Да. Теперь я всегда буду внимательно осматривать любую лодку перед тем как плыть на ней.
— В следующий раз это может быть уже не лодка.
— В следующий раз?
— Не знаю сам, мисс Эллен, но что-то мне подсказывает присматривать за тобой… как я когда-то присматривал за мисс Сильвой.
— А как ты присматривал за ней, зачем?
Слэк улыбнулся и медленно заговорил:
— Она всегда приходила ко мне. Потом ведь с ней часто приступы случались, мисс Эллен. Нет, не то чтобы она падала на землю, билась в судорогах… нет, не такие приступы. Это были приступы тоски и отчаяния, когда ей хотелось причинять себе боль еще более мучительную, чем та, что терзала ей душу. Вот тогда она и приходила сюда, а мне дано было помочь ей. Голос подсказывал, как утешить ее.
— Ты, наверное, знал ее лучше, чем кто-либо другой.
— Наверное, так.
— А в ночь, когда она… была страшная штормовая ночь, и все-таки она взяла лодку, чтобы перебраться на материк…
Глаза мальчика подернулись поволокой.
— Вот этому все и удивляются… — согласился он.
— А ты знал, что она собиралась?…
— Да, знал.
— Но почему ты не пытался остановить ее? Ты же прекрасно понимал, что мало шансов было добраться благополучно до побережья.
— Не так-то просто было остановить мисс Сильву, если она решила что-то. Она была строптива и упряма, как дикая лошадка. Никакие уговоры на нее не действовали.
— Что-то же заставило принять ее такое скоропалительное и необдуманное решение.
— Что-то заставило, да.
— И что же, Слэк? Ты должен знать.
Слэк молчал.
— Слэк, она была мне сестрой, — продолжала я, — ты просто подумай об этом. Отец у нас один, пусть матери разные. Мы ведь могли и вместе расти.
— Она была совсем другой, мисс Эллен, совсем на тебя на похожа. Может, и нет на свете более разных женщин.
— Уж я-то точно не вышла бы в море в такую бурю.
— Она зашла ко мне незадолго до этого. Покормили мы голубей вместе, вот как с тобой сейчас. Птицы кружились около нас, ворковали… и она сказала тогда: «Слэк, я ухожу. Ухожу туда, где буду счастлива так, как никогда прежде».
— Слэк, ты считаешь, она действительно страдала и была несчастна, раз решила уйти так неожиданно?
Мальчик задумался, потом сказал:
— Она оставила мне кое-что, мисс Эллен. «Храни это, Слэк, — попросила она, может, кому-нибудь это потом пригодится. А может, я и сама вернусь за этим, если у меня все обернется не так, как я задумала».
— Слэк, что она оставила тебе?
— Я сейчас покажу.
Он повел меня во флигелек, где в шкафчике стояла шкатулка. Мальчик достал из кармана ключик, отомкнул замок. Там были две записные книжки — точнее, тетрадки, такие же, как та, что я нашла в ящике письменного стола.
Меня охватило сильное волнение. А вдруг в этих тетрадках — секрет таинственного исчезновения Сильвы. Я протянула руку к шкатулке, но взгляд Слэка стал настороженным.
— Я должен хранить их, — сказал он.
— И что, никому не показывать?
— Она ничего не говорила об этом.
— А ты читал их?
— Нет, — покачал он головой. — Я всего-то несколько слов могу разобрать. А она… она боялась, боялась кого-то в замке. Может, обо всем этом здесь сказано?..
— Слэк, — попросила я, — Слэк, разреши мне прочесть ее записки.
— Я думал об этом, — сказал он, — говорил себе: «Покажи их мисс Эллен». И вот что я тебе скажу, уже не один раз я собирался это сделать. А теперь, когда ты сказала про сахар, будто голос мисс Сильвы я услышал: «Отдай ей, Слэк, пусть она прочтет. Может, ей это поможет».
С этими словами он вложил мне в руки тетради.
— Я пойду в комнату и сразу начну читать, — быстро сказала я, — спасибо тебе, Слэк.
— Надеюсь, я все сделал правильно, — смущенно пробормотал он.
— Я никогда не забуду тебя, Слэк. Что бы со мной было, если бы не ты! — серьезно сказала я.
— Господин Яго на счастье оказался там. И я страшно рад, что он был там.
Смысл его слов дошел до меня лишь позднее. Я была так взволнована предстоящим чтением, что немедля побежала в свою комнату, закрылась там и взяла тетрадь.
Я увидела все тот же неровный почерк, хотя уже не такой детский, как в первой тетради.
"Вот нашла блокнот, в котором писала еще в детстве, посмеялась над прочитанным, но не без горечи. Мне так четко вновь встало перед глазами; теперь я думаю, довольно интересно, если я попишу еще, тогда у меня будет полная летопись моей жизни, жизни, событиями небогатой и такой тоскливой. Были у меня неплохие дни когда-то — например, когда мачеха с малышкой жили здесь, но они уехали, и я осталась совершенно одна. Сначала я надеялась, что отец обратит на меня внимание, раз никого больше у него не осталось. Как же я ошибалась! Конечно, я была трудным ребенком. Гувернантки приходили и уходили. Все они твердили одно и то же и в конце концов всегда впадали из-за меня в отчаяние. Из тех далеких дней помню, как вызвал меня к себе отец.
Это было вскоре после неожиданного отъезда мачехи. Мне тогда было лет четырнадцать. Как же я разволновалась, услышав, что он ожидает меня, Принялась мечтать, что он скажет, как он все-таки меня любит, что отныне и навсегда мы будем друзьями. Чудно, на что способно воображение, какие удивительные картины нарисует оно вам, не имея к этому в реальности ни малейшего повода. А я представляла себе, как мы будем с ним сидеть в его кабинете, пить вечерами чай с крекерами, он — в кресле, а я у его ног на скамеечке. Я уже почти наяву слышала шепоток прислуги: «Никто так не может утешить его как мисс Сильва. Чуть что, он кричит — где мисс Сильва?» Какой же дурочкой я была. Как будто побег его второй жены — моей мачехи — мог смягчить нрав этого человека. На самом деле разговор наш был коротким и неприятным. Стоя перед ним, я просто кожей чувствовала, как лопаются мои надежды под этим испепеляющим взглядом. Лучшее мое платье цвета спелой клубники, подобранная в тон ему лента в волосах, — все это выглядело на мне нелепо и неуместно. На себя я смотрела его глазами. Вызвал он меня лишь для того, чтобы сообщить, что очередная моя гувернантка попросила расчет и он не намерен разбиваться в лепешку, чтобы найти новую, и если меня устраивает мое невежество, а оно очевидно, то я могу продолжать в том же духе, отчеканил он. Я ленива, глупа и бездарна, и он в конце концов «умывает руки». Он еще сам на себя удивляется, зачем столько лет возился со мной. Но чтобы никто не упрекнул его, что в доме он держит держит маленькую дикарку, он, после долгих размышлений, согласился нанять еще одну гувернантку, но если у нее будут ко мне претензии, она окажется последней.
