Взяв в аренду пустующую кузницу, я купил маленький токарный станок с ножным приводом, приобрел недостающие инструменты и принялся за дело. Тирольская винтовка, приехавшая со мной из Баварии, была приговорена погибнуть, чтобы стать матерью-прародительницей новоманерных ружей. Отрезав тыльную часть ствола, расточил его канал и сделал зацепляющие выступы для соединения со сменными зарядными каморами. Но тут уверенный и властный стук в дверь оторвал от дела. Отодвинув меня могучим пузом, хорошо одетый бюргер протиснулся в помещение и на грубом нижненемецком диалекте объявил, что заниматься оружейным ремеслом, не будучи членом цеха, строго воспрещается. Если он, цеховой староста, еще раз поймает меня за работой – или огромный штраф, или тюрьма. Оправдания, что это не на продажу, а для себя, успеха не имели.
Ладно, решил, черт с вами: закажу нужные детали у цеховых мастеров. Не тут-то было! Все они были полностью заняты работой на армию, и цех не позволял брать заказы со стороны. Какого ж, спрашивается, дьявола мешать безвредному чужеземцу?! И почему эта страна претендует на титул свободной? Для некоторых персон в ней, возможно, и есть свобода – но мне не досталось и крошек от их пиршества. Не знаю, как бы я вышел из положения, если б не обнаружил вдруг, что за мной внимательно наблюдают чужие глаза.
После продажи бриллиантов у меня впервые в жизни оказалось в руках такое количество денег, которое заставило задуматься об их сохранении. Часть я оставил на неотложные расходы, другую положил под проценты в Амстердамский обменный банк, третью отнес в контору Ост-Индской компании, чтобы в любом случае не потерять все сразу. Придя в банк, чтобы пополнить наличные средства, я с удивлением и некоторым беспокойством услышал предложение служителя помочь в затруднении с заказом оружейных частей.
Многие амстердамские жители промышляют разными видами коммерческого посредничества, но за словами банковского сидельца скрывалось иное, в чем мне довелось убедиться в тот же вечер, явившись по указанному им адресу. Совершенно седой, но по-юношески подвижный и очень любезный человек заявил, что мне незачем выдавать себя за итальянца среди друзей, где нет папистских агентов. В Амстердаме я говорил с образованными людьми на латыни, с простыми – на ломаном немецком, однако эмигранты-гугеноты распознали во мне француза и, более того, решили, что перед ними тайный эмиссар повстанцев из Севеннских гор в Южной Франции, где второй год пылал огонь восстания. Военная выправка, солдатский загар на лице, скромная манера одеваться, история с бриллиантами, попытки заказать оружие – все сошлось в пользу сей ложной версии. Пока предполагаемый посланник камизаров (как называли севеннских повстанцев) невразумительно мычал и пытался выбраться из щекотливой ситуации, собеседник предложил воспользоваться обширными связями единоверцев в Англии, где заказать оружие не представляет труда. После этого мне расхотелось его переубеждать, тем более что никакого обмана с моей стороны не было: люди сами ввели себя в заблуждение. Не разочаровывая своего благодетеля мнением, что с философской точки зрения паписты и гугеноты одинаково пресмыкаются во мраке невежества, я взял у него рекомендательные письма к английским друзьям, искренне поблагодарил и выразил надежду, что Господь не оставит его своею милостью за столь богоугодное дело. Мы провели очень содержательную беседу за ужином, обсуждая полководческие способности Виллара, только что переведенного (после окончательной ссоры с Максимилианом) из Баварии в Севенны на подавление гугенотского мятежа. На другой же день, пока новые друзья не обнаружили своей ошибки и не обернулись врагами, мнимый камизар покинул голландские берега.
Лондон – прекрасный город и обычно производит впечатление на новоприбывших, но я ничего не замечал по сторонам, подобно древнеримскому колесничему на состязаниях, которого кони вынесли на последнюю прямую перед конечной метой. Еще немного, и у меня в руках будет образец оружия, по меткости и скорострельности далеко превосходящий всё ныне существующее. Последнее усилие – и я смогу выбирать, какого монарха осчастливить своими инвенциями. Французский король, по понятным причинам, не годился. Если б он даже простил меня – я бы его не простил. Союзники Людовика никаких чувств, кроме презрения, не вызывали. Его враги… Нет, переходить под чужие знамена во время войны и сражаться против вчерашних товарищей казалось бесчестным, какие бы обиды ни омрачали душу. Страны, сохраняющие нейтралитет, тоже не подходили – они меньше воюющих нуждались в оружии и не оценили бы его должным образом. Оставались государства, не оспаривающие испанское наследство и ведущие свою отдельную войну на востоке Европы, только ни одно из трех не нравилось мне.
Московия, страна русских… Конечно, я помнил о своих корнях – но когда тетушка Джулиана кричала: «Русский ублюдок!», это были два ругательства, а не одно. Русское происхождение следовало скрывать, как незаконнорожденность или бесчестный поступок. Я привык видеть в нем недостаток, и немногочисленные известия, долетающие из Москвы, кажется, только подтверждали господствующее мнение о русских. Парижские газеты иногда печатали рассказы очевидцев о междоусобицах, бунтах, пытках и казнях, о неуравновешенном царе, то развлекающемся плотницкой работой, то собственноручно рубящем головы (одним и тем же топором?), и самое главное – о печальном отсутствии в этой стране простейших основ права, чести и благородства. Если даже не верить газетам, в офицерской среде передавались призывы людей, безусловно заслуживающих доверия, не вступать в русскую службу, затем что в Московии телесные наказания применяются вплоть до генеральских чинов и некоторые опрометчивые европейские кондотьеры не далее как год назад испытали это на собственных задницах. Я готов служить, но не на положении раба – там же всех, природных подданных или наемных иноземцев, трактуют как рабов государя.
Польша являла собою полную противоположность Москве: каждый шляхтич по закону имел право сопротивляться королю и бунтовать против него, устраивая конфедерации. Польским королям служили многие французы, включая известного Боплана, книгу которого я с интересом прочитал в студенчестве и, кстати, тогда еще подумал, что мой отец с большей вероятностью мог быть выходцем из польской Руси, нежели московской, ибо украинские жители больше сталкиваются с турками и татарами и чаще попадают в плен. Нынешний король, теснимый шведами, нуждался в хорошем оружии и мог бы предложить выгодные кондиции, если б удалось его заинтересовать. Вот только сия возможность казалась более чем сомнительной ввиду явного малодушия Августа на войне и предпочтения, оказываемого балам и маскарадам перед сражениями. Скорее всего, мне даже не добиться высочайшей аудиенции. Беседовать с лейтенантом – не королевское дело.
Карл Двенадцатый… Вот это настоящий воин! Сей монарх не давал повода сомневаться, что он любит оружие, способен по достоинству оценить мои замыслы и может извлечь из них гораздо большую пользу для себя, нежели любой другой государь. Но почему-то не хотелось помогать ему сделаться еще сильнее. Да и титул у шведа – хоть святых выноси. Я уже не воображаю себя, как в детстве, последним римлянином, по недоразумению попавшим в чужую эпоху, но служить королю готов и вандалов… Благодарю покорно! Интересно, титул короля убийц и мародеров все еще вакантен?
Отложив решение вопроса о будущем суверене, занялся делами. В Англии было меньше глупых цеховых ограничений, мешало лишь незнание языка. Впрочем, перед обоюдным интересом, подкрепленным деньгами, препятствие сие неизменно отступает. Что я еще собирался сделать, помимо неотложных дел, – встретиться с автором моих любимых «Математических начал натуральной философии». Изыскания о сопротивлении воздуха полету артиллерийских снарядов всецело основывались на открытых им принципах движения и методах математических расчетов, поэтому идея представить свой (пусть неоконченный) ученый трактат на суд самого Ньютона была чрезвычайно волнующей. Я надеялся, что управление королевским монетным двором оставляет великому естествоиспытателю время для встреч и бесед с молодыми коллегами. Однако нелепый случай так перевернул обстоятельства, что стало не до науки.
